Фекалии с сапога оттираться не хотели. Андрей ещё раз попробовал настойчиво потереть подошву о мёрзлую землю. Вывернув ногу, с сомнением осмотрел в очередной раз сапог. Задумчиво втянул носом воздух. Результат ему не понравился. Сплюнув пошёл на позицию.
- Кто там до сортира не донёс помёт? А?
- Да у Серого живот болит. – Посмеиваясь, ответил Рома.
- Болит у него. Потерпеть не судьба? Ведь договорились, место оборудовали.
- А ты тоже хорош. Глядел бы под ноги. Обуй, иди кроссовки что ли. Воняет, аж глаза режет.
- Ещё чего. Холод собачий.
- Ну, так теперь ещё и вонь будет как в аду.
- Как в заду. Чего с Серым-то?
- Известно чего. Кишкоблудство до добра не доводит. Съел чего-нибудь не того.
- Я думал у него желудок казенный.
- Он видимо тоже так думал, а теперь бегает каждые пять минут. – Усмехнулся Рома.
- Домой охота. – Вдруг перевёл тему Андрей.
- Домой? Тебе ещё до дома как медному чайнику до ржавчины. – Замолчали. Оба начали вспоминать что-то своё. Сокровенное, далёкое и домашнее. До этого домашнего надо было ещё потерпеть какое-то внушительное количество дней. Количество было трёхзначным.
- Всё спите? – Громыхая оружием, подошла смена.
- Ага, поспишь тут. От холода окочуришься. Ночью вообще, небось, дубак будет.
- А где третий-то?
- Я тут! – Звонко отозвался Серега, выныривая из-за склона.
- Так. Парни. Что за дела? Почему не на посту? – Строго поинтересовался сержант.
- Да живот крутит. – Уныло ответил Серёга.
- Ты что устав не читал?
- Он им подтирается. – Сдерживая смех, выдавил из себя Андрей.
- Отставить. – Улыбаясь, оборвал веселье сержант. – Меняемся и пошли греться. – Бойцы сменили друг друга на позициях и поплелись к палатке. Там было долгожданное тепло и казарменный уют. По дороге Андрюха раздумывал, чем вымыть воняющий сапог.
Полгода назад он прибыл в страну, где солнце светило так же ярко, как и газосварка, а горы словно съела ржа. Перед высадкой из огромного брюха самолета, который напоминал кашалота, Андрей успел пробежать не один десяток километров. Прыгнуть несколько раз с парашютом и научиться стрелять из автомата. Сам себе он казался непревзойденным и опытным солдатом. Вся его смелость рассыпалась как карточный домик, когда на следующий день он увидел бойцов несущих плащ-палатку. В палатке мирно покоились чьи-то ноги обутые в кроссовки Адидас. Отдельно от них лежала груда красного мяса. Признаков жизни не подавало ни мясо, ни ноги в кроссовках. Для окружающих всё происходящее было будничным как нестиранные портянки.
Через два дня Андрей впервые увидел пленного духа. У него были крысиные глаза брызгающие ненавистью. Духа допросили и расстреляли. Расстреливал его рядовой Исмаилов. Делал он это с таким безразличным равнодушием, словно вскрывал банку с тушенкой. Он же и помог Андрею через неделю в первом бою. На этот раз его глаза напоминала два дула автомата. Увидев, что у необстрелянного бойца заклинило оружие, он ловко ударил автомат о землю, щёлкнул затвором и тут же вернул его обратно. – Живее давай. Не теряйся. – Больше Андрей не терялся. Он стал сосредоточенным и внимательным. За полгода успел насмотреться всякого такого, о чём никогда не писали в пахнущих типографией советских газетах. Ему хотелось иногда кому-то об этом увиденном рассказать, но рассказывать было некому. Окружающие его люди и сами всё это видели, а описывать в письмах подробности службы считалось неприличным. Замполит, ошпаривая взглядом вновь прибывших так и сказал. – Пишите, что у вас всё хорошо. Никаких подробностей. – Затем поднял палец, будто собираясь им погрозить и добавил. – Всё равно письма проверяют. – Кто проверяет, спрашивать не хотелось.
- Можно погреюсь? – Андрей приблизился к печке.
- Можно Машку за ляжку. – Возразил Исмаилов, но подвинулся.
- Ага, а ещё в телегу с разбегу. – Исмаилов промолчал. – Закурить-то есть? – Так же молча Исмаилов, махнул рукой в сторону дров. Там сушилась смятая, словно пережеванная кем-то пачка «Памира». – А ничего другого нет?
- Экий ты сегодня общительный.
