Август, 1942 год. Вознесеновка. В этом году зима была снежной, а весна дождливой. Огромный урожай хлеба, тысячи овец и крупного рогатого скота на пастбищах колхоза, сотни лошадей, верблюдов и волов. Никто не знал, что будет завтра. Ждали указаний от руководства. Завхозу колхоза имени «10 лет Октября» Склярову Дмитрию Федоровичу было поручено подготовить все необходимое на случай эвакуации. Он «мотался» день и ночь по базам и магазинам города Элисты, завозил в колхозные склады продукты и материалы. И уже оттуда отпускал необходимое в бригады, на фермы и на чабанские точки. За этой работой часто задерживался до поздней ночи. И когда появлялся домой, то жена по привычке ворчала:
- «Дэ ж можно будь до такой поры. Ты уже сидый, а про ухажорок ны забуваешь. Нэбось у Маруси проспав до позний ночи?».
На это у жены было основание. Рассказывает Свинарев Николай Васильевич:
- «Было это еще до войны. Председатель колхоза Онуфриенко П.В. был очень требовательный. По заслугам мог такую взбучку дать, что вряд ли повторишь свой промах. Нашему шоферскому коллективу все же удавалось его иногда обманывать, так как в то время с техникой были знакомы совсем мало людей, в том числе и председатель. Техника требовала ремонта, работы в МТС было так много, что мы не ходили домой на обед, не смотря на то, что все жили рядом с гаражом. Обед готовили здесь же на рабочем месте. На складе мясо было всегда. К обеду часто что-нибудь «соображали».
Обычно механик, Емельяненко И.Ф. пишет записку председателю колхоза на разрешение отпустить спирт для промывки динамо в количестве двух литров. С этой запиской посылали меня, так как я был младше всех в коллективе. Сначала я иду к председателю, тот ставит свою визу, затем бегу на вет. участок к фельдшеру Емельяненко Тимофею Тимофеевичу. Он отпускает мне указанное в записке количество спирта. Так мы «мыли» спиртом динамо часто, пока однажды, как раз во время обеда, на пороге мастерской ни появился председатель. Он все понял и дал нам «нагоняй».
- «Ах, так вашу мать!», слышим мы голос Петра Васильевича:
- «Значит вы так моете динамо, по два литра чуть ли не каждый день!».
Механик получил добрую взбучку и с тех пор, промывка динамо прекратилась. Завхозом в колхозе был на тот момент Скляров Д. Ф. Он нередко попадал к нам на обед. Мы с удовольствием слушали его шутки-прибаутки, анекдоты, он всегда поднимал нам настроение. Мы, да и многие в колхозе его уважали, он пользовался авторитетом среди колхозников. И не только. Как-то, он ходил около гаража, размышлял что-то, и все время отворачивал свое лицо от людей. Я заметил это и говорю:
- «Ребята, у деда Скляра вся морда побита, с фронта он вернулся что ли?».
Кто-то из ребят позвал его:
- «Дмитрий Федорович, зайди к нам».
Он нехотя зашел в гараж. Мы пригласили его к столу. Стали расспрашивать, что он такой не веселый. Случилось что?
Скляров начал рассказывать:
- «Вчера был суд, да вы же знаете об этом. Кривая Маруська, уже второго записала мне на алименты. Но я так и не пошел в суд, стыдно. Сколько раз присылали за мной посыльного, но я заховаюсь на конюшне, или еще где-нибудь, пока и присылать перестали. Но они и так мне присудили алименты. А я, ей богу, не виноватый, ничего не поделаешь против закона, сказала баба, плати. И теперь моя старая, черт бы ее побрал, грызет меня, как черт сухую грушу. Да мне то уже и стыдно, ведь у меня внучка, Тайка замужем и скоро будет матерью, а деда судят за алименты. Так вот же старая, что придумала, кричит, пойду утоплюсь, и пошла. Я за нею, а она идет и кричит, тебя еще и за меня будут судить, и к колодцу. Колодец старый, весь заросший травой. Вот туда она и пошла. Я за нею. Она значит наклонилась вниз головой в колодец, а сама за траву держится, чтобы не упасть. Я стою сзади и думаю, за ноги ее тянуть, что ли. А она увидела меня в отражении, в воде, как закричит:
- «Ты что, старый кобель, еще и толкнуть меня хочешь?».
