1
Деревня Загалье.
Поздно ночью с шестого на седьмое февраля в Загалье, сопровождаемый бойцами Розова и группой Меркуля прибыл Козлов и шестеро его сподвижников: областной прокурор Алексей Георгиевич Бондарь, первый секретарь Плещеницкого райкома КП(б)Б Минской области Роман Наумович Мачульский, секретарь Слуцкого райкома партии Александра Игнатьевна Степанова, секретари областного комитета партии Иосиф Александрович Бельский, Иван Денисович Варвашеня, Алексей Федорович Брагин. Заросшие, бородатые, они больше напоминали каких-то разбойников времён Степана Разина или Пугачёва, чем руководителей подпольного обкома. Партизаны-комаровцы посмеивались в кулак, мол, как так вышло, что у Степановой борода не отросла?
Все семеро болели: у кого ангина, у кого фурункулы по всему телу, у кого ревматизм.
Корж, покачав головой, велел сводить их для начала в баньку да постричь и побрить.
– А уж после парилки и омовений станем докучать им мирскими проблемами, – пошутил Василий Захарович. – Хотя… Подлечить их неплохо было бы.
Ворча и грозя кулачищем зубоскалам, Анна Васильевна Богинская первой в баню Александру Игнатьевну Степанову. Парила её там целых полтора часа. Корж даже забеспокоился – не уморилась ли от пара Александра Игнатьевна, не захлестала ли её веником Богинская?
Василь Бондаренко отошёл в сторонку к Процевичу и Лёвчику.
– Что-то не больно-то они и похожи на святых, – подмигнул он Леону. – Больше, кажись, на леших смахивают.
– А на кого ж ещё им смахивать? – хмыкнул Леон. – Не на кикимор же! Чай, мужики, а не бабы…
– Ты что, Леон, ослеп? – Василь ткнул Лёвчика в бок кулаком. – Не видел, что ли? Там и баба есть. Или ты так в лесах одичал, что баб от мужиков отличить не в силах?
– То не баба, – философски заметил Леон, подняв вверх указательный палец. – То подпольный обкомовец.
– Вот вы неуёмные! – вздохнул Процевич, улыбаясь. – Всё б вам зубоскалить. Ну, одичали люди, сидя на болоте, сейчас помоются, побреются, прочтут сорок раз «Отче наш» и снова станут как апостолы – в белом исподнем и с нимбом на голове. А баба эта ихняя с нами ещё и спляшет, и чарку выпьет. И никакого батюшки не надо, заметьте.
Неслышно подошедший к ним Гаврила Петрович Стешиц загробным голосом произнёс:
– Главное, чтобы нимбы не вписали им в графу «награды». Вы тут прекращайте над начальством потешаться. Процевич, остаёшься здесь, а вы два святослова отправляйтесь спать. Вам с утра в разведку. Разойдись!..
Выбритые, постриженные, переодетые в чистое Козлов сотоварищи сидели в большой натопленной избе, бывшей когда-то и сельсоветом, и правлением колхоза, и клубом, уплетали варёную картошку с квашеной капустой и пили брусничный чай. Алексей Георгиевич Бондарь улыбался до ушей, покряхтывал да пофыркивал, нахваливая чай, словно на болотном острове пил только болотную воду, заваренную на тине, а не тот же брусничный взвар. Остальные поглядывали на него с удивлением.
Василий Иванович Козлов долго молчал, лишь изредка бросая исподлобья косые взгляды на Коржа и Бондаровца, стоявших у круглой высокой печки. Николай Розов, глядя на старших товарищей и соблюдая субординацию, тоже стоял, опёршись плечом о стену.
Василий Захарович, когда «высокие» гости закончили трапезу, подошел к столу и сел на лавку.
– Давайте, товарищи, думу думать, как нам дальше врага бить, – сказал он, глядя на Козлова.
– Не будем же мы век по куширям прятаться и убегать от немца, – Поддержал его Бондарь, потирая раненое бедро. – Пора бы его и самого погонять. А? Как вы думаете, Василий Иванович?
Козлов промолчал. Тогда заговорил Корж.
– Мы, Василий Иванович, с Никитой Ивановичем снова предлагаем проделать рейд по тылам противника. У нас последнее время произошло хорошее пополнение лошадьми, так мы часть бойцов пересадим на коней и сани и проведём рейд. Вы не против?
Козлов пожал плечами:
– Какие уж тут возражения? – наконец сказал он, словно через силу. – Покажите на карте маршрут, пожалуйста.
Розов сдвинул всю оставшуюся от трапезы посуду на край стола. Бондаровец разложил на нём карту.
– Вот. – Василий Захарович ткнул в неё пальцем. – Маршрут, собственно говоря, тот же, что я вам и раньше предлагал. Пройдёмся по Любаньскому району, по Слуцкому, Гресскому, Копыловскому, затем по Краснослободскому и Старобинскому. Думаю на этом не заканчивать, а выдвигаться к Лунинцу. Потом Микашевичи, Житковичи и замкнём круг здесь под Любанью. Сил у нас теперь достаточно, боеприпасов, конечно маловато, но предполагаю брать у противника. Тоже и с продовольствием.
– А что? – поддержал Коржа Бондарь. – Дельное предложение. А коней-то точно на всех хватит?
– На всех и не надо, – ответил ему Бондаровец. – Часть людей мы оставим с гражданскими и на местах. У нас поднакопилось женщин, детей, стариков. Их же кто-то оберегать должен. А ещё здесь на местах кто-то должен отвлекать и дезинформировать противника. Коней и подвод, конечно на всех пока не хватает, но, думаю, за недельку, другую подсоберём по округе. Думаю так же, человек двести конных да на санях ещё шестьсот бойцов для такого рейда хватит. К тому же мы надеемся встретить по дороге другие партизанские отряды да местное население перетянуть на нашу сторону. И отряды пополним, и связи наладим.
– Вы уверены, – спросил Мачульский, глядя на Бондаровца, – что вам хватит столько бойцов на такое мероприятие?
– Уверены, – ответил вместо Никиты Ивановича Корж. – Кстати, Василий Иванович. Тех предателей, которые в Осово на вас напали, мы уничтожили. Никто не избежал народной кары.
Козлов покивал головой. Он понял, что Корж тактично не стал напоминать ему о том, кто виновен в том предательстве в первую очередь, пригрев Тараса и его банду на своей груди. Василий Иванович не хотел бы вспоминать о том событии. Чтобы уйти подальше от неприятного разговора, он сказал:
– А как вы собираетесь проводить агитационную работу среди населения?
– А это, Василий Иванович, мы хотели доверить вам. Кто ж лучше вас с этим справится? Вы же знаете – я по ораторской части не силён.
– Вы предлагаете нам отправиться в рейд с вами? – удивился Бельский.
– Не просто предлагаем, а даже настаиваем. Вы ж поймите, люди должны вас видеть и слышать. Они должны знать, кто ведёт их на борьбу. Одно дело мы с Бондаровцем и Розовым, а другое дело руководители партии. Или я не правильно говорю?
– Всё правильно, Василий Захарович, – ответил за Бельского Бондарь. – Всё правильно…
– Предлагаю, – перебил его Козлов, – в каждом населённом пункте, освобождённом от врага, проводить митинги и разъяснительные беседы с населением. Когда вы планируете начать рейд.
– Вот подлатаем вас и двинемся, – ответил Корж. – Вас сейчас в рейд тащить пагубно. Вам подлечиться надо. А пока мы покумекаем над кое-какими деталями нашего плана. И стоит так же подключить к операции все партизанские отряды в округе.
2
Деревня Жалы.
Удивительное дело. Спустя всего-то неделю всё руководство подпольного обкома как один выздоровели, словно и не болели вовсе. Прошли и нарывы, и ангина, и ревматизм. У Мачульского перестала болеть спина, а у Бондаря, как по волшебству, зажила наконец-то рана. Быстрее всех пришёл в себя Козлов, а как встал на ноги, сразу почувствовал в себе силы взять всё руководство в свои руки. Он спешно потребовал собрать совещание всех руководителей и командиров отрядов. На это совещание прибыли командиры всех отрядов, расположенных поблизости и с кем удалось наладить связь: Далидович, Патрин, Столяров, Пакуш, Константинов.
– Мы собрались здесь сегодня для того, чтобы обсудить ряд важных моментов, – сказал Василий Иванович, открывая совещание. – В частности я первым делом предлагаю ввести в состав Минского подпольного обкома партии в качестве военного руководителя. Надеюсь, Василий Захарович, ты не против?
