Холодный ветер нарастает откуда-то с востока. Пронизывает до костей. Поднимает и гонит снежную крупу. Забирается в складки одежды, лезет в прорехи, вымораживает мозг. Зима бесконечна. Мцена лежит на полушубке, засыпанный снегом от кончиков волос до самых подошв. Шевелится нельзя. Рядом лежит его верный друг — цвайхандер. Легкий Ворон знает, что добыча должна появится вот-вот — прошло уже слишком много времени с той самой первой и последней атаки на табун лошадей. Он не ошибся. Темное пятно появляется на фоне закрученного в спираль снега. Конь ступает медленно, проваливаясь почти по колени...Ждать... Бородатое лицо стрельца. Руки в боевых рукавицах. Блеснул клюв чекана. Всадник проходит в шаге от занесенного снегом Легкого Ворона. Вот уже его чуть сгорбленная спина...Вперед!.. Взрывается снег. Бросок на круп. Шея всадника в стальном замке рук. Все трое валятся в снег. Короткая бесшумная схватка.
- Ты кто? - Мцена наступает коленом на спину поверженного противника.
- Мыххх. - человек отплевывается снегом.
Мцена чуть ослабляет давление, позволяя поверженному поднять голову:
- Еще раз спрашиваю: ты кто?
- Курбат я Никифоров, стрелец воеводы Шеина.
- Зачем убиваешь лошадей? - Мцена выворачивает кисть стрельца так, что тот едва сдерживает крик.
- Так эта. Как его. Все ж ляхи Волка боятся!
- Не ори! Будешь орать здесь останешься!
- Ты ты не лях выходит? - спрашивает Курбат.
- Кто кому задает вопросы?
- Был бы лях, то повез бы сразу к своим или бы на месте порешил! - Никифоров пытается повернуть голову и посмотреть на человека, который так легко пленил его.
- Лях. - отвечает Мцена. - Но у меня свой итерес.
- Коль интерес есть, то значит не убьешь! - расслабился Никифоров.
- Убью, но чуть позже.
- Ну а коли убьешь, то делай сейчас. Чего тебе со мной возиться? Говорю ж, обычный стрелец я. Слышал только про Волка, что де он грызет коней басурманских. Ну и дай думаю подсоблю серому. Деваться-то мне все равно некуда! Вот и весь сказ.
- А как здесь оказался? Если стрелец, то сидеть в осаде должен!
- Экий ты шустрый. Коль ты по своему разумению действуешь, то сам-ат прищемись. Значит я тебе нужон! - Курбат отплевывается кровавым снегом.
- Я — палач. Вытяну жили, не так запоешь!
- Да хоть в жопу грач. Вот сейчас возьму да заору и все твое разумение испорчу.
- Почти угадал. Меня зовут Легкий Ворон. Слышал про такого?
- Про такого-то слышать слышал. Только мне почем знать: брешешь ты, али как!
- Ну придется тебе на своей шкуре попробовать! - Мцена связал руки Курбата за спиной и легко, точно игрушку, закинул того поперек седла.
- Не надорви Рыжего! - усмехается Никифоров.
Мцена ничего не отвечает в ответ. Запрыгивает в седло и трогает поводья, разворачивая коня.
Луна выщемилась из-за туч одним боком, осветив отдельными пятнами бугры снега. Рыжий послушно пошел в заданном направлении, проламывая копытами, где посеребренный, где покрытый метелью наст. Вскоре их принял лес, дохнув настороженной тьмой и ноздреватым снегом. Больше часа они двигались сквозь угрюмую чащу, пока не блеснул желтым огнем костерок.
- Едут! - Ванька Зубов показал на приближающегося всадника. - Да похоже и не один. Ты, Катерина Дардановна, посмотри-ка!
- Это он. Точно вижу! - маркитантка выходит из шалаша и напряженно смотрит во тьму. - Везет чего-то.
- Эй, - негромко позвал Ванька.
- Чего ты орешь, сказочник? - Катерина хлопнула Ваньку ладонью по губам.
Ванька поднимается, гремя ножной цепью.
- Долго ты нас не проведывал, батюшка. Так и околеть с голода недолго! - говорит Зубов подъезжающему Мцене. - А это че тама у тебя? Мясо али картошка?
- Мясо. - говорит в ответ Мцена, спрыгивая на землю. - Мясо - всем балыкам балык! - стаскивает с коня Курбата.
- Так еще, кажись, и живое. - Зубоскалит Ванька.
