Взятие Берлина
В последний раз сойдемся завтра в рукопашной, В последний раз России сможем послужить. А за нее и помереть совсем не страшно, Хоть каждый все-таки надеется дожить! . М.Н.Ножкин
Последний бой для солдата это всегда подвиг. Не надо думать, что страх смерти исчезает или притупляется. Нет, мир всегда с тобой и расставаться с ним никому не хочется. Казалось бы, если постараться, то можно и её, смертушку, обмануть, поберечься, укрыться, спрятаться и вырваться из её цепких объятий. Нет, ребята, не бывает такой удачи. Если уж присмотрела она тебя, то и сидит уже в тебе, дожидаясь твоего часа, чтобы забрать с этого света, окончив, тем самым, твой жизненный путь.
Ещё по прибытию, бывалые солдаты научили меня тому, что судьба твоя тоже не дура и всегда даёт тебе шанс выжить. Например, при начале обстрела, где стоишь – там и ложись! Ну, если ямка рядом – значит туда, а если нет, то ложись и жди, когда всё окончится! Будешь рыскать, искать укрытие – верная смерть! Будешь бегать с места на место – тоже. Лежи, как вкопанный, и жди.
Помню, был у нас один офицер, сказать, что паникёр – ничего не сказать, он просто трясся при каждом огневом налёте. Из-за своей патологической трусости, он всегда находился поодаль от всех нас и постоянно пытался под любым предлогом покинуть огневую позицию. Дело в том, что когда артиллерия бьёт по площадям, поразить конкретную цель - это чистейшей воды лотерея. Сколько раз мы с ним проводили беседы с доводами, что бесполезно играть со смертью, результата не было. Закончилось это, как и должно было закончиться, после очередного артналёта младшего лейтенанта Петрова накрыл вражеский снаряд, разорвавшийся, аккурат, рядом с ним, когда он отбежал от огневой позиции и находился более чем в ста метрах от нас. Так потом в этой воронке и захоронили, точнее то, что смогли собрать. Судьба очень ревнива к себе, не следует её искушать. В этом я не раз убеждался на войне.
Было ещё много чего из назидательного. Например, не пей спиртное перед боем - не привлекай к себе чертей; не думай о смерти – нет её рядом; воюй натощак – с пустым животом всегда сподручнее; держи оружие в чистоте и боеготовности; считай патроны – ты обязан знать, сколько их у тебя; в магазины заряжай трассирующие патроны, например каждый десятый и два-три последних в конец магазина и многое другое. Много надо знать и о противнике. Немцы народ пунктуальный, во всём любят порядок, поэтому всякие отклонения воспринимают болезненно и панически. В артиллерийских дуэлях грамотны и расчетливы, очень трудно их победить.
Уж так сложилось, что Берлин нам пришлось брать фактически сходу! После окружения немцев под Зееловым, наши танки прорвались к берлинским окраинам и завязалась наша последняя и решительная битва.
Наша дивизия наступала на участке, где река Эльба расходится на два рукава. Таким образом, мы шли на немцев буквально лоб в лоб, на ограниченном для маневров пространстве. Тут мы и ощутили в полной мере всю мощь немецкой артиллерии. По нам вели огонь одновременно ближняя и дальняя артиллерия, причем по заранее пристрелянным участкам, поэтому наступление наше было похоже на попадание в постоянные огневые мешки.
Я находился во взводе связи при штабе дивизиона, поэтому видел всю общую картину боя. По существу, мы двигались по проходам, сделанными нашей авиацией и артиллерией, так как атаковать в лоб оборону противника было не возможно. Впервые мы столкнулись с тем, что наши батареи могли уничтожаться за несколько минут, даже не успев толком дать свои первые залпы. Тогда было принято решения придать орудия для непосредственной поддержки батальонов, вступающих в город и двигаться на прорыв по нескольким определённым улицам. Эта тактика принесла успех, уже через два дня мы врезались в город тремя длинными клиньями, оставляя за собой опорные пункты сопротивления, которые затем постепенно окружались и уничтожались. Нам был придан танковый полк и инженерно-саперный полк, в результате укоренилась тактика прорыва по городским кварталам. Надо сказать, что опорные пункты немцев были только в отдельных домах или отдельных кварталах. И хотя дрались немцы на смерть, но участь их была не завидной. Наши танки шли по краям улиц, вдоль домов при поддержке огнемётчиков и штурмовых отрядов, артиллерия выкатывалась и била вдоль улицы прямой наводкой, темп стрельбы был такой, что к ним едва успевали подносить снаряды. Если в каком-нибудь доме было сопротивление, то артиллерия била по первому этажу, делая целые проходы сквозь такие дома, а затем, ведя огонь по опорным колоннам, выбивала основание. В результате дом обрушивался, погребая под собой все остатки сопротивления. Очень помогала снайперская рота, они мастерски выкашивали у немцев отдельные огневые точки, а главное – корректровщиков огня и фаустпатронщиков. В общем, надо честно признать, что к апрелю 1945 года воевать мы научились.