– Нет, Василий Иванович, я не против.
– Вот и хорошо. А то боевого опыта, как ты однажды правильно заметил, в нашей группе не велик, ты же специалист проверенный, так сказать, в боях закалённый. И вообще, Василий Захарович, думаю, тебе стоит полностью перейти на работу в Минский подпольный обком, в моё подчинение, чтобы нам не бегать по лесам и не искать тебя по поводу и без оного. Вижу по твоему лицу, что у тебя на это есть возражения, но подожди минутку. Мне есть чем тебя успокоить. Твоему отряду мы подберём другого командира. Да, вон, хотя бы того же Никиту Ивановича Бондаровца. А ты теперь у нас будешь командовать всеми отрядами.
Корж встал. На щеках играли желваки.
– Не надо так делать! – заговорил он, чуть ли не рыча. – Это будет в корне неверно и вредно! Где же здравый смысл, Василий Иванович! Говорю сразу, что отряд свой я ни при каких обстоятельствах оставить не имею права. В этом вообще нет никакой надобности. Наш отряд мне дорог. Я его с великими трудами создавал да в бой водил, с ним я с самого начала войны, и он мне как семья родная. Люди нас попросту не поймут! Ноя могу быть одновременно и командиром отряда, и вам всегда помогать советом как специалист этого дела.
– Как это ты отказываешься?! – возмутился Козлов. – Тебе партия поручает такое ответственное дело, а ты, уж прости за правдивое слово, кочевряжишься. Это как понимать?
– Некрасиво получается с вашей стороны, Василий Захарович, – Степанова чуть не поперхнулась табачным дымом от такого демарша Коржа. – Вам ни кто-нибудь, а партия поручает. Можно сказать, приказывает.
– Знаете, Василий Иванович и Александра Игнатьевна, именно партия мне и поручила руководство моим отрядом, так что не стоит меня попрекать отказом от партийных поручений или какими-то увиливаниями. Я, как видишь, их выполняю. И к тому же, думаю, что со мной согласятся все присутствующие здесь командиры. Спроси у них, Василий Иванович. Что может быть проще?
– Я согласен с Василием Захаровичем, – сказал Далидович. – Пусть остаётся военным руководителем при подпольном обкоме партии и командиром своего отряда. Это принесёт больше пользы.
– Да, я тоже согласен с товарищем Комаровым, – кивнул Георгий Столяров.
Патрин, Пакуш и Розов тоже поддержали Коржа, на что Козлов фыркнул и заметил, что он, дескать, хотел как лучше.
– Ну, хорошо, – продолжил он совещание. – Вы закончили с планом этого вашего рейда?
– Да, закончили, – сухо ответил Корж. – В общих чертах я уже ввёл в курс командиров отрядов, так что сейчас поговорим о деталях. Я уже говорил, что мы создали несколько конных партизанских групп и опробовали их в действии. Они оправдали себя. Мобильность и внезапность – две составляющие, ради которых это и затевалось. Но это были частные, маленькие операции, а акции, подобной запланированной ещё не проводилось.
Коням нужен фураж. Соответственно мы подготовили несколько подвод, заполнив их фуражом для рейда. Надеюсь… Да нет! Я уверен, что во время рейда мы постоянно будем пополнять запасы. То же самое относится и к боеприпасам, вооружениям и медикаментам.
Далее… Отряды Патрина и «Жорки» Столярова остаются на своих местах, как и мелкие группы, разбросанные по лесам. Вы будете, как и раньше совершать обычные действия, то есть, устраивать небольшие засады на малые подразделения противника, встречаться с населением и делать вид, что все партизаны на своём месте, никто ни куда не ушёл. Главное вам не забывать о разведке и всегда знать о передвижениях гитлеровцев.
Из отрядов Комарова, Розова, Пакуша и Далидовича создаётся подвижная боевая группа. Бойцы этих отрядов берут по три человека на повозку, фураж, продукты, боеприпасы и медикаменты, и проходят лесными дорогами по Любанскому, Стародорожскому и Краснослабодскому районам. Захватываем ряд населённых пунктов в Пинской области, в районе деревни Филиппóвичи выходим на шоссе Москва-Варшава. Отсюда через Воробьёвские леса проходим по Копыльскому и Гресскому районам, южнее оставляем Старые дороги и возвращаемся сюда, на основную базу. Операция рассчитана на месяц. Численность людей – до тысячи человек.
– Вот это размах! – воскликнул Далидович, округлив глаза и потрясая головой. – Почти на всю Белоруссию!..
– Цель нашего плана, – продолжил Василий Захарович, – попутно разгромить вражеские гарнизоны в деревнях и в местечке Красная Слобода. В деревне Филиппóвичи ликвидировать крупные вражеские транспорты, идущие на фронт. Разумеется, по пути проводить среди населения политико-массовую, агитационную и разъяснительную работу. Этот рейд будет иметь большое политическое и оперативное значение, всколыхнёт население, напугает врага, спутает ему все карты.
– Ну, что ж, всё это хорошо, – сказал Козлов, выдержав паузу. – Вот тебе, Василий Захарович, как опытному товарищу, и надо возглавить эту самую ударную группу из отрядов. С тебя и полный спрос, раз ты без нас уже всё продумал и прикинул.
«Да-да!» – подумал Корж. – «Случись что, вся вина падёт на меня, а ты чистеньким выйдешь, мол, Корж сам всё без меня решил и не стал советоваться с властью. Ты в этом безобразии не участвовал. Ты не при чём. Ну-ну!..»
3
Любанский, Старобинский и Краснослободской районы.
Посланные во все концы отряды и группы спешно добывали лошадей и подводы, а вместе с ними и дополнительный фураж, упряжь, продукты. Отряду Комарова было проще – они уже давно всё приготовили даже с запасом, которым они, конечно же, поделились и с Далидовичем, и с Пакушем, решившими на том же совещании, объединить свои отряды в один.
Наконец ночью девятнадцатого февраля из Загалья выдвинулось пятьсот подвод. Возглавлял колонну отряд Комарова и на четвёртых санях сидел сам Корж. За ними ехали две подводы с подпольным обкомом. Бондарь решил ехать с группой из отряда Розова, который следовал за обкомовскими упряжками. Замыкал колонну отряд Далидовича.
Верховая разведка постоянно приносила Василию Захаровичу свежие донесения. Так же большая группа конников всегда находилась возле Коржа и готова была в любой момент вступить в бой.
На рассвете двадцатого февраля были взяты деревни Веречегощ и Деменка.
Деревни предварительно окружались, не давая возможности никому покинуть её. Все прибывающие в эти населённые пункты останавливались и задерживались до тех пор, пока в них находились партизаны.
Двадцать первого февраля сходу была разгромлена Кузьмицкая волость и взяты Кýзьмичи. Немцы и полицаи, не ожидавшие прихода такой многочисленной группы партизан, просто бросали всё и убегали. По их следам собрали целую гору оружия, боеприпасов, амуниции. Удалось поймать местного бургомистра. После недолгого разбирательства, по единодушному требованию самих жителей Кузьмичей его повесили.
В Кузьмичах задержались до вечера и забрали в отряд двух братьев Михаила и Николая Лучановичей, своих связных, обставив это так, словно братьев арестовали и увезли в лес. А ещё пустили слух, будто братья немецкие шпионы. Сделано это было для того, чтобы немцы, вернувшись в село, не мстили семьям и родственникам.
Двадцать второго февраля отряды партизан заняли селения Обидемля и Сухая Миля Старобинского района. Здесь комаровцев уже хорошо знали ещё с осени сорок первого. Встретили партизан радушно, накормили и расселили по хатам в обеих деревнях на все три дня пребывания. Разведка была разослана во все направления.
Немцы о местонахождении отрядов не знали совершенно. В этом партизаны убедились, когда к одной из деревень подъехал мужичок в латанной-перелатанной одежонке. Сначала его определили ко всем остальным задержанным, но некоторое время спустя к Коржу прибежала местная доярка и сообщила, что задержанный не кто иной, как местный кулак Чекинец, ярый противник советской власти и добровольный помощник немцев. Фамилия Чекинец была уже известна комаровцам от связных. Они докладывали, что этот человек осуществляет разведку для гитлеровцев.
