Где пропадал ты, о, Джим-скороход?
Солнце, дожди, метель
Гнали кобылку гнедую вперёд,
Ветер в ушах свистел.
О, королевский гонец, ты всем
Нравился наперебой.
Мэри, Шарлотта, Элизабет, Энн
Ждали тебя домой.
Сколько же дней и бессонных ночей,
Джим, ты провёл в седле?
Мэри с Шарлоттой решили - ничей,
Верно, лежишь ты в земле.
О, королевский гонец, ты всем
Нравился наперебой,
Но через год лишь Элизабет с Энн
Ждали тебя домой.
С яблонь слетали в траву лепестки,
Вышла за Генри Энн.
И у Элизабет просит руки
Статный седой джентльмен.
А скороход позабыт насовсем,
Грусть и тоску долой!
Мэри, Шарлотта, Элизабет, Энн
Джима не ждут домой.
Знаю, дорог в королевстве не счесть,
Но под балконом моим
Ветром разносится добрая весть,
Что возвращается Джим.
Встретимся утром у северных стен,
Радость свою не тая.
Мэри, Шарлотта, Элизабет, Энн...
А дождалась лишь я!
О, королевский гонец, ты всем
Нравился наперебой.
Мэри, Шарлотта, Элизабет, Энн,
Джим возвратился домой!
Мэри, Шарлотта, Элизабет, Энн,
Дома любимый мой!
И тогда я подумала, как ты похож на Хичкока!
Не избыточным весом (ты жилист, как Хомо эректус),
Не пристрастием к саспенсу (ты, от искусства далёкий,
На экране смартфона следишь, как тестируют лексус),
Не любовью к блондинкам (ведь кудри мои шоколадны).
Я не стану томить. Ты похож на него педантизмом.
Он любил чистоту и тремя полотенцами в ванной
Вытирал всю сантехнику, если нечаянно брызнул.
Мы ввалились в твой дом разношёрстной весёлой оравой
Отогреться в тепле. И остался с тех пор отпечаток:
Ты встречаешь гостей, не снимая ни с левой, ни с правой
По-хичкоковски красных хозяйственных новых перчаток.
И не придумав лучшего предлога,
Ты позвонил и сразу же сказал:
«Всю зиму просидели по берлогам,
Поехали на майские в Казань?
Отъезд в четыре. У тебя ночуем,
А утром нас ребята заберут»
И не спросив, согласна ли, хочу ли,
Подробно описал мне весь маршрут.
Договорились, вечером приедет,
И вот уже идёт десятый час.
Попойкой шумной наверху соседи
Расходуют терпения запас.
Мне не мешает пепел от окурков
И огоньки, летящие в кусты.
Сейчас из многочисленных придурков
Меня интересуешь только ты.
Звоню и тут же слышу хмель и удаль:
«На даче я, жгу с Вовчиком костёр»
И женский смех от бьющейся посуды
Заканчивает вялый разговор.
Ругались дальше письменно и рьяно,
А утром проспала до десяти,
Как будто это я ложилась пьяной,
Вдруг осознав, что нам не по пути.
Потом в Сети наткнулась: невысокий
Казанский кремль, мечеть, отельный быт,
И на ковре знакомые кроссовки,
А рядом пара туфелек стоит.
А может быть, всё было по-другому:
Я шла вдоль Волги, откусив чак-чак,
Счастливая, что ты остался дома
И лечишь минералочкой сушняк.
Пятиэтажка. Гаражи.
Июньский вечер тих и долог.
И я смотрю на эту жизнь,
Как смотрит в Пушкина филолог.
С балкона видно далеко.
Небесный свод тяжёл и грозен.
Но строчки пишутся легко,
Как будто в Болдинскую осень.
И нет усталости и лжи,
Когда выводишь слово в слово:
Пятиэтажка. Гаражи.
Прочтённый Пушкин. Полвторого.
Ловишь зелёные пятна
Периферическим зрением.
Утренний поезд крадётся
Между Москвой и Владимиром.
Если тебе не понятна
Тяга к передвижениям,
Я привезу тебе солнца
В сонную серость квартирную.
Мир тяготеет к гармонии –
Каждому есть утешение.
Кто-то немыслим без поезда,
Кто-то надёжен в статичности.
