Май 1945 года...Мне одиннадцать лет. Война наконец-то закончилась, но в это не верили ни большие, ни малые.
Нам казалось, что вот-вот, прямо сейчас, раздастся громкий гул и над головой пролетят вражеские самолеты, а из-за угла послышится чужеродное: "Хенде хох!"
Шли дни, все помаленьку начинали привыкать к мирской жизни, но...как всегда есть это "но"...
Вместо немцев объявились бандеровцы, которые заявили, что власть Советам возвращать нельзя!
Нагородили с три короба, очерняя Сталина и его власть. Некоторые из сельчан в их слова поверили и невесть откуда родившуюся новую власть поддержали.
Однако, задержались бандеровцы в селе ненадолго, через пару дней куда-то испарились, а следом за ними - и дядька Симон, местный авторитет.
В тот же месяце, в августе 1945 года, в селе появилось трое незнакомцев в гражданской форме.
Я заметил их первым, решил, что это новые бандиты и побежал говорить батьке.
Отец вышел троице на встречу, и о чем-то долго с ними гутарил, а потом подошел ко мне:
- Это ребята из НКВД, по душу бандеровцев, как чуял я, что никакие они не политиканы, а обычные бандюги. Но ты пока никому...тайна должна быть.
Зато я заметил, что по вечерам его дочь, девятилетняя Сонька, стала ходить в сторону старого погоста с большим бидоном.
Я знал, что Сонька ко мне неровно дышит, поэтому подстерег ее как-то и прямиком спросил:
- Ты куда это еду носишь?
- Это не еда, а помои, - Сонька испуганно прижала к груди бидон.
- Помои куда таскаешь? - грозно спросил я.
- Собака ничейная ощенилась на погосте, там щенки, я подкармливаю, - глаза девчонки забегали, и я стал подозревать, что она врет.
- Давай бидон, донесу, - вызвался я проводить Соньку. - И посмотрю заодно.
Но она замахала руками и громко принялась причитать:
- Нельзя! Она чужих не любит, может убежать. Тебе нельзя туда. Они еще маленькие.
- Это почему же нельзя?
- Сглазишь, они маленькие еще.
Я скорчил от обиды лицо, но тут же сообразил, что Сонька, которая строила мне глазки, просто так бы не отказалась лишний раз со мной пройтись.
- Подумаешь, - фыркнул я и, громко насвистывая, поплелся обратно в село.
То, что Сонька не взяла меня с собой, здорово задело мое самолюбие, и я решил ее проучить.
- Батька, а нам щенок не нужен? - спросил я отца, чинившего валенки к грядущей зиме. - А то на кладбище собака ощенилась.
- Щенок? - задумался отец. - А с чего ты решил, что на кладбище кто-то есть? Я вчера там был...нет там никаких щенят.
Я с удовольствием рассказал батьке во всех красках встречу с Сонькой дядьки Симона.
Отец задумался на миг и выскочил на улицу, бросив чинить пимы. Не было его больше часа.
Как вернулся, сразу же лег спать, а рано утром куда-то снова сбежал...
Вернулся он домой только к ночи следующего дня, разгоряченный, и сразу же потребовал, чтобы мать налила ему водки.
Только после этого он начал свой рассказ:
- Значит, как ты, Вовка, мне все рассказал, я заподозрил неладное. Ведь не было никакой собаки на кладбище. Пошел с этой информацией к бабке Мане. Особисты решили все проверить. Все обшарили - пусто. Ни собаки, ни щенят, никого другого. Но ведь девчонка куда-то ходит? Видели ее и они много раз, но кто на ребенка чего плохого подумает? Вот присели они в кусты у погоста, и я с ними. Ближе к вечеру появилась на тропинке Сонька с бидоном. Пошагала вглубь погоста. Долго петляла, пока наконец не остановилась возле одного из крестов и не принялась по нему стучать. Сонька стукнула пять раз по кресту, и крест сдвинулся в сторону. Мы остолбенели - внизу кто-то был. И на наших глазах из-под земли показалась голова дядьки Симона. Он у нее бидон взял, и она побрела назад в село. Особисты предложили бандеровцев брать сразу же. Постучали три раза. Как только крест съехал вбок. Они бросили внутрь образовавшейся дыры шашку. Бандеровцам в панике пришлось выскакивать. Тут-то их особисты и стали вязать, да и я подмог. Пятеро их там, оказывается, вместе с Симоном было. Налей-ка мне еще, - добавил отец, обратившись к матери, - все-таки таких людей взяли.