Здравствуй.
Сегодня я бы хотела поговорить о тех, кто меня вдохновляет.
О старушках, с которыми я познакомилась года два тому назад, и, сама того не зная, открыла ларчик с сокровищами. И я не шучу.
Очень плохо, что сейчас старики будто бы отработанный материал, где-то на задворках общей, общественной жизни, как палисадник с белой сиренью и покосившимся, серым от старости, забором, который вот-вот безжалостно раздавят бульдозером, строя новый дом. Какую-нибудь "свечку", человейник на двадцать пять этажей, облицованный даже не кирпичом, а полуплиточками под кирпич, фальшивкой. Слишком красивой для того, чтобы быть правдой.
Таких домов в моём городе в последнее время появилось в избытке. И они не стоят - они реют, путаясь в туманах, среди уютных крыш "сталинок", приземлённости, лишенных всяких украшений серых, послевоенных "брежневок" и "хрущевок". Несуразные человейники, с очень дорогими метрами внутри и полностью лишенные даже намёка на клумбы снаружи. Снаружи, у земли, огражденные клеткой забора, эти шпили выстелены бетоном и пластиковым, зелёным покрытием, имитирующим траву.
Так вот. Я очень счастлива, что мне удалось встретиться с этими, скрытыми от глаз людских улочками и палисадниками, к которым еще не прикоснулся железными жвалами безжалостный бульдозер будущего.
С них, этих женщин, нужно писать портреты, и художник должен быть, как минимум, Винтерхальтер, ну или Брюллов - если мэтр будет слишком занят. Других - пусть пишет какой-нибудь Кандинский, Греков, Яблонская или Решетников.
И это о них - сядешь рядом, и кто-то из них вдруг открывает шкатулку - своей памяти, своих воспоминаний.
Вот, одна - откроет корзину из лыка, прикрытую сверху платком. В нём - целое сокровище, платье, сшитое из парашютного шелка. Война совсем недавно закончилась, и вот, лучшую швею цеха послали учиться в далёкую Пермь из медвежьего угла, Очёра. Юная модница сшила платье - не хуже чем, у городских и вот, бредёт по тракту, вместе с погонщиками скота - в город. Уже не Пермь - Молотов. Тогда не было железной дороги - только тракт. Да и широкая Кама лежит в стороне от торной дороги и Ош-ора- Очёра, Медвежьего ключа, если по-русски. Моднице всего шестнадцать, и ей кажется, что в этом платье она покорит весь мир, что сейчас расстилается перед ней тёмно-красным суглинком дороги, по-осеннему хмурым августовским небом, накрапывающим мелким, противным дождиком и нахохлившимся еловым лесом.
Она выучится, будьте уверены. Станет образованным человеком, совсем, как учительница из их школы...
Вторая - лишь приоткроет маленький деревянный чемоданчик, в котором - в скудном детском бельишке закопано главное сокровище семьи - брошка, букет из незабудок, её и брата сокровище. Все говорят, что она - хорошо поёт, что она непременно будет артисткой, и она, выступая со стихами и песнями в госпитале, верит в то. Потом, когда она станет постарше - окажется, что эта брошка дорога лишь как память. Не более того - серебро и синее стекло, впрочем, хорошо огранённое. Большеглазая девочка из ленинградского эвакуационного поезда маму и папу больше никогда не увидит и в одиннадцать или в двенадцать - встанет на ящики, делать взрыватели на снаряды в здании нынешнего пермского кукольного театра. Глядя на строгий фасад которого и не веришь, что именно тут, в этих стенах - точились когда-то железные болванки, собирались запалы.
Этой девочке суждено всю жизнь так и простоять у токарного станка, уже на пермском моторостроительном заводе.
Третья - приехала из неведомой деревеньки, которой уже сейчас не найдешь на карте. Нет её - и от поселения даже печной трубы не осталось, всё заросло дикой малиной. Она - хотела быть врачом, и стала им - всю жизнь проработав в роддоме акушеркой.
Четвертая... четвёртая осторожно приоткрывает кожаную сумку, через плечо, в которой самое большое сокровище - духи "Красная Москва", которыми её наградили за ударный труд. У неё с детства работает одна рука - вторая сжата в кулачок, который не разжать. Она говорила, что рука такая оттого, что мать её пыталась убрать плод. Но безуспешно - так и осталась она тринадцатым, нелюбимым последышем с искалеченной ручкой.
Она была зоотехником в огромном колхозе, и, не смотря на увечье - ударником труда, объезжала на лошади всю округу - лихим ветром, торопясь то к прихворавшей корове, то к рожающей хавронье...
Эта женщина - удивительно сухонькая, хрупкая красавица - не утратившая, не смотря на возраст красивый разлёт бровей. Воспитавшая троих детей и неисчислимое количество внуков и правнуков. И всё это - управляясь одной рукой, ловче, чем иные управляются с двумя.
Пятая, шестая, седьмая... Когда-нибудь я напишу еще тебе о них, их историях, выудив их из тёмного колодца истории, памяти - голосами, запахами, вещами.
Бабушки. Пусть и не родные мне ни разу.
Слушаешь - и запоминаешь, чтобы кому-нибудь рассказать. Например, тебе - коротким письмом, о котором забудется к вечеру.
Вот теперь и ты знаешь о них, и, значит, они стали чуть ближе к бессмертию.
До встречи.