- Ясно. – Достав сигарету из пачки, Андрей её размял в руках, осторожно подкурил и вслушался в разговор сослуживцев. Они, судя по всему давно и увлеченно о чём-то спорили.
- Я тебе говорю, что дирижабль круче битлов. Вот чего они сделали-то великого?
- Ты не прав, Боря. Категорически не прав. Ливерпульская четвёрка изменила мир.
- Да брось ты. Играть не умеют, техники никакой. Да и ты послушай, как Плант-то поёт. Он поёт! Улавливаешь? А твои битлы как наш совковый ВИА играют. Таких по всему союзу тыщи. – Андрей любил слушать, как спорят Борис и Юра. Все их споры были связанны с музыкой и пластинками. Боря вырос в Ленинграде, ходил на выступления «Машины Времени» и «Аквариума». Рассказывал о какой-то хулиганской группе с броским названием «Зоопарк». Даже сейчас сидя босиком, в тельняшке и играя мышцами, он всё равно был интеллигентен. Юра был откуда-то из-под Челябинска. Внешне напоминал сваленные в кучу клубни картофеля. Единственный из всей роты носил пушистые усы. Ассоциировался скорее с тяжелой атлетикой, чем с рок музыкой. Тем не менее, штанге предпочитал пластинки. – Да не главное твоя техника игры. Не главное. Искусство должно быть понятно народу. – Продолжал он кипятиться.
- Ну и слушай свою Толкунову. Вот она уж точно понятна народу.
- А кстати неплохо поёт. У тебя ж это козырный аргумент.
- Поет-то, поёт, да не то. – Андрей повернулся на шорох. К нему подошёл Витька. Витька был самым молодым. Призвался позже всех откуда-то то ли из-под Воронежа, то ли из-под Орла. Его сразу прозвали – Деревня. Как и положено сельскому жителю Витька был крепким и хозяйственным. Любой же разговор он так и начинал: «А вот у нас в деревне».
- Тоже приобщиться к прекрасному пришёл? – Кивнул Андрей на спорщиков.
- У нас в деревне такое не слушают. И вообще у нас всё другое. – Витька задумчиво вздохнул. Словно пытаясь что-то выразить, но слов для этого не находилось. – Вчера кстати колядки были. – Наконец продолжил он.
- Колядки? – В воспоминаниях Андрюхи колядки ассоциировались с собранием сочинений Гоголя. Собрание было в восьми томах, сиреневого цвета. Радостный отец притащил его от какого-то знакомого. Андрей пробовал читать, но язык писателя ему показался неказистым и занудным. Продираясь сквозь незнакомую речь, он в итоге не дочитал и бросил это собрание пылиться на книжной полке. Там ему нашлось место между Достоевским в чёрных цветах с золотистыми буквами и кроваво красным Маяковским.
- Ну да. Ты не знаешь что ли?
- Да у нас как-то нет такого. – В Куйбышеве действительно никто не колядовал. Отмечали Первомай, День Победы, Новый год. Рождество и предшествующие ему колядки считались почти вымершим атавизмом.
- Ну, вы даёте, городские. – Последнее слово Витька протянул презрительно. – У нас в деревне сначала идёт пост. Но то для бабок. Мы понятное дело не постились никогда. Вчера его последний день был. Опосля него начинаются колядки. Ну, наряжаешься как-нибудь необычно и ходишь, песни поёшь. Гармонь там, не гармонь с собой берешь, частушки поёшь. И ходишь так по соседям, в хату зайдёшь, сыграешь, а они тебе конфеты сыплют, кто и рюмку поднесёт. Кто за стол позовёт.
- Побираешься в смысле? – Уточнил Андрей.
- Да нет. Это колядки.
- Но похоже-то на то, что милостыню просишь.
- Вот дурной-то. Говорю ж тебе. Колядки это.
- И здоровые детины как ты ходят и песни поют? – Вася, весь состоящий из мышц и грубого мата вдруг смущенно улыбнулся.
- Меня давеча ещё и помадой красили.
- Губы? – Выпучил глаза Андрюха.
- Да не. На щеках румянец рисовали.
- Ну, это ещё ладно. А дальше что?
- У нас в деревне дальше рождество же. Вот как раз сегодня его отмечать будут. Вообще до завтра нельзя скоромного есть, но честно говоря, кроме бабок это никто не соблюдает.
- Скоромного?
- Ну, мяса, яиц, только где ты видел стол без мяса? Всякие соленья с погреба достают, ну и выпить, как водится. Я вот портвейн всегда уважал. Бутылку выпьешь и хорошо так. Но он дорогущий собака.