На допросе Чекинец поначалу назвался другим именем и отпирался во всём, пока не привели узнавшую его колхозницу и ещё несколько человек, знавших его лично. Тогда он сознался, что действительно работает на фашистов и направлен ими в эти края с целью разведки местоположения отряда.
Присутствовавшая при допросе жена Розова выбежала из хаты и вернулась через пятнадцать минут и не одна – она привела с собой местных женщин, которые потребовали отдать им предателя на растерзание.
– Как это «на растерзание»? – опешил Корж.
– А так! – закричали разъярённые женщины. – Он наших мужиков немцам отдал, а мы его беречь будем? Не бывать такому! Сами с ним разберёмся!..
Василий Захарович в растерянности развёл руками, не зная, что и ответить. Его выручил Бондаровец. Он спокойно сказал:
– Берите его бабоньки и делайте что хотите.
Женщины выволокли предателя на улицу и забили до смерти вилами и цепами.
– Не хорошо это, – поёжился Корж. – Неправильно. Надо было по закону его судить. Да чёрт с ним! Но больше, Никита Иванович, такого допускать нельзя. Будем проводить партизанские суды, с документами, свидетелями, протоколами и приговорами. А так нельзя!
Из Обидемли и Сухой Мили направились к деревне Махновичи. В трёх километрах от неё в селе Долгое размещался немецкий гарнизон. Отобрали три группы из всех отрядов и ударили. Во время боя было уничтожено одиннадцать немцев, остальные сбежали, бросив всё. Партизанам достались винтовки, автоматы и около десяти тысяч патронов. А через день была разгромлена волостная управа в селе Копацевичи, расположенная в пятнадцати километрах от Долгого.
Копацевчи окружили, как и все предыдущие населённые пункты, не впускали и не выпускали никого. При попытке въехать в деревню Ходыка, почти примыкавшую к Копацевичам и где расположился штаб Комарова, были задержаны несколько человек, в том числе и некий Борис. При задержании он спросил:
– Комаров здесь? У меня к нему дело. Доложите, что прибыл Борис.
– И всё? Просто Борис? – спросил Гришаня Прокопович, задержавший совместно с Хаимом Голубом незнакомца на подъезде к деревне.
– И всё, – кивнул тот.
Стешиц доложил Коржу о незнакомце Борисе:
– Фамилии своей он не говорит. Только «Борис».
– Он! – воскликнул Корж. – Непременно он! Давай его сюда, Гаврила Петрович.
Через несколько минут в избу ввели человека в длинной потёртой шубе.
– Да это же мой старый товарищ! – подпрыгнул Василий Захарович, распахивая руки для объятий. – Борис Семёнович! Как я рад тебя видеть. Сколько же лет прошло? Гаврила Петрович, не узнаёшь старого партизана? Это же Ловченя! Помнишь, у нас в отряде Орловского был парень по прозвищу «Конокрад», который у поляков из-под носа угнал два табуна за одну ночь?
– Бог ты мой! – охнул Стешиц. – Это ж надо! А я и не признал. Ой, Боря, богатым будешь.
– Да я уже богат и знатен, раз с вами встретился, – рассмеялся Ловченя. – Я, Василий, замучался за тобой бегать по округе. Куда ни приду, везде один ответ – уже ушли. Ох, и шустёр ты! Но, какая встреча! Не было б войны, сейчас бы сам лично стол накрыл бы.
– Ещё успеешь накрыть, – успокоил его Корж. – Ты ж, надеюсь, вольёшься к нам в отряд?
– Вот ты, Василь, странные вопросы задаёшь. А на кой бы я столько вёрст и времени за тобой гонялся?
– А как ты нас вообще нашёл? Как узнал-то о нас?
– Когда немец пришёл, я сразу смекнул, что мне при нём житья не будет, да ещё сосед-подлец в полицаи переметнулся. Ну, думаю, этот точно меня фашистам сдаст. И ушёл я тогда из дома. Метался по родным, знакомым. По всей старобинщине. Иногда в лесах ночевал, да ел, что Бог пошлёт. Я партизан искал. То там они покажутся, то здесь, а найти их ни как не удавалось. А тут, уже в начале января, один лесничий рассказал мне об отряде Комарова. Как он вас описал Гаврилой, так я сразу и понял – они. Ну, о тебе, Василий Захарович, если честно он туманно говорил, а вот, как про усы Гаврилины заговорил, тут меня и осенило: где один, там и другой. И поехал я наобум по Старобинскому и Любанскому районам. Останавливался в деревнях, осторожно расспрашивал народ. И вот, наконец-то, догнал вас. Родные вы мои!..
По щекам Ловчени потекли слёзы.
– Да!.. – проговорил Стешиц. – Видно, потрепало тебя не мало.
– Да ничего, Борис, – хлопнул его по плечу Корж. – Теперь ты с нами. Всё будет хорошо. Мы немцам теперь такое устроим, что им мало не покажется. Молодец, что пришёл. Теперь мы вместе.
Передохнув несколько дней, отправились дальше.
Восьмого марта взяли село Величковичи, растянувшееся по берегу реки Морочанка аж на пять километров. Пятеро жителей из этого населённого пункта служили в Старобинской полиции, но дома они бывают редко. Узнав об этом, кто-то из партизан предложил наказать семьи предателей, но Корж отчитал его, что тот спрятался среди сослуживцев и старался не показываться на глаза командиру до конца рейда.
– Партизаны не мстят ни жёнам, ни детям, ни другим членам семей предателей! – сказал Василий Захарович. – Дети и жёны не виновны в том, что их отцы и мужья выбрали такой грязный путь. Нельзя уподобляться фашистам!
Всё-таки, на всякий случай прошлись по домам коллаборационистов. Фёдор Игнатьевич Ширин зашёл в дом начальника полиции и ахнул, увидев жену и детей предателя. Измождённая женщина, постаревшая раньше времени, еле держалась на ногах. Встать с постели её заставляло лишь то, что дети её голодные и оборванные вынуждены ходить босиком по снегу.
Ширин спросил, где муж.
– А-то вы не знаете где он, – покачала головой женщина. – Да и какой он мне муж? Он уж забыл, что у него есть семья, дети. В доме ни крошки, дети голые. Я уж начала забор на дрова разбирать, чтобы хоть как-то дом обогреть. А он всё по полюбовницам шастает. Говорят полицаям паёк дают, так я с детьми того пайка сроду не видела. Побираемся, ходим по соседям.
Женщина заплакала. Самый маленький мальчик. Подошёл к ней и стал дёргать за рукав:
– Мама, не плачь. Мама!
Ширин скинул с плеча вещмешок и, развязав постромки, достал из него банку немецкой тушёнки и небольшой мешочек с сухарями. Ещё чуть покопавшись, вытащил четыре кусочка сахара и раздал малышне. Затем он молча развернулся и вышел со двора.
Навстречу ему шли бойцы отряда Левчик и Бондаренко. Лёвчик впереди, Бондаренко сзади, а между ними какой-то мужичок в драном зипуне. Леон вскинул руку к виску в армейском приветствии и затараторил:
– Фёдор Игнатьевич, разрешите доложить!
– Говори, Леон.
– Значит так. Докладаю голосом: споймали супостата в сенном сарае. Он там прятался…
– Что ты делаешь голосом? – остановил его Ширин.
– Докладаю голосом.
– Это что-то новенькое. Где ты взял такое выражение?
– Так это… – растерялся Лёвчик. – Василь научил. Он сказал, что у Берковича по радио слышал, что доклады делаются либо письменно, либо устно, то есть голосом. Вот я и докдадаю голосом, чтобы не писать. Я с ошибками пишу и криво.
– Бондаренко! – прыснул Фёдор Игнатьевич. – Ты чему его учишь?
Василь уж и сам хохотал вовсю.
– Я его такому не учил, – запричитал он, давясь смехом. – И вообще, он всё перепутал. Я ему просто сказал, что все докладчики делятся на тех, кто по бумажке читает и тех, кто без бумажки говорит. А он… Вот балбес! Всё по-своему понял.
– Ясно, – отсмеявшись, сказал Ширин и покачал головой. – Запомни, Леон. Не докладаю, а докладываю. А слово «голосом» можешь не произносить. Потому что если ты говоришь, то и так понятно, что ты это делаешь голосом, то есть устно. Понял?
Тот кивнул и показал кулак Василию.
– Так, – произнёс Ширин. – С этим разобрались. Теперь объясните мне, что это за чудо-юдо.
– Я же говорю, – воскликнул Леон. – Мы этого споймали, когда он в сене прятался.