Схватила ветку от сухой груши, да как огрела меня, что аж «каганки» засветились в глазах. Пошел я в колхоз и не являюсь до дому». Мы еще долго смеялись над этим происшествием», - закончил свой рассказ Свинарев.
Все это было до войны, а теперь шел 1942 год. Сейчас было не до шуток. Скляров Дмитрий Федорович вступил в колхоз с первых дней его организации. В 1929 году он был избран председателем колхоза. А после нескольких лет председательства, бессменно работал завхозом. И теперь правление колхоза поручило ему подготовку колхозного хозяйства на случай эвакуации. И несмотря на то, что Дмитрию Федоровичу уже за шестьдесят, он с честью справлялся с этим делом. Поручение было секретным, поэтому он ничего и не сказал жене. Только третьего августа была прислана директива:
«Срочно начать эвакуацию колхозного хозяйства на восток».
Теперь Скляров ни от кого не скрывал, ни от семьи, ни от колхозников, что совсем скоро многим предстоит оставить дом, родных и уйти на восток. Узнав об этом, Евдокия всполошилась, начала причитать:
- «На кого ж ты нас, Мытя бросаешь тут, биз защиты и помощи?».
Дмитрий Федорович смахнул невольно появившиеся слезы, сказал:
- «Мы, Дуся, скоро вернемся, оставаться здесь на милость врагам я не могу, к тому же мне доверяют большую и трудную работу».
После того, как все гурты скота, табун лошадей, все тринадцать отар овец двинулись на восток, Дмитрий Федорович забежал домой попрощаться. Здесь все ему было приготовлено в дорогу. Прощаясь с женой Дусей, с невесткой, внуками, он сказал: - «Не горюйте, мы скоро вернемся, а вы берегите себя и детей».
Как и другие, он знал, что впереди нелегкий путь. Одного только не мог предвидеть Дмитрий Федорович, что видятся они в последний раз.
Больше десяти лет назад, будучи батраком, он один из первых вступает в колхоз. Сейчас перед ним и другими членами колхоза стояла важная задача: сохранить то, что заработано за годы существования хозяйства. Это двадцати шести тысячное поголовье овец, тысячи крупного рогатого скота, сотни лошадей и верблюдов. Каждый понимал, что врагу нельзя оставить ни одну лошадь, ни одну овцу, ни килограмм мяса, зерна, или шерсти.
Первого августа 1942 года немцы заняли Сальск, второго августа Башанту. В эти дни еще не было указаний по поводу эвакуации, но многие мужчины, оставшиеся в селе, были в пожилом возрасте и уже пережили войну гражданскую, знали, что ожидать от завоевателей. Не трудно было догадаться, что немец близко еще и потому, что наше село наполнилось беженцами с западных районов страны. Особенно много было евреев. Они передвигались на восток целыми семьями, ехали на подводах, шли пешком. Беженцы рассказывали о погромах и истязаниях наших людей на захваченных территориях, на Украине, в Белоруссии и других западных республик.
Чабаны предварительно готовили скот к отправке. Заведующий овце - товарной фермой колхоза, Бендин Иван Петрович, заранее отправил несколько отар овец за пределы Вознесеновской земли на восток, но это была малая доля. Основная масса скота была еще на месте и надо было организовать ее отправку. Работа эта была не из легких. Надо было знать, в каком направлении должно двигаться это многотысячное поголовье и как долго продлится дорога, ведь овцы, как известно, идут медленно, это и многое другое надо было учесть. Насчитывалось тринадцать отар, и для каждой из них надо было подобрать по пять человек чабанского состава, до четырех подвод для перевозки коша: это гасуны, решетки, паруса для затишка, джулун, арба, бочки для воды, корыта для водопоя, продукты, одежда и другое имущество. Всю работу надо было выполнить в сжатые сроки. Колхозники в дорогу запасались продуктами: мукой, сухарями, жиром, плиточным чаем. Колхозные отары уходили на восток по мере их формирования.
Ответственность за передвижение животных взяли старые чабаны, прошедшие уже Первую мировую войну. Впереди всех шла отара овец чабана Романенко Поликарпа Евдокимовича. На тот момент ему было шестьдесят лет, он воевал в Первую мировую войну, на Румынском фронте. Второй шла отара старшего чабана Богославского Матвея Ефимовича, тоже не молодого, прошедшего Германскую войну в 1914 - 1917 годы. Забегая вперед скажу, что и эта война не миновала его. Когда овцы были уже в Казахстане, Матвей Ефимович, добровольно ушел на фронт, где был ранен и остался инвалидом второй группы.
