В картонном домике твоём...
В картонном домике твоём
жизнь протекает понарошку.
Но если сильно топнуть ножкой,
то рухнет тумбочка с бельём.
Так рухнет, грянет, как оркестр
струящейся токкатой Баха.
А я сижу в твоей рубахе.
И ни одной души окрест.
Фанерный дирижёр – трельяж
пространство делит на три части,
где трижды мы, смеясь от счастья,
Лозанну пьём, жуём грильяж.
Но жухнет время, как букет,
и осыпается извёсткой.
Трещит по швам уют неброский.
Скрипит, как палуба, паркет.
Пока ещё в руке рука.
Но в подполе – ты слышишь, слышишь? –
скребутся плюшевые мыши:
никак готовятся в бега?
Лишь мы, два битых воробья,
чирикаем так беспечально
про дом на камне, берег дальний,
откуда родом ты и я.
* * *
А мне, должно быть, это снится.
Когда успела я уснуть?
Летает человек, как птица,
над улицею Красный путь.
Что за нелепость? Что за штуки?
Раскинув худенькие руки.
Пытаясь облако обнять...
Пытаясь дрожь в груди унять...
У пальтеца распахнут ворот.
Внизу лежит огромный город:
из труб и трубок дым пускает,
многотиражки выпускает,
сто книг поваренных листает...
А человек себе летает!
Пытаясь облако обнять...
Пытаясь дрожь в груди унять…
А я люблю его и плачу,
кричу... И – ничего не значу!
Руками голыми мотаю,
но – бесполезно. Не взлетаю!
Мне это снится, снится, снится!
Не может человек, как птица!
Чего он, в самом деле, хочет?
Кому он голову морочит?
Пусть перестанет, наконец!
Но он ныряет в синих складках.
А из распоротой подкладки,
из распоровшейся подкладки,
летит на землю
леденец.
* * *
На улице Воронина
шумят, кричат вороны. На
все четыре стороны
верчу я головой.
Деревья машут ветошью –
богатой нищей роскошью –
и в девушку продрогшую
кидаются листвой.
На улице Воронина
мной счастье проворонено,
монеткою обронено –
ты слышишь – звяк да стук.
Звенит, стучит под каблуком
и убегает молоком,
и взбитым в пену облаком
плывёт, плывёт на юг.
Ах, улица короткая!
Квартал, другой и поворот.
А там пустырь и «воронок»,
и редкий пешеход.
В туман уходит лестница.
Дома как будто без лица.
И только выход светится.
И кем-то заперт вход.
Сказка
Что-то в этой сказке не сложилось…
Хоть и начиналось, будто сон!
Конь скакал. И радуга стелилась
под копыта. Полем ехал он –
ехал принц. Свивался ветер в стружку.
Искры сыпал кованый металл.
Холмики, озёра и речушки,
как на крыльях, он перелетал.
Ехал принц. Уж было недалечко.
В догонялки бегала луна.
И тихонько таяло сердечко
у принцессы, ждущей у окна.
Заплетались хитро арабески
на жаккарде палевых портьер…
Ехал принц, леском и перелеском,
рысью, и галопом, и в карьер.
Пух взбивали. Пол вощили в зале.
Мажордом заказывал обед.
У окна весь день она стояла,
и всю ночь, и год… и сотню лет.
Только не сошёлся дебет-кредит…
Мухами засижено окно.
И какой дорогой принц проедет,
стало той принцессе всё равно.