– Ну, ведите его в штаб к командиру.
Корж сурово глядел на мужика.
– Ты полицай?
– Нет, – ответил мужик. – О том, кого хошь спроси в деревне.
– А чего от нас прятался?
– А я знаю кто вы? У нас полдеревни прячутся. Мало ли!..
– Не надоело прятаться?
– А я от всех прячусь. От полицаев прячусь, от немцев прячусь и от партизан тоже прячусь. А кто вас знает, кто вы. На лбу же не написано. И не я один так. Говорю же – полдеревни. Все мужики прячутся. Вот пришли вы, немцев ругать будете. Я ж их тоже ненавижу, поддакну вам, а вы и не партизаны вовсе. И выходит – в петлю сам залез.
– Ясно, – махнул рукой Василий Захарович. – Развяжите его и отпустите. Пусть идёт домой.
Немцы, узнав, что партизаны находятся в Величковичах, решили, было, сунуться к ним, но не тут-то было. Около пятисот немцев при поддержке пяти миномётов и двух орудий начали наступление на село. Партизаны приняли бой и приступили к обходу с флангов. Гитлеровцы, заметив манёвр партизан, немедленно отступили в Старобин, где с начала войны были ими обустроены весьма серьёзные оборонительные позиции с дзотами, блиндажами и окопами. Отделались фашисты тогда очень легко всего лишь десятком убитых.
После боя колонна партизан переместилась в Краснослободской район, заняв деревни Новый Рожан и Малый Рожан.
Василию Захаровичу было отрадно видеть, как встречают партизан селяне, как тянутся к ним с объятиями, вопросами: «А вы не уйдёте?», «А вы останетесь?» Так и хотелось ему ответить: «Останемся, не уйдём, родные!» Но надо было уходить.
В каждом освобождённом селе, в каждой деревне Подпольный обком партии проводил митинги. Почти всегда давали людям послушать радиосводки из приёмника. Комсомольцы и коммунисты общались с народом, рассказывая им о боях с фашистами, о разгроме немцев под Москвой, о необходимости вести борьбу в тылу врага.
Но, вот интересная деталь – за время рейда никто из представителей «святой семёрки» не сделал ни одного выстрела и не принял участия ни в одном штурме и атаке. Они въезжали в населённый пункт лишь после того, как им сообщат, что деревня занята партизанами полностью.
4
Из воспоминаний Эдуарда Нордмана
«…После встречи с Минским обкомом В.3. Корж не расставался с В.И. Козловым несколько дней. Они подолгу беседовали. Поделился Василий Захарович с Василием Ивановичем и своим замыслом провести рейд по Любаньскому, Старобинскому, Краснослободскому, Ленинскому районам.
Впоследствии мы захватили этим рейдом Слуцкий и Ганцевичский районы. Козлов сразу же поддержал идею и сам принял участие в рейде. Он обычно ехал с партизанами в середине колонны на санях. В действия Коржа, который командовал рейдом, а такое решение было принято на встрече командиров, не вмешивался.
Тот поход, начавшийся 20 февраля 1942 года, стал очень удачным. Один за другим мы громили полицейские участки и целые гарнизоны. 21 февраля налетели на гарнизон в Кузьмичах, разогнали волостную управу, а бургомистра казнили в назидание другим предателям.
Вот пометки в дневнике Коржа:
«6 марта 1942 года. Разгром долговской полиции. Убиты 11 полицаев, взято 25 винтовок.
7 марта 1942 года. Разгромлена Копацевичская волость, разогнана полиция, освобождены два арестованных.
9 марта 1942 года. Разогнали полицаев в деревне Величковичи. Стояли два дня, отдыхали люди и лошади. Отбили налет немцев, которые попытались выбить нас из деревни. Убили несколько гитлеровцев.
18 марта 1942 года. Разгром сковшинской полиции. Убиты два, остальные удрали. Взято семь винтовок».
Во время разгрома гарнизона в Долгом применили тот же метод с переодеванием, что и в ноябре 1941 года в Красном Озере. Два десятка партизан, нацепив повязки «шуцполицаев», на подводах двинулись к зданию школы, где квартировал гарнизон. Командир группы зычным голосом назвал пароль и приказал полицаям без оружия собраться в большом классе. Мол, «пан комендант» будет говорить о задачах по борьбе с партизанами.
Пока шли эти разговоры, я с товарищами захватил полицейское вооружение, стоявшее в «козлах». Те слишком поздно поняли, что их одурачили. Одиннадцать человек попытались оказать сопротивление и вырваться. Все они были уничтожены.
К сожалению, во время того рейда ушел от возмездия Логвин, начальник полиции в Величковичах. Местные жители рассказывали, что он не мог сесть завтракать, если не застрелит еврея или пленного красноармейца.
Но когда группа партизан окружила дом садиста, в нем обнаружили только семь или восемь голодных и оборванных детей. Логвин так берег свою жизнь, что бросил на произвол судьбы даже семью. Доложили Коржу и комиссару Бондаровцу. Те приказали оставить детям продуктов и уходить. Вот такая история.
Громили гарнизоны и другие отряды. Очень важно и то, что активизировались и те небольшие партизанские группы, которые пережидали зиму. В первый день апреля мы разгромили гарнизон на железнодорожной станции Постолы, взяли станковый и ручной пулеметы, много винтовок и боезапас. Крепла вера в победу не только у нас, но и у населения.
Проведение митинга, собрания в каждой деревне стало правилом. «Разговор с народом» – эта пометка постоянно появляется в записях Василия Захаровича. Одно то, что из села в село, из района в район, с боями двигались партизаны на нескольких сотнях санных подвод, производило неизгладимое впечатление на население.
Мы уходили, а за нами тянулась легенда, что партизан очень много, по фашистским тылам движется регулярная советская воинская часть, чуть ли не дивизия.
Наши операции все меньше становились похожи на короткие вылазки. Они наносили большой урон противнику. Корж держал связь со всеми отрядами, фактически координировал их деятельность. Он сам вошел в руководящую обкомовскую группу Козлова. Создавались новые отряды. Подтягивались окруженцы.
Раньше всех со своей группой подошел генерал-майор М.П. Константинов. В начале войны он командовал шестой кавалерийской дивизией. Был тяжело ранен. Оправившись от раны, ушел в лес с группой своих бойцов. Вскоре стал командиром отряда, затем возглавил всю военно-оперативную работу в Минском партизанском соединении.
С сентября 1942 года – опять на фронте, командовал кавалерийским корпусом, конно-механизированной группой, участвовал в Берлинской операции. Стал генерал-полковником и Героем Советского Союза. В апреле 1942 года В.3. Корж передал М.П. Константинову свои военно-координационные функции в Минском партизанском соединении.
Особенно хорошо видно изменение характера наших операций, когда листаешь дневник Коржа, относящийся к весне и лету 1942 года:
«9 мая 1942 года. Уничтожено два моста. Разгромлена волость в м. Погост.
18 мая 1942 года. Уничтожено два моста не реке Случь.
21 мая 1942 года. Сожжен мост на реке Морочь.
30 мая 1942 года. Заложены два заряда на железной дороге. Движение остановлено на сутки.
5 июня 1942 года. Группа во главе с комиссаром разбила грузовик, следовавший из Слуцка. Уничтожено 11 немцев.
8 июня 1942 года. Произведено крушение воинского эшелона около Житковичей. Ручным способом развинтили рельсы. По сообщениям местного населения и разведки, убито и ранено более 200 немцев.
30 июня 1942 года. Расшит путь. Организовано крушение бронепоезда.
3 июля 1942 года. Расшит путь между Житковичами и Дедовкой, крушение поезда в 6 часов утра. Количество убитых и раненых неизвестно».
В большинстве этих операций участвовал и я. В том числе в подготовке диверсий против бронепоезда и военного эшелона. Этот бронепоезд и еще девять эшелонов, как принято теперь говорить, официально записаны и на мой партизанский счет. Чтобы уничтожить бронепоезд во фронтовых условиях, потребовались бы большая воинская часть, артиллерия, авиация.
Летом 1942 года мы снова действовали на Пинщине, куда ушли в апреле, чтобы уже здесь разжигать пламя партизанской борьбы. Но для этого была еще одна причина. Теперь о ней можно рассказать.
