В Якутии много странного, непонятного, неизведанного. И я сейчас не говорю о мистике, хотя и её хватает.
Например, установленный факт: на правом берегу реки Лена не живут евражки. Вот на левом берегу их огромные колонии, а на правом ни одной не встретите. Почему? Никто не знает!
Или кукушки. Маленькие неприхотливые птички, в лесах возле Якутска их полно. Но вот в арктических районах кукушки нечастый гость. Они гнездятся на Нижней Колыме, там климат мягче, сказывается близость моря. И пусть это Восточно-Сибирское море, но всё же море. А вот на Среднюю Колыму эти птички залетают очень редко, хотя тамошний климат очень близок к тому, что отмечается возле Якутска. Тоже непонятно…
Ваське было всего пять лет, когда отец впервые взял его с собой. В те времена у юкагиров не было принято отмечать дни рождения, но были определенные возрастные промежутки, которыми означались вехи жизни любого мужчины. Так, в три года мальчика ставили на маленькие лыжи, в пять он получал удочку и начинал самостоятельно ловить мелкую рыбешку. В семь лет мальчик из такой семьи уже умел развести костер на снегу, укрыться от бурана, поставить силки на зайца или куропатку. В десять лет многие брали в руки первое ружье, а начиная с двенадцати их брали на полноценную охоту. Ваське повезло больше своих сверстников. Его отец Степан работал проводником, сопровождал отряды, заброшенные в их места по той или иной надобности. Жена Степана быстро смекнула, что это намного выгоднее, чем быть просто охотником, она и надоумила мужа брать с собой старшего сына, сызмальства обучая того новой профессии. И вот Васька с пяти лет ходил с отцом в дальние переходы, терпел и холод, и голод, но никогда не жаловался. Он был горд, ни один из знакомых ему мальчишек не удостоился такого счастья – путешествовать с отцом. Возвращаясь домой, он гордо доставал из карманов куски сахара или, вот удача! слипшиеся конфетки, которыми его угощали пришлые люди. Их Васька не ел, берег как зеницу ока, чтобы привезти домой и увидеть, как заблестят от радости глазенки младших, четырехлетнего Афони и двухлетней Ланочки. Конечно, мальчику тоже хотелось сладкого, иногда он доставал один кусочек сахара и облизывал его. Но потом вспоминал о младших и со вздохом заворачивал его обратно в специальную тряпицу и прятал в глубокий карман.
К семи годам Васька окреп, легко справлялся не только со своими лошадками, мохнатыми и коротконогими, но и чужими, высокими и сильными. Он заправски стрелял из самострела, ловил рыбу, которую мог тут же почистить и сварить в котелке. В конце прошлого года к ним присоединился и брат Афоня, которого Васька опекал по мере своих мальчишеских сил. И если поначалу руководители экспедиционных отрядов возражали, говоря, что детям здесь не место, то скоро поняли, что никаких особых хлопот с ними нет, а самим суровым мужикам, оторванным от своих семей, только в радость что-то рассказать или показать смышлёным детям их проводника.
В тот год Степана позвал Иннокентий Явловский, руководивший казацким отрядом. Задание было и простым, и сложным одновременно, и поступило оно аж из самой столицы Российской империи. В указе было сказано найти «зверя неизвестной породы, вмерзшего в берег реки и достигающего невиданных досель размеров, обнаруженного инородцем Тарабукиным». Слухи об этой находке взбудоражили не только местное начальство, но и дошли до Петербурга. И отряду Явловского было дано задание: установить местонахождение зверя и определить его принадлежность. Для этого к ним были приставлены два ученых, которые прибыли из самой Академии наук!
Степан взял с собой уже восьмилетнего Ваську и семилетного Афоню. Дома оставались пятилетняя Лана и двухлетние мальчишки-близнецы, Коля и Сеня. Жена опять была на сносях и ждала, как надеялся Степан, вторую дочку.
Дело было сложным. Охотник Семен Тарабукин, обнаруживший зверя, за два месяца до их экспедиции пропал, просто ушел на очередную охоту и сгинул. Его ждали, но лето очень короткое, и времени откладывать поиски больше не было. Обратились к Степану, к услугам которого Иннокентий Николаевич прибегал уже не в первый раз. Место было известно только приблизительное, поэтому побродить пришлось немало.
В один из вечеров над лагерем уставших путников вдруг послышались странные звуки. Люди замерли, не веря своим ушам, из-за редких деревьев явственно раздавалось «ку-ку».
- Это что, кукушка? Откуда она в этих местах? – один из самых молодых казаков, веселый и разбитной Федор, вскинул голову и стал оглядываться.
- И впрямь, кукушка! – Тимофей, бывший в отряде поваром, засмеялся, - Ели когда-нибудь кукушатину? А то сообразим!
Все загалдели, стали отпускать шуточки, но Иннокентий Николаевич быстро прервал веселье:
- Отставить! Никакой кукушатины, ясно? Кукушки здесь не живут, это просто какая-то смелая птичка сюда случайно залетела! Убивать за смелость, значит, не уважать природу! Ну… - он помолчал и усмехнулся в усы, - Или это просто леший нас водит, по-здешнему Байанай.
Мальчишки притихли, им не понравилось упоминание Байаная, но кто они такие, чтобы вмешиваться в разговор! Отец молчит, и они помолчат.