Следом шла отара овец старшего чабана Куликова Александра Феоктистовича. Это один из активистов в укреплении советской власти в нашем селе, и активный участник колхозного строительства. Ему было за шестьдесят, он принял отару не раздумывая. Еще в начале войны, он проводил на фронт троих сыновей. И теперь, оставив жену, дочерей, внуков, двигался на восток.
Знал, этим он поможет фронту. Он один из тех, кто прошел царские тюрьмы до революции 1917 года, и теперь не хотел возврата прошлого.
Затем Шел Литвинов Петр Алексеевич, инвалид труда. Он с одной здоровой рукой принял отару овец и так же ушел на восток.
Дальше двигался Артеменко Ефрем Салейманович, со своей отарой. Артеменко был чуть помоложе, ему около шестидесяти. Он тоже прошел Первую мировую войну. Проводил на фронт двоих сыновей. Дома у него осталась больная жена, дочери и внуки.
Следом за ним шел Белоусов Яков Никонорович. Ему тоже около шестидесяти. Прошел первую мировую на русско-германском фронте, активный участник революции и колхозного строительства. Он член правления колхоза и депутат сельского совета. Принял отару, как старший чабан. В этом «походе» он окончательно подорвал здоровье, после возвращения Яков Никонорович вскоре умер.
Дальше двигалась отара Емельяненко Алексея Кузьмича. Алексей Кузьмич был инвалидом. Он был полностью глухим, но в силу практических знаний, отлично справлялся с работой. Никто не мог его заставить принять отару, но чувство долга, большая сила. Он оставляет свою большую семью, свое личное хозяйство, принимает отару и старшим чабаном уходит на восток.
Дальше шли отары овец следующих старших чабанов: Белоусов Трофим Ефимович, инвалид. Он был с одной рукой. Старик Пибулин Иван, Рудев Трофим Федорович и другие.
Подпасками уходили молодые ребята комсомольцы: Шаповалов Кирилл Минаевич, Емельяненко Василий Алексеевич, Зеленский Николай, Сушко Антон Прохорович и многие другие. Эти ребята были 1926 - 27 годов рождения, им было по 15 - 17 лет.
Уходили с отарами овец и женщины. Онуфриенко Мария Николаевна, уезжала с тремя детьми.
На восток уводили и табун лошадей. Старшим табунщиком был Мазилкин Николай Демьянович. Из нашего колхоза «10 лет Октября» эвакуировали и весь крупный рогатый скот, эвакуация которого была возложена на члена правления колхоза, заведующий МТФ Кравцова Матвея Захаровича. Ему надо было организовать четыре гурта, четыре бригады. Оснастить их всем необходимым: это джулун, арба сухарей, арба для одежды, бочка и корыта для воды, паруса, ворота и гасуны для затишка, ведра, кухонная утварь и другое.
Главная сложность заключалась в подборе людей, так как к этому времени в селе остались женщины, старики и подростки.
- «Никому не хотелось оставлять жен, детей, внуков и уходить на не определенное время, и не известно куда»,
говорит Матвей Захарович:
- «Тогда никто, конечно, не знал, что некоторые уходят навсегда, но интуиция подсказывала. Люди, прощаясь, вытирали слезы, чувствовали недоброе. Враг, как черная чума, надвигался с запада. Оттуда продолжали бежать люди по одиночке, семьями, бригадами. Многие из них были грязные, оборванные, голодные, выбившиеся из сил».
Первый гурт крупного рогатого скота принял инвалид гражданской войны Комаров Ефим Михайлович, 1891 года рождения. Ему довелось воевать в Гражданскую войну, в тридцать третьей армии им. Блюхера, в четвертой дивизии. Участвовал в боях под городом Красноярском, там был ранен, получил группу инвалидности. В селе работал заведующим валяльного цеха от Артели им.«1 мая». К колхозному скоту не имел никакого отношения, но когда ему предложили принять гурт, он, не задумываясь, принял его.
Второй гурт принял Догдаев Василий. Это был эвакуированный из Украины.