- И весь праздник?
- Ну да. То есть не. Бабка рассказывала, что раньше в детстве в церкву ещё ходила, но она давно у нас не работает. Бабка-то у меня, вишь, старая. Ей за девяносто уже. Она и царя ещё застала, и революцию, и Ильича. Так и молится всю жизнь.
- А где ж она молится? – Удивился Андрей.
- Ну как где? У неё дома уголок свой есть. Там иконы, лампадка. Есть одна старая совсем икона. Я её думал продать. – Глаза Витьки заблестели. - Ну, всё ж без толку стоит, но бабка меня антихристом обозвала и велела мысли такие из головы выбросить. - Андрюха задумался. Среди его знакомых ни у кого дома он не видел икон. Можно было встретить фотографию Высоцкого или репродукцию известной картины. Да у него и у самого дома висела – «Московский дворик». Но иконы не встречались. Чаще всего встречались ковры.
Возможно, и его бабушки когда-то молились. Но спросить об этом было некого. По отцовой линии бабуля погибла в Ленинграде от голода. По материнской ушла на фронт санитаркой и сгинула где-то под Харьковом. Там же где-то на фронтах остались и дедушки Андрея. Его отец и мать в Куйбышеве очутились в эвакуации. Там же получили образование и остались жить. Отец о работе не рассказывал. Разговор обрубал коротко – секретность. Мать же работала в обычной поликлинике педиатром. Связывала их с отцом невероятная любовь к литературе, которую с детства они пытались привить и Андрею. Затея с треском провалилась. Проучившись, год на филолога, Андрей бросил институт и ушёл в армию. Ему хотелось мужественности и приключений. Хотелось ровно до тех пор, пока он не увидел культи ног в плащ-палатке.
Продолжая размышлять, Андрей вспомнил, что недалеко от его дома стоит старая неказистая церковь. Жил он на улице с геройским названием Чапаевская. Но он жил в начале, а церковь стояла в конце. Внутри неё располагался музей Ленинского комсомола. Туда их как-то водили на экскурсию от школы. Экскурсия ему больше всего запомнилась ляжками Ленки из параллельного класса. Он их рассматривал с куда большим интересом, чем пресные экспонаты.
- Сейчас бы пожрать. – Откуда-то возник Серега, мучавшийся ещё полчаса назад с животом. Серёга Андрюхе не нравился. Вечно голодный с пустыми и одинаковыми разговорами о еде. Не нравился настолько, что он даже не знал, откуда тот призвался. Единственное, что о нём знал Андрей, были его нелепые прыжки с парашютом. Сереге регулярно не везло. Или везло. Тут, с какой стороны поглядеть. Как-то раз его сдуло порывом ветра, и он приземлился вместо заданного квадрата около вагонного депо. Прошёл мимо проводов и шлёпнулся рядом с дрезиной. Суровые железнодорожники недоуменно покачали головами и посоветовали больше так не делать. В другой раз Серый погрузился в болото. Чуть не утонул, но спасли товарищи. Когда его вытащили, он сокрушался, что в кармане испортились карамельки.
- А ты в мусульмане запишись. – Посоветовал Сереге неугомонный Рома.
- И что? Они накормят?
- Да нет. Ты обрезание сделаешь, и суп сваришь.
- Пошёл ты. – Палатка наполнилась смехом. Не засмеялся лишь Исмаилов, он молча наблюдал за происходящим. Всегда сосредоточенный, собранный и готовый к чему угодно. Он приехал из Куляба. Разговаривал неохотно, но когда его удавалось разговорить, Андрюха радовался. Исмаилов хорошо знал местные обычаи. Как-то вместе они остановились около кладбища.
- Видишь вон ленточки?
- Вижу.
- Если зелёная висит, то значит усопший в раю. Если белая, то его отомстили. А красная значит он ещё не отомщён. – Красных ленточек было больше всего.
В другой раз Исмаилов на шумном рынке как-то запросто сумел выторговать себе часы Монтана. С местными он общался, так же как и с сослуживцами. Без улыбок, длинных речей и лести. Часы он потом продал лейтенанту, а деньги куда-то дел. Он же научил Андрея, что общаться с афганцами стоит без жестов и никогда не касаться их левой рукой.
- Ты не обижаешься за суп? – Поинтересовался у него Андрюха.
- Вы же балбесы. Чего на вас обижаться?
- Ну и хорошо. А то ещё пристрелишь.
- Хотел бы уже пристрелил бы.
- А чего ты будешь делать дома, когда вернёшься? – Попробовал увести в другую сторону разговор Андрей.