Между В.3. Коржом и В. И. Козловым произошла размолвка. В ее основе, на мой взгляд, лежал разный подход к руководству партизанским движением. В этой связи мне вспоминается шутка более поздних лет, которая ходила среди офицеров Советской Армии. Она отражала некоторое противоречие между командиром подразделения и политработником – его замполитом: «Командир говорит «делай, как я», а замполит – «делай, как я сказал».
Корж старался не только вырабатывать, принимать решения, но и возглавлять их выполнение, постоянно быть с личным составом, в нужный момент первым подниматься в атаку. При этом никогда не забывал о политической линии партии, о роли коммунистов и комсомольцев.
Козлов, будучи секретарем подпольного обкома, надо думать, больше полагался на сугубо политические методы руководства этим движением, на директивы и указания. Считал, что во главе всего должен стоять обком, а значит, он, В.И. Козлов.
Вот как Корж вспоминал о своем разногласии с Козловым в докладной записке штабу партизанского движения: «При встрече и разговоре я ему (В.И. Козлову. – Э.Н.) советовал, что тебе не находиться в отряде нельзя, и вы делаете большую глупость, что скрываетесь от отряда, т.е, по-вашему, законспирируетесь. Тебе надо стать комиссаром отряда и развивать дальше партизанские дела… Он моим советом пренебрег, посчитал, что он – большой человек, и ему указывать и советовать нельзя, я это прочитал тогда у него на лице. Когда у нас было уже два отряда, расположенных недалеко друг от друга, и была теснейшая связь между нами, они делают вторую глупость – удаляются от отряда на 25 километров, забираются в болото около Князь-озера».
Так столкнулись два характера. Козлов хотел подчинить Коржа. А вместе с ним и его партизанский отряд, который уже стал серьезной боевой единицей. Но Корж, никогда и нигде не отсиживавшийся, не терявший присутствия духа, посмотрел на это все по-другому: «Я тебя спас, а теперь ты собрался мною командовать? »
От Козлова в Центр пошло сообщение о неподчинении Коржа обкому партии, о проявлении анархических, махновских замашек. Много лет спустя я посетил в больнице Пантелеймона Кондратьевича Пономаренко, который в годы войны возглавлял Центральный штаб партизанского движения, и спросил:
– Почему к Коржу в Москве не всегда относились справедливо, не всегда вовремя давали оценку его мужеству и заслугам?
Пономаренко был крупной личностью, помимо прочего, отличался большой самокритичностью и беспощадностью оценок по отношению к самому себе. И на сей раз он ответил весьма откровенно:
– Ты бы почитал, что писали в наш штаб известные тебе товарищи. Выставляли Василия Захаровича этаким батькой Махно. Когда Корж был в Москве в 1943 году, даже ставился вопрос о том, чтобы мы не разрешили ему вернуться назад в тыл, к своему соединению. На это мы не пошли, но моя вина, что поверил наветам в какой-то степени. Понадобилось время, чтобы рассмотреть, кто такой Корж на самом деле. Сожалею, что не сразу разобрался в этих личностных хитросплетениях.
Не исключено, что на отношение к Коржу в Центральном штабе партизанского движения повлияло и еще одно обстоятельство. Сразу после возвращения из Испании он был арестован и несколько месяцев провел в тюрьме. Слава Богу, потом выпустили, вернули ордена Красного Знамени и Красной Звезды, направили в санаторий, затем определили директором зерносовхоза в Краснодарском крае. А после освобождения западной Белоруссии Василий Захарович был направлен на работу в Пинск.
К сожалению, та размолвка двух партизанских руководителей омрачала их отношения и после войны. Доходило до того, что они не хотели признавать заслуг друг друга. В.И. Козлов был на вершине власти в республике, и В.З. Коржа конъюнктурщики замалчивали, принижали. Особенно обострились противоречия между ними после выхода из печати в 1952 году книги В.И. Козлова «Люди особого склада».
В принципе, Василий Иванович описывал события сугубо в русле идеологических установок того времени: все что ни делалось, делалось под руководством партийных комитетов. Но Корж исходил из того, что партия – это не только райкомы, обкомы, ЦК, а в первую очередь коммунисты, умеющие решать сложные задачи в любых условиях. Он никогда не покушался на чужие заслуги, но и не терпел, когда кто-то «присваивал» сделанное им.
В.3. Корж написал письмо первому секретарю ЦК КПБ Н.С. Патоличеву, а также самому В.И. Козлову и задал Василию Ивановичу вопрос в лоб: «Неужели Вы думаете, что хуже высматривала бы правда о борьбе белорусских партизан с немецко-фашистскими захватчиками, в том числе Вы, если бы Вы описали ее правдиво?» Коржа задело, что Козлов в своей книге его упомянул лишь один раз и то вскользь: «Приход Коржа на Старобинщину имел большое значение».
И он задал Козлову вопрос: «Что ж это он у Вас (Корж. – Э.Н.) дальше попадает на задворки?..» Напомнил он в том письме, что несправедливо замалчивается в книге и роль генерала Константинова. И в своей манере говорить все начистоту сделал вывод: «Вы душевно обижаете не только меня, а Вы обижаете тех боевых партизан, членов партии, комсомольцев и беспартийных, которыми я руководил…»
Мы, партизаны, переживали, пытались как-то примирить их. В 1950 году, когда я работал помощником первого секретаря Пинского обкома Р.Н. Мачульского, мы не раз, притом откровенно, как это могут только партизаны, обсуждали проблему Козлов—Корж.
Я доказывал, что надо найти компромисс. В конце концов, надо убедить их сделать следующее:
В.З. Коржу признать выдающуюся роль В.И. Козлова и возглавляемого им Минского подпольного обкома партии, который был создан в июле 1941 года, действовал всю войну и внес большой вклад в развитие партизанского движения.
В.И. Козлову признать за В.З Коржом его выдающуюся роль в партизанском движении, особенно в первые дни и месяцы войны, его личное мужество и героизм.
Зная о дружеских отношениях Мачульского и Козлова, я убеждал: «Перестаньте враждовать, не смешите людей, поберегите нервы». Кажется, мои молитвы дошли до Бога. В.И. Козлов в 1963 году сказал мне: «Ты был принципиальным во время войны, и я рад, что ты и после войны остался таким же». Для меня это была высокая похвала.
А тогда, весной 1942 года, Корж забрал свой отряд и ушел на Пинщину. Правда, в этом случае получилось, как в известной поговорке, которая гласит, что не бывает худа без добра…»
5
Деревня Малый Рожан.
Разведчики уже не раз доложили Коржу, что гарнизон в Красной Слободе нервничает. Пару раз немцы даже из страха перед партизанами оставляли райцентр, передвигаясь на несколько километров, то к Старобину, то к Слуцку, но всё же возвращался назад.
Казалось бы, вот она удача, приходи, бери тёплыми рученьками городок и празднуй очередную победу. Но…
Позже, спустя много лет, в своих мемуарах Козлов и Мачульский напишут, что этот рейд был плодом их гения, что это именно они, сидя на болотном островке Зыслов, спланировали весь поход, собрали на «великое историческое» совещание всех партизанских командиров отрядов из окрестных лесов и объединили их в большое партизанское соединение. Отряд Коржа, кстати, со слов Мачульского вообще был создан не в Пинске, а в Старобине по личному приказу Козлова Василия Ивановича, и был включён в состав колонны, идущей в рейд, лишь из-за очень большого количества личного состава. Руководил рейдом сам Василий Иванович Козлов и его военный помощник бывший командир небольшого партизанского отряда, а после «исторического» совещания ставший командующим минским партизанским соединением Михаил Петрович Константинов.
Это позже. А пока…
Корж спешно отдавал распоряжения, готовясь к штурму Красной Слободы. Нужно было успеть сделать очень много: проверить готовность подвод и верховых коней, распределить между штурмовыми группами боеприпасы, медикаменты, проинструктировать командиров всех подразделений, принимающих участие в операции.
К нему подбежал молодой боец из отряда Александра Ивановича Далидовича и сообщил, что Козлов спешно собирает большое совещание с участием всех командиров.
– Какое ещё к лешему совещание? – опешил Василий Захарович.
– Не могу знать, только он всех собирает.
– Добре, хлопчик. Я понял.
Подойдя к дому, в котором остановился на постой Козлов и его «святая семёрка», и где должно было пройти совещание, он увидел, что вся крестьянская семья, проживавшая в этом доме, топчется во дворе. Детки чуть ли не босиком скачут по сугробам, играя в снежки, а муж с женой сидят на завалинке и нянчат младшеньких, один из которых грудной. Негодуя, Василий Захарович покачал головой, но ничего вслух не сказал.