Интересной была тактика обходов очагов сопротивления. Штурмовые отряды взрывали в домах стены комнатных перегородок, проходя таким образом целые этажи насквозь, а затем проникали в тыл опорным пунктам противника. Под Берлином был ещё и «нижний Берлин», то есть подвалы, коммуникации, тоннели и прочие подземные сооружения и ходы сообщения. Там также шла нешуточная война, причём фронта там, как такового, не было. Порой, в глубоком тылу наших наступающих частей выныривали из-под земли целые подразделения немцев с фаустпатронами и наводили шороху, уничтожая наши резервы, тылы и боеприпасы. Тыловые части несли не меньше потерь, чем передовые. Нигде в Берлине не было спокойно. Везде, то погашались, то вновь возникали очаги сопротивления, немецкие мальчишки бросались с минами под танки, в плен никто не сдавался, да и никто их, собственно, не собирался брать.
Там же я первый раз увидел стрельбу «прямой наводкой» из миномётов по верхним этажам зданий. Вообще, у немцев было много миномётов, весь Берлин был буквально напичкан миномётами разных калибров, поэтому атаковать без артподготовки или авиационной поддержки, всегда было смертельно опасно. Ведь что такое мина? Это снаряд, летящий по баллистической траектории. Таким образом, находясь на одной стороне квартала, можно обстреливать его противоположную сторону, особенно когда все позиции известны, а цели пристрелены. К тому же, можно выпустить до семи мин, за время, пока первая из них ещё не достигнет цели. Поэтому скорострельность миномётов и их мощь такая, что могут сорвать любую атаку.
Первый раз я столкнулся с минами летом 1943 года. Ничего не предвещало угрозы, ни свист или рёв снаряда, ни залпы орудий, и вдруг на наши позиции, с интервалом в две три секунды, повалились взрывы. Оказалось это мины. Всего прилетело мин двадцать, но было очень неприятно - как смерть к тебе на цыпочках подбирается. И хотя пострадали в основном ноги бойцов, но с тех пор это неприятное чувство ожидания мины, постоянно теребило душу. От мин ни в коем случае нельзя ложиться, так основная масса их смертоносных осколков разлетается, стелясь вдоль земли
Немцы мины освоили раньше Красной Армии, и во многом, успех их наступления 1941 года, что они обладали полной линейкой миномётов во всех войсковых соединениях, в бою. Да, большой кровью мы заплатили за головотяпство генералов, отвечающих за вооружение. Ведь все разработки были, достаточно было просто одобрить и запустить в производство, но засилье командиров-героев гражданской войны, с их конными эскадронами и тачанками, обездолило на время нашу Красную Армию. Ну, да Бог им судья!
Был ещё один неприятный фактор, с которым столкнулось наше наступление. Это большое количество фаустпатронов у обороны немцев. То, что применение фаустпатрона не требует особого обучения, имело решающее значение. Именно по этой причине, использовали их все, кто мог хотя бы держать их в руках. А как с этим бороться, мы ещё не знали, да и когда знать? Ну как можно было стрелять в безоружного мальчишку или в пожилого мужчину, да даже в женщину? А ведь именно такие мирные обыватели и были источником опасности. Бывало атака уходит далеко вперёд, на помощь ей идут свежие резервы и вдруг из какого-нибудь подвала или чердака летит это кумулятивный заряд и танк моментально загорается! И пять танкистов – ПЯТЬ, погибают от рук какого-то еле дышащего старика или пацана, лет пятнадцати от роду. Именно для охоты за этими «фанатиками Гитлера» и придали нам снайперов и огнемётчиков, а в тылу проводились зачистки от оставшихся в живых гитлеровцев. В плен никого не брали - все, кто не хотел воевать, давно покинули Берлин.
В основном, в таких городских условиях боя, использовался опыт Сталинграда. Именно там русский солдат начал побеждать немца. Именно в Сталинграде, когда борьба шла один на один, когда техника не могла решить ни одну проблему, русский солдат научился бить немца и насаживать его на свой штык. Именно наш славный командир - Василий Иванович Чуйков, переломал там немецкий хребет армии Пуалюса! Этот бесценный опыт и пригодился войскам нашей дивизии в Берлине. Мы продвигались вглубь города особенно успешно, и конечной целью нашей был Рейхстаг.
Самый трудный участок это было форсирование Шпреи. Эта река протекает через весь Берлин, виляя и изворачиваясь. Поэтому в некоторых местах мы её форсировали два раза. Мосты были все минированы, места переправ открытые, хорошо простреливаемые, а оборону на реке держали войска СС – настоящие фанатики.
Прорвавшись к реке наши передовые подразделения сконцентрировали огонь на противоположной стороне, а наши танки били вдоль реки в обе стороны, в результате отступающие немцы сами смогли без потерь переправиться на свою сторону и были почти все уничтожены. Саперам так и не удалось разминировать мосты, многие погибли. После авиационного и артиллерийского налёта, началось форсирование Шпреи. Опять фосирование! Наверное, никто другой так не нафорсировался, как я на этой войне!