Вспоминает Каземирова Пелагея Никитична:
- «Разрешение на эвакуацию было дано с опозданием. Подготовка шла на бегу. Никто толком не знал, что надо брать в дорогу. И сколько времени она займет. Чтобы гурты были подвижны, возле них оставили по одной бычиной подводе и по две лошади. Остальные, около сорока бычиных подвод, соединили друг за другом в один длинный транспорт. Все брички и мажары были загружены одеждой, продуктами, мукой, сухарями, бочками для питьевой воды. На мажарах лежал весь необходимый инвентарь. На некоторых сидели дети, матери которых уезжали. Много уезжало беженцев, которые прибыли к нам в село в 1941 году. Подводы с бочками подъехали к колодцу. Женщины наполнили бочки пресной водой. Две мажары направились на огород, за овощами. Их загрузили помидорами, капустой, огурцами, луком, затем присоединили к общему транспорту. Завхоз Скляров Д.Ф. был ответственным за эвакуацию. Верхом на коне, он скакал взад и вперед всей этой массы: людей, скота, подвод и давал распоряжения на погрузку. Куда, и что грузить, сколько чего брать, казалось, знал только он. Людей тоже распределял он. Кто, где и чем должен заниматься. Когда этот сорокапарный транспорт подъехал к балке Песчаной»,
продолжает Пелагея Никитична:
- «Дмитрий Федорович прискакал на коне к моей подводе со словами. Вот что Никитична, тебе, как коммунисту и члену правления колхоза, поручаю ответственность за благополучное движение этого табора, сорокапарного транспорта. А твои дети будут помогать гуртоправу Комарову Ефиму Михайловичу. Будете рядом. Двигаться будем по старому маршруту на участок Черных земель, дорогу ты хорошо знаешь. Я получил маршрутку и другие документы в райисполкоме, побегу вперед направлять отары и гурты. Ударил кнутом лошадь, и та рысью поскакала вперед».
Так ответственность за движение транспорта была возложена на Пелагею Никитичну.
- «Когда миновали вершину балки Песчаной»,
вспоминает она:
- «Показались колхозные поля с созревшим урожаем пшеницы, ржи и проса. Хлеба в этом году уродились, как никогда. Золотистые поля стояли не убранными, некоторые не успели даже скосить. Я вспомнила приказ правительства о том, что не вывезенные хлеба, горючее и другие ценности должны быть уничтожены. Ничего не должно достаться врагу. Стояла и думала, что поднесу сейчас спичку и все сгорит. Такой тревогой взялось мое сердце. Столько сил наших колхозников вложено в этот нелегкий труд, с каким нетерпением мы ждали урожай. Нет, успокоила я себя, мы дойдем до участка Черных земель и оттуда вернемся. Еще успеем убрать урожай. Не было такого никогда, что бы враги дошли до нашего села. С такой думой я оставила поле, и уехала на двух парах волов вперед бычиного транспорта.
За два дня мы одолели тридцать километров. Впереди нас оказалось «море» скота и подвод, мы «влились» в эту огромную массу, которой не было видно ни конца, ни краю».
Сначала казалось, что здесь господствует хаос, но это было совсем не так. Каждый гуртовщик знал свое место в ряду движущихся, каждая корова знала свой гурт, каждый теленок не отставал от своей коровы. Собаки знали свой кош и слушали команду своего хозяина. Кравцов Матвей Захарович ехал на двуколке, запряженной рыжей кобылицей, и устанавливал порядок движению. Рядом с нашим табором двигался гурт колхозного скота. Впереди гурта шла Таисия Филиповна Нестеренко. Следом за гуртом шли девушки комсомолки: Бредихина Мария, Емельяненко Клавдия, Каземирова Татьяна, Соколовская Полина П. Им было по семнадцать лет».
Пелагея Никитична продолжает:
- «Прошли село Яшкуль. Утром обнаружили, что ночью не стало пары волов, к счастью в гурте были гужевые волы, их запрягли и двинулись дальше. Следующая ночь нас огорчила намного больше, не стало старшего гуртоправа Догдаева Василия. Мы не знали, что с ним произошло, куда он мог исчезнуть. В одну из ночей пропал и Сушко Антон. Стало очень тревожно, страшно было не только ночью, но и днем. После войны мы так и не узнали о них ничего. Гурт остался под присмотром двух подростков. Лишних людей не было, поручить гурт не кому, поэтому Кравцов Матвей Захарович принимает его. Теперь он ответственный и за гурт крупного рогатого скота.
Большие трудности при передвижении возникли с водопоем скота, а когда закончилась питьевая вода в бочках, начали и люди страдать от жажды. С каждым днем усложнялась ситуация с водопоем. Впереди шла большая масса скота. И когда очередь доходила до нас, в худуках уже не было воды. Приходилось стоять возле них и ждать пока она наберется. В основном скот поили по ночам».