В хате было жарко натоплено. За большим крестьянским столом всем не хватало мест, поэтому, видимо из соседних домов, принесли ещё два стола и установили их буквой «П». В центре стояла большая сковорода, на которой ещё скворчала жареная картошка с салом. Рядом расположились глубокая миска с огурцами, какие-то две посудины с квашеной капустой и солёными грибами и малые плошки разных размеров, пока ещё сложенные в стопку. Возглавляли сие пиршество три бутылки довоенной водки и небольшая отара кружек всех форм и расцветок.
За столом уже собрались все: «святая семёрка», Константинов, Далидович, Розов, Пакуш и их заместители. С Коржом пришли Карасёв и Бондаровец. Их троих посадили на самом краю.
– По какому поводу пир? – спросил Василий Захарович.
– А ты присядь, – подмигнул ему Алексей Георгиевич Бондарь. – Сейчас всё и узнаешь. Садись, садись, Василий Захарович.
Когда все расселись, и жареная бульба со шкварками расползлась в плошках к каждому присутствующему, а кружки наполнились водкой и встали рядом с плошками, из-за стола встала Александра Игнатьевна Степанова.
– Вас мужчин здесь вон сколько, а я одна, – сказала она, подняв свою кружку. – Поэтому я решила первой взять слово за этим чудесным по нынешним временам столом. И первый тост я поднимаю за победу. За победу!..
– Добрый тост, – одобрительно проговорил в усы Бондаровец. – За победу не грех выпить.
– Это точно, – кивнул ему сидевший напротив Розов.
Корж почему-то решил лишь пригубить содержимое своей кружки.
Роман Мачульский встал и провозгласил:
– Товарищи! Слово имеет наш дорогой Василий Иванович Козлов.
Все присутствующие, кроме комаровцев, дружно зааплодировали, словно присутствовали не в крестьянской хате в походных условиях, а на заседании в кремлёвском дворце съездов. Коржу, Карасёву и Бондаровцу всё же пришлось поддержать всех и похлопать в ладоши.
Козлов встал и небрежным жестом, словно стоял на трибуне, успокоить овации в его честь.
– Товарищи! – начал он. – Мы сегодня, здесь и сейчас празднуем успех нашего рейда по тылам врага и по нашим родным деревням и сёлам. Не зря мы затеяли этот рейд, этот исторический поход. Победа наша на лицо, товарищи. Как бы враг и его приспешники не хорохорились, а всё же мы сумели разбить все их и враг либо бежал, либо погибал от наших рук. Не могу, товарищи, не сказать о важной руководящей роли партии в успехе этой операции. Не будь партии, мы бы и гроша ломаного не стоили, да будь мы хоть семи пядей во лбу, ибо без партии мы ноль без палочки, а в партийном сплочении – мы победители. Сейчас в эти суровые для нашей великой страны времена партия нас направляет и руководит всеми нашими действиями, приближая великую победу, уничтожая врага на пути к ней.
Товарищи! Я предлагаю поднять следующий тост за нашу дорогую партию. Партию большевиков!
– За партию! – закричали собравшиеся. – За партию большевиков! За коммунистов!..
– Ты чего не пьёшь? – спросил шёпотом Карасёв у Коржа. – Что-то не так?
– А ты сам подумай, – так же шёпотом ответил ему командир. – Только учти – это всего лишь присказка, сказка будет впереди. Вот тогда и поглядим, стоит ли пить вообще.
Спустя пару минут, слово было предоставлено генералу Константинову. Он встал, оправил привычным жестом линялую гимнастёрку и, подняв кружку, провозгласил:
– За успешное завершение нашего партизанского похода!
Корж удивлённо вытаращил глаза и открыл рот. Не обращая внимания на всеобщее ликование, он встал и заговорил, перекрикивая всех:
– Подождите-ка, Михаил Петрович! Какое окончание похода? Мы и половины намеченного пути ещё не прошли, а вы уже пьёте за его завершение. Нельзя делить шкуру неубитого медведя. Какое может быть завершение?..
– Успешное, Василий Захарович, – перебил его Козлов. – Успешное завершение.
– О чём вы говорите? – изумился Корж.
– О том, что наш поход был успешен. О чём же ещё? Мы прошли парадным маршем, как говорят военные, по сёлам и весям. Мы распугали врага. Мы показали народу, что нас много и победа на нашей стороне. Теперь пора возвращаться домой на Любанщину.
– Это как домой? – Корж уже терял самообладание. – А Красная Слобода? А Гресск? А Воробьёвский лес? Мы же не прошли и половины. Получается, свернуть с полдороги и к милой под бочок?
– Позвольте мне, Василий Иванович, – сказал Константинов, обращаясь к Козлову. – Видите ли, Василий Захарович. Ваш план с точки зрения военно-стратегического планирования безупречен, кроме одного пункта. Вы не учли, что уже наступил март, а это весна. Следовательно, начнутся оттепели, половодья, распутица, которые не дадут нам пройти весь путь до конца. Ещё немного и мы вообще не сможем вернуться в места постоянного базирования. У зимы свои плюсы и минусы, а у весны свои. Таким образом, нам придётся свернуть поход и отправится, что называется, домой.
– Домой? – еле произнёс Корж. – Мой план? Распутица? А где вы были, Михаил Петрович, когда я этот план оглашал? Почему ж вы молчали там, в Загалье и Нежине? Почему вы молчали, я вас спрашиваю? Почему вы все молчали? Александр Иванович, Коля, вы, Алексей Георгиевич? Ведь вы же все там были. Тогда вы все приняли план, а теперь вдруг нашли в нём изъян и готовы повернуть оглобли? И это сейчас, когда уже полностью подготовлена операция в Красной Слободе?
– Её не будет, – Козлов хлопнул по столу рукой. – Операция отменяется.
– Почему? Всё ведь готово. Немцы нас боятся. Они уже весь гарнизон два раза выводили из села. И сейчас готовы сбежать, а мы вдруг раз, и… сами дёру даём?
– Никто не бежит, Василий Захарович.
– А как это называется, Василий Иванович? Или нет. Лучше вы скажите, Михаил Петрович, как это называется на военном языке? Стратегическое отступление?
Константинов опустил голову и, молча, смотрел под стол. Все почему-то прятали глаза, лишь Козлов строго смотрел на Коржа.
– Василий Захарович, – произнёс он строгим учительским голосом. – Прекратите свою махновщину. Если вышестоящее начальство решило окончить рейд, значит так надо.
– Вышестоящее начальство?.. – проговорил Корж. – Понятно.
Он вышел из-за стола, снял с гвоздя у порога свою шапку, хлопнул ею себе по ладони, словно выбивал из неё пыль и надел на голову.
– Что ж! – сказал он от порога. – Планируйте дальше сами своё стратегическое отступление. Некогда мне тут с вами рассиживать. Всего доброго!..
Он выскочил из хаты, словно его кипятком обварили. Миг и он уже бредёт, спотыкаясь, по деревенской улочке в тулупе нараспашку, хватая на ходу комья снега и натирая им разгорячённое лицо.
Возле деревенской школы, бревенчатого барака, его нагнали Бондаровец и Карасёв. Он как раз остановился и вцепился в штакетник забора так, словно хотел вырвать его вместе с заострёнными столбиками, врытыми в землю.
– Вась, Вася! – крикнул ему Карасёв, подбегая. – Вася успокойся, братишка…
– Нет, ты слышал, что они несут? – Корж чуть ли не кричал. – Какое на хрен стратегическое планирование? Козлов ещё тогда намекал, что если план срастётся, то он и его «семёрка» герои, а ели нет – виноват буду я. Мы прошли меньше полпути, Гриша. Меньше полпути! Понимаешь? А они… назад… Ах, как хочется материться!
– Успокойся, Василий Захарович, – похлопал его по плечу Бондаровец. – Бороться с ними бесполезно. Я ещё удивляюсь, что мы столько прошли, а не вернулись в Загалье в самом начале.
– А эти! – не унимался Корж. – Как они ему все подпевают! Тешут, понимаешь его самолюбие. Сани у них, видите ли, по распутице не пройдут. Где она эта распутица? До неё ещё очень далеко. Сани увязнут… Так выходить надо из саней хоть иногда. Ты, Никита, хоть раз видел, чтобы Козлов или Мачульский, или Бельский со Степановой в бой ходили? Бондарь ходил один раз, а эти нет. Сани у них не пройдут… Где Гаврила Стешиц? Так, Григорий, собирай всех командиров нашего отряда. Всех до единого, но только наших. Будем думу думать… Ну, теперь понял, брат, почему я не пил?
