Послышался старческий кашель, и в приемной появилась Мамзелькина. Деловито шаркая, она подошла к столу и остановилась, опираясь на зачехленную косу. Маленькие щечки в узелках жилок полыхали.
– Ну! Здоровы будете, хозяева дорогие! – сказала она с особой намекающей интонацией.
Улита сразу вскочила и вернулась с кружкой, в которой плескала медовуха. Это была дань, за которой Аида Плаховна регулярно являлась на Большую Дмитровку.
У Мошкина кусок застрял в горле, когда старушка многозначительно пожелала ему приятного аппетита.
– Хорошо жуй, милок! Радуйся! Я ведь многих жующих видела, по работе-то. Ест себе человек как ни в чем не бывало, зубочисткой ковыряет, ротик салфеткой утирает… А скажи ему, что обедец-то последний, небось передернулся бы, – сказала она жалостливо и погладила Мошкина по голове сухой ручкой.
Нервный Евгеша уронил вилку.
– Обмельчали люди! – продолжала Мамзелькина. – Меня вон и то боятся! А чего меня бояться? Я что, страшная? Вот ты скажи! Страшная я?! – высохший палец ткнул в Вихрову.
Ната поспешно замотала головой.
– Н-нет!
– Вот видишь! Правильно девушка говорит: не страшная! Она-то толк знает! – успокоилась Мамзелькина. – Двести годков назад человек-то как умирал? Придешь за ним, а он письмо пишет. Вдохновенный такой, в белой рубахе, свеча на столе горит. «Ну что, скажешь, родной? Расписался ты что-то. Идем, пора, дуэль у тебя!» Он кивнет и в путь. Глядишь, и часу не прошло, а уж ухлопали молодчика… Или на бранное поле придешь, а там батальон под огнем. Сидят на травке, шутят, покуривают, приказа дожидаются, а вокруг ядра лопаются. И ни в одном ни капли страха. Прямо коса не поднимается!
Мамзелькина отхлебнула медовухи и закашлялась. В узеньких глазах появилась влага.
– А сейчас что? Вот чикну сейчас, к примеру, тебя. По ошибке! Пущай потом премии лишают! – пальчик нацелился в задрожавшего Петруччо. – Ей-ей, чикну! Так ведь орать будешь, пищать, отговариваться! Дела, мол, у тебя, квартира без ремонта, за машину задаток дал.
– Нет у меня машины и квартиры! Вы меня с кем-то пу… пу… пу… – лязгая зубами, выговорил Чимоданов.
Увлекшаяся Мамзелькина его не услышала. Она нашарила косу и нехорошо потрогала брезент. Мутный взгляд скользил по шее Петруччо, будто примериваясь для удара. Чимоданов гибко, как змея, соскользнул со стула и спрятался под стол.
Довольная Мамзелькина задребезжала смешком, как треснутая копилка.
– Ну и дурак! Осел потому что! Живешь, а не знаешь, что смерти нет.
– Как нет?
– А так и нет! Я есть, а смертушки нету. Понял загадку?
Петруччо замычал под столом. Аида Плаховна вздохнула.
– Вылезай! Пошутила я! Пословица у меня такая: с косой не пошутишь, на кладбище не похихикаешь!
Дмитрий Емец " Мефодий Буслааев. Карта Хаоса" отрывок