- Жить я буду. – Жить хотелось всем. Только выходило это всех по-разному. Месяц назад старшина Мачехин уехал в отпуск. С собой он увёз магнитофон Панасоник и хорошую куртку. Договорился с прапорщиком, что всё это богатство спрячут на борту грузового самолета. Богатство почему-то потерялось. Мачехин обиделся и набил прапорщику лицо. Подошёл лейтенант и попробовал успокоить старшину. Старшина отобрал у лейтенанта оружие и поломал на всякий случай ему нос. Прибежал целый полковник. Полковник в Афганистане не был. Он предпочитал служить на родной земле. Конечно, всё можно было бы замять. Лейтенант по-человечески понимал старшину. Но его категорически не хотел понимать полковник, он тряс пистолетом и ругался какими-то грязными словами. Мачехин обиделся и на него. В пылу драки поломал полковнику руку и челюсть. В итоге прибежали ещё какие-то люди в погонах, старшину скрутили. Делу дали ход. Кажется, его ожидал дисциплинарный батальон. Из-за какой-то куртки и магнитофона. Так жить Андрюхе не хотелось.
- Понятное дело, что жить. Женишься поди?
- Что ты всякую ерунду спрашиваешь? Конечно, женюсь. Дети пойдут. Потом внуки. Хочу до правнуков дожить. Буду старым, седым и бородатым. Как ваш Лев Толстой. – Исмаилов улыбнулся. На памяти Андрея впервые за несколько месяцев знакомства.
- А я бухать буду, как приду. Вот ей-богу неделю, нет, месяц буду не просыхать. – Ромины мечты были известны всей роте. Он грезил алкоголем и новым мотоциклом. Иногда мог обронить что-то пошлое о женском поле, но делал это как-то неуверенно. – Куплю себе ящик водки, рот корытом и гудеть начну.
- Гудеть он начнёт. Борьба ж с алкоголем. Все виноградники вырубили, водка только по талонам. Где ты их столько наберёшь? – Замечание Андрея Рому насторожило. Однако с заданного курса сбить не смогло.
- У меня мать на ликеро-водочном работает. Ты думаешь, не достану? – Аргумент был внушительный.
- А вдруг она решит, что сыну пить не следует? – Злорадно вставил Серый.
- Это ещё с чего бы? Батя пьёт всю жизнь, брат пьёт, а я что ли крайний? – Обосновав сослуживцам своё будущее Рома закурил. Курил он что-то едкое и невкусное. Дым резал глаза почти так же как запах от Андрюшиного сапога.
- А чем воняет-то? – Вдруг повернулся к нему Юра. Его заинтересованность тут же поддержал Боря. Между собой они могли ругаться сколько угодно, но моментально объединялись в случае надвигающейся опасности. Андрюхе Юра с Борей напоминали какой-то точный механизм с двумя взаимозаменяемыми руками. Сбоев у механизма не бывало. – Чего молчишь-то?
- Да вляпался.
- Так иди и вытирай. Я всё думаю, что тут такое добавилось-то к ароматам. А оно вон, какое дело. – Спорить было бесполезно. К механизму из двух бойцов присоединилась уже вся рота. На него смотрели недобрые и колючие глаза товарищей. Пришлось встать и идти к выходу. За ним синхронно как подсолнухи за солнцем повернулись головы сослуживцев. Снаружи палатки стоял лейтенант Ищенко. По вечерам он любил читать несвежие номера журнала «Огонёк», а днём постоянно бродил снаружи палатки. Опытный, вдумчивый, но любящий экспрессивные нецензурные слова. В его губах висела сигарета напоминающая палочку от леденца.
- Чего там бойцы? Всё кровати на спине таскают?
- Да не. Вроде никто не спит.
- А следовало бы. – Всем своим видом Ищенко показывал, что разговор окончен. « О чём он постоянно думает?» - Озадачился Андрей. Почему-то ни с кем лейтенант не делился своим сокровенным. Он предпочитал носить внутри себя мысли о девушке Гале из Киева. У неё были восхитительные ноги, бездонные глаза и спелая грудь. Последнее лейтенант Ищенко ценил особо. Делиться таким с сослуживцами не хотелось.
