Насчёт «красоты», конечно, речи нет.
Нет речи и о «симпатичности».
Собственно, потому и выживал, что ни у кого не вызывал даже намёка на «ревность».
Глядя на меня трудно было заподозрить хоть кого-нибудь в «чувствах».
Если в молодости после целого комплекта косметических процедур некоторые не очень сильно отодвигались, оказавшись случайно рядом. Это характеризовалось термином «терпимо».
Не «вполне терпимо», а именно «терпимо» без всяческих «вполне».
После сорока «терпимо» завершилось.
Я был не въездной, и не входной.
Уже позднее я познакомился с одним замечательным мастером шашек, от которого нестерпимро воняло. Запах шёл изо рта. Особенно сильно, когда он говорил. Я с ним по мере сил и опыта общался, но выдерживал недолго.
И вот, заметив, что сам он решительно этого не замечает я испугался.
А вдруг и от меня?
Понятно, что все родные и близкие уверяли меня, что «ничего такого нет».
Но я был безутешен!
Тестов на наличие запаха я не встречал.
А вот поведение окружающих сомнений у меня не оставляли – от меня предпочитали держаться подальше!
В конце концов я пришел к горькому выводу, что виной всему моё в детстве приобретённое уродство лица.
Верхняя губа у меня справа приподнята углом. И это безобразит выражение лица.
Дело было так (подробно мне объясняла бабушка, а позднее кратко излагала и мама).
Меня в возрасте двух лет забрали «на прививку» в Военный госпиталь в нашей Зелёной Роще.
Там у нас, бывших гулаговских младенцев, взяли пункцию спинномозговой жидкости.
Это так они Роне объясняли много после. Что они делали с моим спинным мозгом на самом деле можно только гадать. Ну или найти в засекреченном архиве. Мне – одному из немногих в державе! – довелось своими глазами увидеть плохонькую, кривенькую ксерокопию актовой записи о моём рождении. Второй экземпляр! Первый экземпляр мне так и не предъявили!
После того как я этого добился, идея запрашивать засекреченные архивы военного госпиталя Уральского военного округа у меня лично отпала.
Так или иначе, но больницу я помню. Помню свой горшок. Помню желтые стены и занавешенные окна. Помню ширму. Полное одиночество. Мёртвую тишину.
Три года я загибался от страшных судорог, получил парез (онемение) лицевого нерва и вот эту загогулину верхней губы. Судороги меня частенько мучают и доныне.
Кое-что от той «прививки» осталось и в мимике и в жестах, и в манере громко разговаривать – у меня с детства нарушен слух. Нарушение усилилось после нескольких лет работы в цехах с уровнем шума в 80 децибелл и выше.
Таким образом я не сомневаюсь: моих «партнёров» в диалогах и дискуссиях вводила в заблуждение моя ужасная внешность.
Лицо дебила не вызывало сомнений: несчастный – умственно неполноценен.
Каким чудом умственно неполноценный обыгрывал в шахматы умственно полноценных никто сам себе объяснить и не пытался.
Ведь было очевидно: дурачку сказочно повезло!
Однажды в Качканаре я предложил экс-чемпионам города провести турнир сеансёров.
Семь человек по очереди давали друг другу сеансы одновременной игры один против остальных на шести досках с часами и контролем один час на всю партию.
Свои партии в сеансах против каждого из них я выиграл.
А вот сеанс закончился со счётом 6:0!
Каким чудом умственно неполноценный обыграл сразу шесть умственно полноценных осталось неразъяснённым.
Чуть раньше я давал сеанс одновременной игры вслепую на десяти досках.
Успешно.
Впрочем нельзя исключать, что сильная игра в шахматы является общепризнанным признаком умственной неполноценности.
Поначалу – в шестом классе школы – я дал достаточно оснований считать себя «не очень, чтобы очень». Остался на второй год. Среднюю школу я заканчивал уже в Архангельске двадцати двух лет отроду. Какие ещё нужны подтверждения? Ведь «Всё ясно! Всё ясно!»
Увы.
Через шесть лет я закончил пусть и философский но всё-таки факультет Ленинградского государственного университета.
Не сомневаюсь, найдутся! Найдутся и те, кто заявит: «Знаем мы этот университет! Там кому попало дипломы выдают!» Тем более что случаи сбрендивших и на этом факультете случались.
Уж очень специальность специфическая!
Зовущая!
Но я, подлец, по специальности работать не торопился!
Поучительствовал.
Потом налёг на обучение детишек шахматам.
Далее ударился в «журналистику».
Недолго!
До обидного недолго.
В общем занимался «чёрт его знает чем».
Есть у нас такие уроды!
Увиливают от настоящей работы!
Уклонисты!
Хитрованы!
Скудоумны но с амбициями, ничем правда, не обеспеченными.
А еще, сволочь, расплодился! Размножился!
Но это исключительно от острейшего дефицита в стране на мужескую особь!
И вот это ничтожество вступало порою в дискуссии с умнейшими людьми нации!
Пытался чего-то там вякать!
А они всерьёз мою наружность воспринять не могли «по определению».
А точнее – по предопределению!
Пред взято!
А жив остался исключительно потому, что с такой рожей воспринят быть, как конкурент, как заслуживающий внимания оппонент, как противник, не могу!