Помню Днепр, моё купание в нём, ранение и оплату за переправу в виде двух медалей, оставленных на его дне этой нашей могучей реки; помню Вислу – главную реку Польши, когда пришлось плыть от плота до берега под пулями (после в своей шинели я насчитал три отверстия); помню Одер, крепость-Кюстрин на его берегу, когда опять плыл в полной амуниции и утопил две медали «За отвагу», откупившись ещё и очередным ранением от этой реки. Что-то не очень у меня получалось с переправами, всё время в воде под пулями, всё ранения ранения и оплата медалями за переправу. Благодаря этим моим водным приключениям, Берлин я брал, что называется, «голой грудью», то есть на моей гимнастёрке не было ни одной медали, ни одного ордена, но был главный значок – нагрудный знак «Гвардия», а гвардия, как говорили при Наполеоне, умирает, но не сдаётся!
Все речушки в Берлине, извините, соплёй переплюнешь, а как жарко там было! И хоть переправлялся я уже по понтонному мосту, но было не по себе, потому, что нагрузил себя рацией, автоматом ППС, боеприпасами, плюс три противотанковые гранаты, три лимонки, короче, если что, то топором на дно пойдёшь!
И потом, ближе к Рейхстагу, всё жарче и жарче. Прорывались с боем. Вдруг, раз, лес! В центре Берлина! Это был парк, за которым Рейхстаг. Ну, тут уже у всех было настроение победы! Там я подвёл итоги своего личного счёта, оказалось тридцать восемь!!! Но это только те, в каких была стопроцентная уверенность, а так, думаю мой личный счёт точно за сотню.
Штурм Рейхстага мы только поддерживали огнём, сначала установили артиллерию в районе Бранденбургских ворот и молотили этот Рейхстаг до самого начала штурма. А как начался штурм, выкатили свои орудия на прямую наводку и били по очагам сопротивления всеми видами артиллерийских снарядов, словно задача была расстрелять боекомплект до самого конца! Стволы орудий раскалились до предела, но нам уже не было необходимости их беречь, мы добивали врага в его главном логове, чтобы уничтожить этот главный зародыш войны и принести всем нам долгожданный мир.
Представляете, ещё вчера это бои, а сегодня капитуляция и мир!
Но за этот мир и взятие Рейхстага я заплатил самую высокую цену. Погибла моя любовь, моя Любушка отдала свою жизнь за наше общее счастье и счастье наших детей. Мы были тогда совсем рядом, я сидел у радиостанции на связи, а она находилась невдалеке – делала перевязку офицеру связи нашего КП. И тут немецкий снаряд, прямое попадание в КП. Как я выжил, я не знаю. Я очнулся, смотрю - все лежат, иссеченные осколками, никто не шевелится, не дышит. Все мертвы. А у меня только кровь на лице – посекло камешками, контузило, но ни одной раны. Вот так бывает. Из-за контузии пару дней не воевал. Можно было и дальше просидеть при запасе и кухне, но я этого сделать не мог! Я должен был идти вперёд, ради неё, чтобы убить ещё больше врагов.
Я своими руками относил Любу в братскую могилу, сам закапывал её и долго прощался с ней. Я не верил в то, что произошло. Война забрала у меня самого любимого человека на Земле. «Встретишь любовь и потеряешь» - так мне говорила цыганка, теперь мне стал понятен смысл этих слов. Так устроен этот мир, так создана эта жизнь и вот такая есть в этой жизни любовь. Одни дают любовь и погибают в двадцать лет, а другие любят их всю оставшуюся жизнь. Тот, кто хотя бы раз в жизни любил – самый счастливый человек, ибо счастье не может быть вечным.
Я вас попрошу, в день девятого мая, вспомните о тех, кто отдал свою жизнь, чтобы, вот сейчас, вы жили в мире и радости. Вспомните о гвардии лейтенанте Чумаковой Любови Яковлевне, кавалере орденов Красной звезды и Отечественной войны второй степени, о солдатах и офицерах, которых она вынесла, раненными, из под огня, чтобы спасти их жизни. Ей было всего двадцать лет! Вечная память мое Любушке!
На этом, с уважением ко всем, прощаюсь.
Гвардии старший сержант Соболев Александр Игнатьевич, ветеран Великой Отечественной войны, ветеран 64 – 8 Гвардейской армии, 321-82-й гвардейской Запорожской Краснознамённой ордена Богдана Хмельницкого стрелковой дивизии, 185 гвардейского артиллерийского полка кавалер ордена Красной звезды, ордена Славы третьей степени, трёх медалей «За отвагу», медали «За освобождение Сталинграда», медалей «За освобождение Варшавы», «За взятие Берлина» и «За победу над Германией 1941-1945гг».