От села Яшкуль Вознесеновцы пошли не на село Адык, как обычно ездили на участок Черных земель, а прямо на восток. Прошли еще семьдесят километров, и где-то в районе Хул-хуты, ночью не стало еще одного гуртоправа. Это был эвакуированный из Украины, пришедший к нам в село перед войной. Еще один гурт остался без хозяина, под надзором подростков. Этот гурт крупного рогатого скота принимает Каземирова Пелагея Никитична. В то время Пелагеи Никитичне было за пятьдесят. Вся ее жизнь это борьба. Борьба за свободную жизнь, за колхозное строительство. И теперь,не боясь долгой незнакомой дороги, тех обстоятельств, что ночью исчезают гуртоправы, она принимает большой гурт крупного рогатого скота. Помогают ей дети: сын Ваня и дочь Маша.
Пелагея Никитична с грустью продолжает:
- «Чем дальше уходили мы от родных мест, тем больше трудностей встречалось на нашем пути. Каждое животное было на учете, за все несли ответственность наши колхозники. В дороге отелилась корова, убежала в поисках воды, бросила теленка. Надо было найти ее, сберечь теленка. Другая корова «подбилась», захромала, пришлось ее погрузить на подводу, и продолжать путь. Стали появляться вооруженные всадники, сначала ночью, а потом и днем. А кругом степь. Однажды вечером, бандиты напали на гурт, забрали коров, лошадь, на которой подгонял гурт мой сын, потом были ограблены и колхозники. Нападавшие забрали ценные вещи и продукты. С большим трудом мы дошли до Волги. Здесь, и мы, и скот вволю напились воды, искупались за несколько дней, привели себя в порядок. Подошли мы к Волге в районе села Никольское. Здесь должны были переправляться через реку. Но нас постигла неудача. Переправа была разбита немецкими самолетами. Ничего не оставалось, как направиться на другую переправу, в Инотаевск. Подходим, а там все забито воинскими частями, солдатами, техникой и такими же, как и мы, с многочисленными отарами и гуртами. Куда только можно глазами охватить окрестность, всюду гурты скота, табуны лошадей, отары овец. Ко всему этому, множество движущихся воинских частей. Здесь мы задержались на несколько дней, ждали подхода остальных овец».
При формировании отар в селе, часть их задержалась. Поэтому первые отары уже доходили до Черных земель, а последние все еще комплектовались. И когда проходили территорию в районе Улан-Эрге, отставших задержали вооруженные люди, как потом оказалось, это была банда. Через некоторое время появились и немцы. Так три отары наших овец, старших чабанов: Каземирова, Штепина и Енина были задержаны. Их вернули на Вознесеновские земли. Эти отары дошли до Почтарского Инкерюка, остановились, да так и остались в зиму. Живут чабаны в степи неделю, другую, месяц, немцы не трогают наших мериносов. Брезгуют, считая, что это не собака, и не овца.
Узнав об этом, наши чабаны стали им говорить:
- «Да, это животное особой породы. Они подобно собакам или свиньям, едят не только траву, но и насекомых, ящериц и даже змей».
Немцы, верили нашим или нет, неизвестно, но овец не трогали. Так прошло больше месяца. Чабаны так и живут в степи, не зная, что творится в селе, как там их семьи. Да и пора было сменить белье, уже начали донимать вши. И вот старые друзья, чабаны, Енин Егор и Штепин Филипп решили поехать в село.
Запрягли каждый свою лошадку в мажару, заехали на старое тырло, собрали кизеков на топливо и направились в сторону села. Там их ждали жены, дети и внуки. Но не суждено было испытать счастья от встречи с родными. Вначале ехали по бездорожью, а затем по дороге Элиста-Улан-Эрге. Проехали мост на «двадцатке» через яр. Когда проезжали колодцы, их встретили вооруженные верховые, надо полагать, это был немецкий «разъезд». Подъехав к чабанам, они сразу же выстрелили в Штепина Филиппа, и убили его. Егор Васильевич бьет лошадь батогом, она с места рванула в галоп, побежала к яру. Позади раздается несколько выстрелов. Пуля попадает ему в голову, из рук выпали вожжи, запутались в колеса мажары, лошадь остановилась. Егор Васильевич, умирая, так и застыл сидя на мажаре. На другой день, родные узнали об этом, перевезли убитых в село и похоронили на Вознесеновском кладбище.