24,1 тыс подписчиков

ТЫ ЛУЧШЕ ВСЕХ - Сундук обид (Глава 51)

8 сентября 20208 сен 2020

4405

9 мин

предыдущая глава Долги наши

«Клубом заведовала Роза Родионова. По вечерам в клубе показывали художественные фильмы. Силами местных артистов к каждому празднику готовили концерты и спектакли, главные драматические роли исполнял Фёдоров Николай Тарасович. Танцевальный коллектив участвовал в областном смотре художественной самодеятельности и в районных смотрах занимал всегда первые места. Лучшими певицами считались Добрейкина Зоя Терентьевна, Ахмина Шуля Петровна, Ахмина Мария Григорьевна, Степанова Фива Антоновна, Елисеева Татьяна Егоровна, Потапова Надежда Самуиловна. Из местных музыкантов-любителей собрали струнный оркестр: скрипка– Добрейкин Терентий Иванович, мандалина – Павлов Борис Петрович, гусли – Трофимов Андрей, баян – Трофимов Владимир Андреевич, гитара– Родионова Нарспи Александровна. Самодеятельный оркестр участвовал в областном смотре и его показывали по телевизору».

(Из архива.)

Жизнь в деревне на глазах менялась в лучшую сторону. В новохёньком клубе теперь вечерами крутили чёрно-белые киноленты. Современное искусство под названием «кино» сглаживало на время сеанса разногласия между мятежной юностью и закостенелой старостью. Бабы, наломавши спины на колхозном поле, восторженно смотрели фильмы с участием Любови Орловой. Они примеряли судьбы её героинь на себя и проникались верой, что всё трудное уже позади и что впереди их тоже ждёт полная радостей счастливая жизнь.

Молодые безжалостно ломали дедовские устои, отказались от традиции праздничных посиделок по домам. Они облюбовали для пикников местечко Учук-вар-священное место жертвоприношения, где испокон веков сельчане молились языческим богам, резали баранов и поминали усопших предков. Старики крепко держались за вековые обычаи и осуждали новое послевоенное поколение за нарушение традиций и привычного уклада.

В холодную ненастную погоду молодёжь собиралась в клубе. Парни резались в домино, осваивали бильярд, бились в шахматы и шашки, девушки затягивали любимые песни и частушки, а затем начинались совместные танцы и зажигательные пляски под баян.

Заведующая клубом Люба Потёмкинав своё время работала в Ташкенте и набраласьтам много интересных идей. Неуёмная девушка собрала вокруг себя активистов и вечерами разучивала с ними песни. Среди юношей она особенно выделяла Егора Казанцева за чистый голос и душевную манеру исполнения.

Но самый больший восторг вызвала идея поставить спектакль своими силами. Для достоверности происходящего приносили на сцену настоящие деревья. Для рисования красочных декораций привлекали Фёдора Захарова. Он рисовал декорации, писал объявления.

Фёдор легко запоминал все тексты, и поэтому его часто просили подсказывать реплики забывчивым артистам.

Главная роль в пьесе Осипова «Айдар» досталась Егору Казанцеву, любимчику Потёмкиной. Он не пропускал ни одной репетиции и ходил в клуб, несмотря на усталость. В образе Айдара скромный тракторист полностью преображался, откуда-то брались благородные манеры и скрытая мужская сила. Высокий, хорошо сложённый, с богатой шевелюрой тёмных волос, Егор декламировал, сотрясая стены клуба:

– Айтар чаплă, Айтар хӑватлӑ!

Айтар никамранта хӑраман!

Айта-а-а-а-р!!![1]

Публика с удивлением открывала среди своих сельчан новые таланты. Кто бы мог подумать, что всегда сдержанный и немногословный Егор может так блистать на сцене. И что у него, оказывается, такая выигрышная внешностьи умные выразительные глаза. Ему не надо было ломать себя, чтобы играть благородных героев. Он был сама сдержанность и достоинство. Зрители вдруг разглядели в деревенском парне настоящего Айдара, каким они себе и представляли известного героя по книжкам.

В следующем спектакле «Нарспи» Егору досталась роль Тахтамана. Он с жаром принялся репетировать новую роль. Казанцев обычно не любил внимания к своей персоне и оставался в тени более бойкого и шебутного Фёдора. А теперь, не стесняясь, высказывал своё мнение и даже спорил с режиссёром, как лучше играть Тахтамана.

Но больше всех аплодисментов срывал Захаров. На праздничных концертах часто играли сценки, где высмеивали нерадивых колхозников. По каким-то неуловимым интонациям голоса, по характерным жестам героя, по выразительной мимике Захарова сельчане сразу узнавали лежебоку Петьку, который решил вздремнуть на стоге сена и проспал половину рабочего дня. Или деревенского философа Павла, который после затянувшегося застолья, вусмерть пьяный, в темноте на ощупь пробирался домой.

Артист Захаров потешно карабкался на негнущихся ногах вдоль настоящего забора из жердей, установленного на сцене, цепляясь за ограду, чтобы не свалиться.

– Шӗтӗрнек-ши ку? Тӗкме-ши ку?[2]– уморительно икая, обращался Фёдор к развеселившимся зрителям. – Мӑрзан-ши ку? Кӑттуҫсен-ши ку? Манӑн-ши ку?[3] – вперился в зал.

Весь клуб ходил ходуном от смеха.

– Ну, Федька, ну, даёт! Подсыпал мне перчику! – смущённый герой постановки повернулся к сидящему рядом Саньке Бонжуру, растроганно вытирая слёзы кулаком.