Поковыряв подошвой сапога землю, Андрей снова с сомнением вывернул ногу и принюхался. Вонь не проходила. Хотелось засунуть ногу в сугроб снега, но снега толком вокруг и не было. Лежала лишь мёрзлая чужая и ненужная ему земля. Поворачиваясь к лейтенанту, Андрюха услышал противный свист слева от себя и тут же его оглушил громкий взрыв. Чужая земля пошатнулась и вдруг начала уходить из-под ног. В этот момент мелькнула мысль, что не такая уж она и ненужная. Взрывной волной Андрюху отбросило к палатке. Удивленно вскочив, он осмотрел ноги, затем руки. Повреждений не было. Так же как и не было под рукой автомата – он так и остался в палатке. Надо было бежать за ним, но Андрюха замер на одном месте вслушиваясь в гул начавшегося боя. Он чем-то напоминал звук прибоя. Во всяком случае, себе прибой Андрюха представлял именно так. – Чёрт, а я ведь на море никогда не был. – Мелькнула в его голове мысль. Потом он вспомнил, что это не первый бой и ринулся за автоматом.
- Мины, мины. Духи кроют! – В палатке уже царило оживление. Юра и Боря успели одеться и, судя по их лицам, намеривались дать кому-то сдачи. Василий сосредоточенно что-то рассовывал по карманам. Снаружи всё отчётливее слышался ритм нарастающего обстрела. Если бы рядового Андрея кто-нибудь спросил, чем он занимался следующие полчаса, то он бы ответить не смог. Полчаса жизни, словно кто-то слизал своим могучим языком. Очнулся он уже на позиции. Вокруг трещали автоматы, а где-то за холмом жарко ухал тяжёлый пулемёт «Утёс». Андрей очень хотел его поддержать, в кого-нибудь выстрелить, но цели предательски отсутствовали. Вокруг стелилась холодная чужая твёрдая земля.
- Оттёр сапог-то? Вроде не воняет? – Рядом с Андреем почему-то оказалась позиция Витьки. Это было удивительно, ведь тут должен был быть Серёга.
- Оттёр. Где Серёга?
- Осколком полголовы срезало как автогеном. А духи-то, решили видимо рождество отметить?
- Ага, колядовать пришли. – Диалог Андрюху окончательно успокоил и сделал сосредоточенным. А через несколько минут нашлись и цели. На них пёрли сплошным потоком люди в чёрных одеждах. Стрелять в них было одним удовольствием. – Хватило б патронов – Начал даже переживать в какой-то момент рядовой. Патронов, тем не менее, на ту атаку хватило.
- Ну что? Отбились? – К позиции даже не пригибаясь, шёл лейтенант. За ним степенно напоминая какого-то хищника, брёл Исмаилов.
- Так точно.
- Сейчас продолжение банкета будет. Они перегруппируются и опять пойдут. – Исмаилов кивком подтвердил слова лейтенанта. Андрюхе снова захотелось на море. Там были купальники, холодный квас, каменистый берег. – Нет, лучше песчаный. Как в Прибалтике. Туда надо ехать.
- Чего ты бормочешь? – Поинтересовался Виктор.
- Да ничего. – Через десять минут бой закипел с новой силой. Но на этот раз с другой стороны. До притаившихся рядовых лишь изредка долетали какие-то мины, словно случайно запущенные или заблудившиеся. То о чём предупреждали лейтенант и Исмаилов, началось с наступлением сумерек в районе семи вечера. На этот раз небо словно пролилось минами, пулями и всем остальным, что может убивать. Затих грозный и надёжный «Утёс», выстрелы с другой стороны холма становились всё реже. Теперь очереди стали короткими словно огрызающимися. Андрей и сам старался экономить патроны. Он видел, как к палаткам пробежал стремительный Исмаилов. Даже в темноте было видно тёмное пятно на его безвольно болтавшейся левой руке. Обратно он потащил за собой ящик с патронами. Мелькали какие-то всполохи, взрывы, яркие огни. Бой продолжался до самого утра. Уже на рассвете, когда всё кончилось, Андрей задумчиво стоял около раненого Вити. Ему почему-то стало интересно, молился ли тот.
- Если честно нет. Матом ругался, а молиться нет. Забыл. – Усмехнулся Витька.
- Ну, зато колядки прошли как надо.
- Это да. Пару сотен трупов точно нащёлкали. Наших только жаль. – Витька кивнул в строну аккуратно сложенных трупов. Ветер колыхал воротник бушлата у мёртвого Юрки. Рядом с ним лежал Борька с изуродованным осколками лицом. Больше им не придётся спорить о пластинках. Механизм сломался навсегда. Трупы погибших эффектно подсвечивались холодными лучами январского афганского солнца.
- Слушай, а сапог-то ты не оттёр. Всё равно воняет. – Удивился Витька.
- Да пошёл ты. – Огрызнулся Андрюха. Оттирать сапог ему не хотелось. Хотелось на море. Над бойцами вставало небритое солнце. Ночь перед рождеством окончилась.