Место твоё намолено,
Только вот давит на шею мне
Так, что остаться боязно,
Свыкнуться со столичностью.
Жди меня. В белом июле
Вновь совпадут траектории.
Знай, я всё так же люблю и
Вовсе не важно, что в ссоре мы.
Итальянские авиалинии.
Фьюмичино. Дорога домой.
Хмуролицая, бледно-синяя
Села девушка рядом со мной.
Прохрипели пилоты приветствие,
Стройный стюард проверил ремни...
И до взлёта, легко и естественно,
Где-то сбоку, из полутени,
Выдавая бутылку шампанского,
Вышла пробка с торжественным «чпок».
И сорта винограда тосканского
Гармонично вместились в глоток.
Чуть помятый стаканчик из пластика
Взмахом брови предложен и мне.
Что ж, разделим позицию классика,
Доля истины есть и в вине.
На английском простейшими фразами
Мы общались пятнадцать минут.
Поднимая стакан одноразовый,
Я спросила: «А как вас зовут?»
Оказалось, что обе мы русские,
Подмосковной картошкой носы.
Я полезла в рюкзак за закусками,
Есть панини, орехи и сыр.
В Шереметьеве Валя признается
(вспоминаю и снова смеюсь):
«Ты не думай, я вовсе не пьяница,
Просто очень летать боюсь».
По работе в Москву, на Митинский радиорынок.
И раскисший февраль предвещал полуночный приезд.
Я покрасилась в рыжий и жарила жирную рыбу.
Он приедет голодный, обнимет меня и поест.
Он приедет. Два стука заглохнут в пыли дерматина.
Целлофановый свёрток протянет: «Смотри, что привёз!
Выбегает из леса и прямо ко мне под машину»
Открываю пакет, а в пакете – отрезанный хвост.
Я не помню, как долго он жёг электричество в ванной,
Вырезая хрящи, отмывая дамасскую сталь.
Но висит на балконе и пахнет шампунем охряный
Лисий хвост, а за ним леденеющий чёрный февраль.
«Убери в холодильник, не буду ни рыбу, ни мясо.
И давай уже спать» Он ушёл, я осталась сидеть.
Не заметил, что рыжая, – это пустяк. Но ужасней
Намотать на колёса – и не почувствовать смерть.
«Пусть просохнет, – сказал поутру, – это будет нескоро,
Я потом на рюкзак тебе сделаю классный брелок»
И просвечивал хвост, растекаясь пятном на шторе,
И зелёную горечь молчание вдруг обрело.
Мы расстались полгода назад. Но по-прежнему жутко
Просыпаться и видеть играющий шерстью сквозняк.
И никто не узнает, что новая рыжая куртка
Незаметно в живую лису превращает меня.
Корпоратив стремился к апогею,
Когда ты с края света пересел,
И на соседнем стуле Одиссеем
На якорь встал в нейтральной полосе.
И вот – запеленгован, как мальчишка,
И шепелявит брют, искря в руке.
То дрейфовать, то дрейфить – это слишком
Мутит рассудок в каждом моряке.
Не Пенелопа, даже не Сирена,
Кусочек сёмги вилкой зацеплю.
Колено прикасается к колену,
И капитан не хочет к кораблю.
На кружево метельной занавески
Не насмотревшись в угловом окне,
Уходим вместе от стекла и блеска
Туда, где под ногами светит снег.
Стоишь в пальто, распахнут, обездвижен,
И жёлтый шарф змеится по плечам.
И пуговицы с верхней и до нижней
Под пальцами в четыре рта кричат.
Когда у жизни наступает резко
Период перемен и бардака,
Зеленоглазый сварщик с Москворецкой
Бросает всё и едет в город К.
Логичный мир рассыпался на части,
Но что остановить меня могло,
Ведь рядом с ним всегда такое счастье,
Что Путин нервно курит за углом.
В его руках смягчаются металлы,
И сам БГ однажды в интервью
Сказал: «Чего бы нам не угрожало,
Он всех спасёт: котят, страну, семью».
С ним Чиграков катался на «Урале»,
И булькал спирт во фляжке и внутри.
Картавый Карл вернул кораллы Кларе,
Идя не на юрфак, а в технари.
И если вдруг кидает не по-детски,
Пусть каждому встречается такой
Зеленоглазый сварщик с Москворецкой,
Несущий в мир порядок и покой.