– Ну кум, артист! Всем артистам артист! – гоготал довольный Санька. – Уморил! Вот это настоящая мерсельеза! Давно я так не смеялся…

Еля с удовольствием смотрела спектакли и концерты, но сама так и не отважилась участвовать в самодеятельности, хотя прекрасно пела. Ей не хватало уверенности в себе. Она так и не смогла перебороть родительский запрет – выйти на сцену. Ещё в школе учитель пения отметил редкой чистоты голос Елечки и перевёл её в солистки. Девочка, едва сдерживая радость, сообщила дома:

– На седьмое ноября наш класс будет выступать в клубе. Меня выбрали солисткой!

– И что ты наденешь? Вылезешь на сцену в этих лохмотьях? – охладила пыл юной певицы сестра Поля. – Будешь стоять там и нас позорить?

– Учитель сказал, что у меня самый лучший голос в классе!

– Над тобой же смеяться будут! – подхватил брат. – У тебя и платья-то путнего нет!

На сцену она так и не вышла, как ни уговаривал её любимый учитель. Девчушка тяжёло переживала очередное унижение. Такое ей не надо было два раза повторять. У неё уже было целое хранилище обид. В бездонных ячейках памяти хранились маленькие занозы, позорные минуты и кровные обиды. Еля перебирала их в горькие минуты, как драгоценные камушки, ни за какие деньги мира не желая отказаться хотя бы от одного своего «сокровища». Первую обиду она получила в тот день, когда папу провожали на войну. Мама сравнила её тогда с бесчувственным чурбаном, необдуманно брякнув пятилетней дочке, что она и плакать-то не умеет. А Еля с трудом сдерживала слёзы, чтобы не расстраивать любимого папу.

До сих пор обижалась на маму, которая получила долгожданную первую пенсию на детей за погибшего отца и потратила её на обновы для замужней сестры Полины. Но самую глубокую рану нанесли опять же мама с Полиной, насильно отдав её замуж. Еля не знала, что бы она делала со своей свободой, но до сих пор не могла с этим смириться. Обиды и прошлые унижения непроизвольно всплывали в её памяти и мешали идти дальше по жизни.

Фёдор же для осуществления своих целей не видел никаких преград и жену молодую тянул за собой в своё светлое будущее. Когда-то он придумал себе счастливую жизнь со своей жар-птицей и как паровоз летел к поставленной цели, стараясь не оглядываться назад.

Рядом с мужем и Еля потихоньку обретала уверенность, постепенно освобождалась от обид, докапывалась до истинных причин тех горестных событий, оставивших след в её душе...

Однажды мама оставила её в чистом поле за девять вёрст от дома. «Мы молотим горох около Михайловки, – сказала она утром, уходя на работу. – После нас можно остатки собирать. Только на глаза бригадиру не попадитесь. Тогда мне конец. Отправят в тюрьму, как Фомкину Настю, – за горсть фуража в кармане. А детей её бедных в детдом отправили». Десятилетняя, вечно голодная Еля готова была идти за таким лакомством хоть за тридевять земель. Горох сажали далеко за деревней. Еля прихватила самое большое ведро.

– Вовремя успели, как раз на обед, – прошептала мама.

Подкрепившись гороховой кашей, девочки пошли на поле выискивать остатки, что не досмотрели работницы. Женщины молотили горох рядом. После заката солнца они погрузились на телегу и поехали в деревню. Дети остались одни в чистом поле. Они долго тащились с полными ведрами, пока не появился дядя Илья в тарантасе. Мама говорила, что этот дядя добрый, колоски не отбирает. Всю жизнь она носила эту обиду в себе, и только сейчас, став сама матерью, Еля поняла, что мама тогда не могла поступить иначе. Наверняка она сама тайком и послала этого дяденьку за ними.

Теперь она не оглядывалась, как в детстве, на брата и сестру. Глядя в одобрительные глаза мужа, с удовольствием подпевала ему на дружеских вечеринках, а иногда, раззадорясь, запевала сама:

«Вдоль деревни от избы до избы

зашагали торопливо столбы,

Эх, зашумели-заиграли провода,

Мы такого не видали никогда».

На её румяных щёчках играли волшебные ямочки, от которых Фёдора охватывал удивительный восторг и захлёстывала волна сумасшедшей любви к жене. Душа его таяла, как пластилин в горячих ладонях, он становился сентиментальным и любвеобильным. В такие минуты у него будто вырастали крылья, и он был готов на всё ради Ели. За эти пять-шесть лет Фёдор не переставал восхищаться её красотой и покладистостью, смекалкой и практичностью, но говорил ей об этомне часто, чтобы не сильно-то крылья распускала. Ему нужна была шёлковая, покорная жена.

[1] Айтар чаплă, Айтар хӑватлӑ!Айтар никамранта хӑраман! – Айдар достойный, Айдар сильный!Айдар никого не боится! (перевод с чув.)
[2] Шӗтӗрнек-ши ку? Тӗкме-ши ку? – Это частокол? (перевод с чув.)
[3] Марзан ши ку? Катюсен ши ку? Манан ши ку? – Может, это Марзы? А может, Катюс? А может, моё? (перевод с чув.)

Содержание книги "Ты лучше всех":

Глава 1. Горько.

Глава2. Не медовый месяц

Глава 3. Замужем

Глава 4. Семейная жизнь

Глава 5. Свекровь

Глава 6. Бесстыжая.

Глава 7. Первая весна в замужестве

Глава 8. Молодуха

Глава 9. Юная торговка

Глава 10. Дама червей

Глава 11. Жена