Спустя четверть часа, растерянные командиры рот и взводов отряда имени Комарова сидели в отведённой под штаб комнате школьного барака. Стешиц разложил на столе карту, а Корж, наклонившись над ней, всматривался в линии дорог, русла рек, лесные просеки.
Наконец, Василий Захарович оторвался от карты и обратился к своим подчинённым:
– Вот что, орлы мои. Не получится у нас взять Красную Слободу.
– Как не получится? – заговорили все разом.
– У нас же всё готово.
– Немцы уже в штаны наложили, и могилки себе присматривают.
– Василий Захарович, что случилось?
– Понимаю вас прекрасно, – Корж успокаивающе поднял руки. – Но… Мы, планируя, предполагаем, а начальство располагает. И оно, это самое начальство решило вернуться назад на Любаньщину. Соответственно, все отряды поворачивают оглобли. А силами одного нашего отряда мы Красную Слободу не возьмём. Никак.
– Как это, поворачивают назад? – изумился Эдик Нордман. – Цель так близка, а они назад?..
– Поверь, Эдик, это не моё решение, – пожал плечами командир. – Была б моя воля, я бы всех погнал вперёд и только вперёд. Но воля не моя. И так!.. Что мы имеем? Возможно, нам предстоит отколоться от общей колонны и уйти по своим делам своими тропами. А, может, некоторое время нам ещё предстоит побыть вместе. Я пока не знаю. Потому я и созвал вас сейчас, чтобы мы могли сообща подготовить план в нескольких вариантах, чтобы быть готовыми ко всему. Мало ли…
В этот момент в дверь постучали, и в помещение протиснулся Виктор Лифантьев.
– Василий Захарович! – доложил он. – Там к вам пришли. Товарищ Бондарь и товарищи Константинов и Далидович.
Корж кивнул и пошёл к выходу, но на полпути остановился и хмуро произнёс:
– Бондаровец, Стешиц, Карасёв за мной, а остальные думайте пока над планом. Рассмотрите все варианты. Я вернусь, и продолжим совещание.
Далидович стоял у окна, опёршись плечом о стену, Константинов и Бондарь сидели на лавке и о чём-то спорили. Когда в бывшую учительскую вошли комаровцы, спор прекратился и оба встали, словно в помещение вошёл старший по званию.
– Ну, что ж ты так, Василий Захарович! – воскликнул Бондарь. – Ты никак смолчать не мог, что ли?
– Как это смолчать? – Корж вытаращил глаза. – Мы что, в школе? Или в яслях? Вы там несёте несусветную чушь, а я должен молчать и головой кивать, словно китайский болванчик? Михаил Петрович, тебе боевому генералу самому-то не стыдно, нести подобную околесицу? Стратегическое отступление!.. Тоже мне Кутузовы! А я, значит, стремясь к разгрому врага, занимаюсь махновщиной. Да как же так? Алексей Георгиевич? Александр Иванович?.. Где логика?
– Не кипятись, Василий Захарович, – потупив глаза, произнёс Далидович. – Ты же всё прекрасно понимаешь. Мы люди партийные и, что партия нам прикажет, то мы и сделаем. А Козлов, как-никак, первый секретарь минского обкома партии, хоть и подпольного на сегодняшний день.
– И что? – возмутился Корж. – Если завтра этот карьерист велит вам голышом под столом на карачках ползать, вы и это стерпите?
– Ну, ты уж сказал!.. – смутился Бондарь.
– А что я не так сказал? Боитесь его? Так я не боюсь. Добро бы мой план был нелепицей какой-то, а то ведь всё сложилось. Мы вон, сколько прошли и немцев с полицаями побили, а тут вдруг – стратегическое отступление…
– Да ты прав, Василий Захарович, – отчётливо проговаривая каждое слово, произнёс Константинов. – План твой очень даже хорош. Но так уж сложилось, что дальше мы не пойдём. Прости. Не обижайся.
– Не обижаться, Михаил Петрович? А как мне теперь быть? Что мне своим людям говорить? Там не глупые сопливые мальчишки собрались в Чапаева играть, а уже не раз побывавшие в бою мужчины и женщины, для которых бить врага означает бить врага, а не отступать и прятаться. Мы не героические дураки, желающие побыстрее расстаться со своей головой – мы тщательно планируем каждое своё действие. Вы видели – у меня разведка ходит на все четыре стороны. У комаровцев потому и потерь нет и раненых по пальцам пересчитать можно. Самыми тяжёлыми ранеными у нас был, вот, Карасёв и Мишаня Некрашевич, а остальные просто царапинами отделывались. А погиб за всё это время лишь один человек – Сергей Корнилов. И всё!.. А ведь мы на месте не сидели, сложа руки, уж вы-то знаете. Теперь сравните свои потери с нашими. Есть разница?
– Василий Захарович… – Бондарь взял его за руку. – Ты ж…
– Ну, что «ты ж»? – уже успокаиваясь, спросил Корж. – Вы ж поймите, товарищи командиры, мы не в бирюльки играем, а врага бьём. Ну, и куда вы теперь? Обратно на остров Зыслов? Много ли навоюете, не вылезая из болота?
– Мы, собственно говоря, Василий Захарович, вот зачем пришли, – сказал Константинов. – Мы предлагаем вам с нами идти до Любаньского района, а там уж будете действовать по обстановке.
– С вами? – Корж поднял на него глаза, полные грустной усмешки. – С вами? Ой, Михаил Петрович, лучше б вы со мной. Да ладно уж… Как вы собираетесь идти? В Старобин заходить планируете? Учтите, там гарнизон около двух тысяч насчитывает. Мы пока не способны с таким количеством воевать.
– Вы уверены?
– Конечно, я уверен. Я же уже об этом говорил.
– Тогда Старобин обойдём и двинемся через Чижевичи, Метявичи, Зажевичи, Берёзовку. Выйдем опять к Долгому, Махновичам. Потом направимся к Домановичам и Сковшину. А там рукой подать до Загалья. Как вам такое?
Корж подумал некоторое время, упёршись взглядом в одну точку, словно прокладывал маршрут на невидимой карте, и сказал. Идёт. Мы дойдём с вам до туда, откуда вышли, а там уж не обессудьте – уйдём своим курсом.
Выдержки из письма В.З. Кржа первому секретарю ЦК КПБ Н.С. Патоличеву и В.И. Козлову от 23 января 1952 года.
«…Своей надписью на первом листе второго номера журнала «Полымя» за 1951 год Вы просили меня, Василий Иванович, дать свои замечания о Ваших воспоминаниях по поводу партизанской борьбы на Минщине, опубликованных в журналах № 2, 3, 4 и 12 под названием «Людзiасобага складу».
Название книги сталинское. В этой части у Вас всё в порядке. Казалось бы, под этим названьем и должно быть всё по-сталински…
Но разрешите мне, Василий Иванович, задать Вам несколько вопросов. Что же заставляет Вас так врать на всю Белоруссию? Неужели Вы полагаете, что народ наш не научился различать правду от лжи?
Ко мне заходит очень много наших боевых друзей-партизан, рядовых и командиров, которые хорошо знают Вас и меня и говорят прямо в глаза: «Сильно заврался Василий Иванович в своей книге, пользуясь своим служебным положением. Это нехорошо, вредно». Да – это так. Я их в душе поддерживаю и говорю, что вот такие люди сейчас делают больше вреда, чем пользы…
Для воспитания нашей молодёжи в духе патриотизма нужна правда, потому что очень свежи ещё следы нашествия немецко-фашистских захватчиков. Народ знает и помнит, что одни товарищи отсиживались, занимались только самоспасением, раскачивались очень медленно, а другие пошли честно, как настоящие патриоты, выполнять свой гражданский долг перед Родиной, и громили врага, как только могли…
А, может, для начала вспомните, Василий Иванович, как наша вторая рота, командиром которой был В.Т. Меркуль, по оперативному распоряжению штаба нашего отряда в середине февраля 1942 года взяла вас, семь человек, из землянки и привезла в деревню Загалье Любанского района?