Утром Вася с Афоней решили сбегать к речке, искупаться. На берегу стоял Федор, который с кем-то разговаривал.
- С кем это он? Тут нет никого – Афоня боязливо покосился в сторону парня.
Васька не стал стесняться и, подойдя к Федору ближе, спросил:
- Ты с кем разговариваешь, Федя?
- А с Байанаем вашим! – засмеялся тот и, видя, что мальчишки испугались, примирительно добавил, - Да шучу я! С кукушкой разговариваю! Примета у нас такая есть, хочешь узнать, сколько тебе жить, спроси: «Скажи, кукушка, сколько лет мне осталось?». Вот сколько раз прокукует, столько и проживешь!
- И что? – Афоня, осмелев, вышел из-за спины брата, - Ответила?
- Да молчит, зараза такая! Пришел на берег, просто заливалась своим «ку-ку», а как спросил, так молчит. Уж я ее и так, и этак уговаривал, ни в какую! Помру, наверное, пацаны! – и Федор заливисто засмеялся, увидев, как изменились лица братьев, - Да брехня всё это! Я еще молодой, поживу! Вы купаться? Айда, вместе!
Федор быстро разделся и прыгнул в воду. Березовка, так называлась эта речушка, славилась своим тихим нравом и спокойным течением. На ней не было больших порогов, вода в ней была намного теплее, чем в Колыме, в которую речка впадала. Казалось бы, никакой опасности она не представляла. Но мальчишки еще не успели залезть в воду, как Афоня замер, в ужасе глядя на Федора. У того лицо исказилось страшной гримасой, казалось, что он пытается выбраться, но кто-то тянет его за ноги вниз. Васька быстро сообразил, что случилось, недаром один из профессоров, который был у них в отряде, предупреждал:
- Вы, ребятки, осторожнее. Здешние реки коварные, с виду тихие. А внизу может быть ледяное течение, судорога прихватит, и все, почитай нет тебя. Вечная мерзлота, ее еще никто не изучил до конца!
Васька, несмотря на свои 8 лет, умел принимать быстрые решения. Он подтолкнул брата с наказом бежать в лагерь и привести кого-нибудь, а сам, схватив оставленное Федором на берегу ружье, кинулся на помощь. Почему ружье? Больше ему ничего в голову не пришло, никаких палок, веревок, даже удочки не было, вот и схватил. что было. Все происходило недалеко от берега, поэтому Васька забежал по пояс в воду и протянул ружье Федору. Тот из последних сил схватился за скользкий ствол. Потом Вася тысячи раз думал, как? Как могло ружье выстрелить? Ну не должно было! Но… Выстрел прозвучал, и Федор, выпустив ружье, стал оседать в воде, которая быстро окрасилась красным цветом.
Прибежавшие на помощь люди вытащили парня, но тот был уже мертв. В его смерти обвинили Васю. Шел 1900 год, законы тайги были суровы. Вчерашние добрые мужики вдруг обернулись неприступными судьями, которые вынесли приговор: повесить. Степан ничего не мог поделать, его просто никто не слушал. И, наверняка, мальчика бы повесили, если бы не Иннокентий Николаевич Явловский. Он, как командир, приказал отставить самосуд. Расспросив Васю, осмотрев погибшего, он попросил одного из профессоров дать заключение, что стало причиной смерти Федора. Тот, предупредив, что он эксперт по совсем древним костям, все же взялся осмотреть труп. И установил, что ранение вовсе не было смертельным, пуля прошла по касательной, не задев жизненно важные органы. Он сказал, что Федор умер от чего-то другого, чему нет объяснения. Но вполне вероятно, что это было резкое переохлаждение организма, ведь когда парня вытащили ступни его ног прямо на глазах стали черными.
- Возможно, где-то рядом большое скопление льда, у парня термический ожог. Выстрел тут совсем ни при чем, мальчик пытался спасти Федю.
Друг Федора, Андрюха, не поверил профессору. Он решил сам проверить его гипотезу, разделся, и под наблюдением других товарищей, полез в воду. Через несколько минут его лицо вдруг посинело, и он прямо на глазах наблюдателей стал уходить под воду. Парня быстро вытащили, он был без сознания. Ноги его были красного цвета, который быстро перешел в фиолетовый, а еще через час они начали темнеть.
- Обморожение! Какой черт тебя туда понес! Ведь предупреждал же! – профессор был вне себя от гнева.
- Ладно, зато с мальчонки обвинения сняты, - пробормотал Андрюха и забылся тяжелым сном.
А на следующее утро буквально в 50 метрах от рокового места было найдено то, ради чего они и пустились в этот путь. Это была туша шерстистого мамонта, отлично сохранившаяся в мерзлоте. Как потом, через много лет, рассказывал своим детям Афоня, он был как гора. Откапывали его почти два года, а в 1903 году останки этого мамонта были представлены публике в Петербурге.
Вася и Афоня больше не ходили с отцом, они стали хорошими охотниками, как и их младшие братья. Самого младшего, который родился вместо ожидаемой дочки, назвали Кешкой, в честь спасшего жизнь Васи Иннокентия Явловского.
...Мой дед Афанасий, которого я никогда не знала, по словам дяди Прокопия, очень боялся кукушек. Он был твердо уверен, что птичка тогда не ответила Федору просто потому, что ей нечего было ему ответить…