Дальновидность нашего штаба, стремление вызволить из беды людей, членов партии, вынуждали нас сделать это как можно быстрее, потому что смерть чекиста, товарища Горбачёва заставила со всей серьёзностью подумать о том, что и Вас в этой землянке снова могут накрыть немцы, как бы вы там ни маскировались и ни «конспирировались»… А вы, Василий Иванович, в это время были полностью оторваны от всего – и от населения, и от партизан. Это же не выдумка, а правда…
Наш партизанский отряд, отряд «Комарова», как его тогда называли, уже имел большую известность среди населения ряда районов и областей, а так же среди партизан.
… А этот теперь знаменитый зимний рейд на санях (500 подвод)? Скажите прямо, Василий Иванович, разве он Вам принадлежит? Как Вы смеете присваивать себе боевые дела других?
Конечно, обсуждали мы этот план совместно на совещании всех командиров и комиссаров отрядов, но это же не по Вашей инициативе он был задуман и создан и командование этим рейдом было возложено на Комарова, что он полностью и выполнял. Ведь каждый партизан и население об этом знает.
Так какое же Вы имеете право, Василий Иванович, фальсифицировать историю боевых дел людей, преданных нашему делу до последней капли крови?
Вы, пользуясь своими служебным положением и поддержкой других (простите, у Вас получается, как у петуха с кукушкой: кукушка хвалит петуха за то, что петух хвалит кукушку), политически расстреливаете человека, давно уже Вами и Вам подобными морально убитого и выброшенного ни за что на задворки, того, который в борьбе с врагами Советской власти сотни раз смотрел смерти в глаза и сделал в деле защиты социалистической Родины гораздо больше Вас! Простите, за кажущуюся мою нескромность, но это – правда, об этом так же знает народ…
Вы душевно обижаете не только меня, Вы обижаете тех боевых партизан, членов партии, комсомольцев и беспартийных, которыми я руководил – это около 15 тысяч человек. Из них много партизан 1941-1942 годов. Как первенцы партизанской борьбы, они же, прежде всего, Вас облагораживали, как секретаря обкома. Вот почему они, видя не правду, при встрече с обидой так прямо и говорят.
Вы должны эту историческую и политическую ошибку исправить и сделать в своей книге всё так, как оно было в действительности. Получится гораздо лучше, правдиво, и политическая роль Ваша, как секретаря обкома, будет на своём месте…
Ведь во время всего этого рейда, который дошёл до деревень Новый Рожан, Большой Рожан и Малый Рожан Краснослободского района, моё постоянное место было на четвёртой подводе от головы колонны, чтобы при внезапной встрече с врагом я мог правильно ориентироваться и развернуть мои силы…
А Вы, Василий Иванович, ехали где-то посредине этого длинного обоза. Вся Ваша группа была на трёх подводах. Забот у Вас в этом рейде было, можно сказать, очень мало. Ведь Вы ни во что не вмешивались. Вы тогда были как за большой каменной стеной – за Комаровым и за всем нашим отрядом, в первую очередь, потому что он был ведущим отрядом. Из-за страха, может, в душе Вы и переживали, потому что, по сути говоря, Вы тогда только учились, для Вас это были первые шаги.
Я Вас тогда абсолютно в этом не обвинял, а наоборот старался создать Вам авторитет как секретарю обкома. Я тогда знал, что это не так легко для Вас, потому что за моими плечами к тому времени было уже не меньше шести лет партизанской борьбы по тылам противника, и я знал и знаю, что тактика партизанской борьбы очень разнообразна, богата своими формами и примерами, и, чтобы изучить её хорошо – нужно побывать, как говорят на коне и под конём, и не один раз.
Так что я себе большого геройства и тогда, и сейчас, когда я пишу это вот письмо, не приписываю. Я выполнял свой священный долг гражданина, члена партии, человека, подготовленного к этой борьбе – и больше ничего…
Вас захлёстывает стремление к славе? Так берите её, свою, заслуженную славу!
Но зачем же Вы присваиваете себе славу других? Вы, пользуясь несправедливым оформлением многих партизанских дел в Белоруссии, поставили перед собою цель: войти в историю партизанской борьбы в Белоруссии. Не возражаю. Вы действительно должны в неё войти, но правдиво, не за счёт других.
Так позвольте мне ещё раз напомнить, кто же был основным виновником прекращения боевого рейда, который Вы теперь в своей книге так расхваливаете? В деревнях, которые я уже упоминал (Новый Рожан, Большой Рожан и Малый Рожан), был по плану наш исходный пункт, из которого мы должны были сходу напасть на немецкий гарнизон в райцентре Красная Слобода, он был от нас в 6 километрах, и, разгромив его, мы должны были двигаться на Тимковичи, Копыль, пройти лесами севернее города Слуцка, выйти в Стародорожский район и замкнуть кольцо на Любанщине.
И сколько я не настаивал на дальнейшем движении согласно утверждённому плану, Вы почему-то меня не поддержали, а стали на позиции некоторых командиров, т.е. многие, и Вы в том числе, что там, мол, степь, нет лесов и т.д.
После того, когда я увидел, что нет между нами единства, признаюсь, скрипя зубами, снял с себя обязанности командующего, как меня тогда величали. Оттуда, из этих деревень, мы уже двумя рейдами повернули обратно. Товарищи Далидович, Розов и Патрин пошли южной стороной Старобина, т.е. лесами, а наш отряд и Вы на трех подводах поехали с нами полевой частью Старобинского района. И вот тогда-то и получилось так, что мы вроде как струсили, не смотря на то, что немецкий гарнизон два раза уходил из Красной Слободы, боясь того, что мы их сходу атакуем и раздавим. Конечно, мы бы это сделали, если бы Вы, как секретарь обкома, поддержали бы командира, руководящего этим рейдом.
До Вас, видите ли, только сейчас дошло, когда Вы стали писать эту книгу, какой бы политический эффект был тогда от этого рейда, если бы мы его завершили в такой густонаселённой местности, как Краснослободской и Копыльский районы.
Я тогда это знал и видел. Мы бы там вдвойне пополнились бы людьми, оружием и подняли бы народ на борьбу с врагом и блестяще закончили исторический, боевой рейд, намеченный в узком кругу командиров. А разработан-то он был, Василий Иванович, напомню, мною. Это знал и знает каждый партизан. Вспомните нашу первую встречу, ещё осенью 1941 года, когда я Вам предлагал почти тот же самый план, а Вы отказались от него! А вот сейчас Вы так «смело» и так лживо пишете в своей книге о Вашем «руководстве», при том на всю Белоруссию.
Мы же тогда с Барановичской, Молодечненской и Могилёвской областями вообще никакой связи не имели. Зачем же вам брать на себя такую ложь?
Вы, Василий Иванович, постарались всё смешать в кучу и всё стянуть на себя. Якобы Вы всем и вся руководили и думаете, что народ этот, который Вы упомянули в книге, останется «доволен» тем, что Вы его лишь упомянули. Вы очень слабый психолог, у Вас в книге зачастую нет связи с реальностью…
Так вот вспомните самокритично, Василий Иванович, как Вы, я помню, вовсю старались оставить меня на Любанщине. А я знал, видел и говорил Вам, что в этом районе нам всем вместе делать нечего, что нужно разворачивать партизанскую войну повсеместно. В этом я видел силу и стратегию партизанской борьбы, и, наоборот, Василий Иванович, извините, у Вас я тогда в этом деле видел недальновидность. Вам хотелось держать всех и вся при себе. Это лишний раз говорит о том, что Вы слишком узко смотрели на партизанское движение. Это значит и то, что Вы тогда ещё молоды были в этой самой борьбе…
Зачем Вы посягаете на чужое? Берите своё, Вами завоёванное, свершённое. Я, помню, Вам сказал тогда, что у Вас есть хороший военный руководитель, имея в виду товарища М.П. Константинова, а нам нужно осваивать новые места дальше на западе. Напоследок я ещё настоял на том, чтобы совместными силами разгромить немецкий гарнизон в Постолах. Это нами и было сделано на рассвете 1 апреля 1942 года. Командовал данной боевой операцией от начала до конца генерал-майор Константинов Михаил Петрович…
Вы же в своей книге показываете, что Вы руководили постоловской операцией, а о генерал-майоре М.П. Константинове, который на самом деле её готовил и руководил боем, ни одним словом не упоминаете!?
Вы даже перепутали дату операции! Вот Вы показываете, что она, якобы, в рейде была первой, в то время, как, ещё раз повторяю, она была последней совместной операцией 1942 года.
Простите за прямоту, но иначе я не могу…»