- Вот сейчас и приготовим. - Легкий Ворон пинает лежачего Никифорова.
- Подавитесь, псы шелудивые! - Курбат отворачивает от огня лицо.
- Ты за нас не беспокойся, сволочь разбойная! - Ванька аж подпрыгивает.
- Заткнулся бы ты, пустозвон. Много еще ребят от нас отвадил? - Никифоров скрипит зубами.
- Каких ребят? - спрашивает Зубов, подходя к Курбату. Наклоняется, щурясь. - Аты, Господи прости, так это же стрелец Курбат Никифоров! Что, Курбатушка, кол для меня готовил. Помню-помню. Сейчас я вот на тебе погляжу. Как ты на ем повертишься.
- Сука ты, Ванька. Был сукой, ей и останешься.
- Ты бы за себя Бога-то молил! Сам-ат чего здесь, а не на стене? Сшел небось со стены-то, как многие крысы трусливые. А за меня ужо не переживай. Ванька Зубов свое дело знает.
- Вы еще долго брехаться будете? - спрашивает Мцена, поднося руки к огню. - Катерина, напоишь чем горячим?
- Для пана Мцены всегда найдется. - Катерина с интересом смотрит на Курбата.
- Ну вот что, Курбат Никифоров, - Мцена держит дымящуюся плошку и дует на варево, - Пятки мне тебе жечь совсем не хочется. Сам расскажешь или будешь упираться?
- Чего тут рассказывать. Дело-то сделано.
- Со стены сам сошел или кто подсказал?
- Чуть было не угодил в заговорщики. - Никифоров пытается сесть. - А потом дьяк Никон с приказом отправил. Письмо вам подкинуть. Чего в том письме было, не знаю, грамоте не учен. Но думается мне, что ляхи не там галерею повели, да и угодили в ловушку. Во как мы вас, собаки. - Курбат сплюнул.
- А зачем коней убивать начал?
- Чего еще стрельцу делать! Вот простят меня тама, - Курбат кивнул в сторону Смоленска, - вернусь. А пока не простили, здесь вам покою не хотел давать.
- Мне нужно знать все об оборонительных средствах, и численный состав гарнизона? Не скажешь мне, отвезу в польский лагерь. Там тебе и будем язык развязывать.
- Вези-вези, я им про твой лагерь сказывать начну. Тоже захотят посмотреть, что у тебя в лесу-то!
- Уговорил. Тогда я тебя здесь закопаю. - Мцена пошел добывать хворост.
Зубов повернулся к маркитантке и шепотом спросил:
- А меня-то он здесь чего держит? На кой я ему сдался, Катерина Дардановна?
Катерина пожала плечами и стала выгребать из костра золу. А Ванька продолжает:
- Вот ведь, Господи, чего только не случается в жизни. Сам палач ляхский меня из реки выловил и спрятал от глаз басурманских. Но чую, Господи, промысел твой, который ты держишь от меня в тайне до поры до времени. Не посвящай меня, не открывай тайн своих, Господи, раньше срока. Человек я всего лишь. Малый и глупый. От знаний могу не сдюжить планы твои. Поведи меня через тернии и управляй мною! Двигай руками моими и ногами, освещай разум мой, как двигаешь ты тучами и зажигаешь светила небесные, как озаряешь землю молниями своими!
Мцена свалил охапку хвороста около костра. Сверху на горячую золу бросил несколько еловых лап. Лег сверху, накрываясь полушубком. Он чувствовал себя в тупике и не понимал, что ему делать дальше. Просто отпустить Зубова и Курбатова? А что делать с Катериной? Ее наверняка начнут допрашивать. Избавится от девушки? Что делать?
- Сегодня был трудный день и непростая половина ночи. До рассвета еще есть время. Предлагаю всем спать! - он дернул конец веревки, к которой был привязан Никифоров. - Утро уже скоро.
- Вы сегодня остаетесь с нами? - спрашивает маркитантка, устраиваясь в шалаше.
Мцена не ответил. Опустив на глаза тяжелые веки, он лихорадочно соображал. Но мысли путались, и решение не приходило. Предательски заурчал желудок. От того вдруг всплыли в памяти гастрономические стихи. Он представил лицо Кобина и на чисто французском прошептал в морозную русскую тьму строки Франсуа Вийона:
- Огромные на блюдах рыбы,
Бараний бок на вертеле,
Лепешек горы, масла глыбы,
Чего уж нет на том столе -
Творог, глазунья и желе,
И крем, и пышки, и свинина,
И лучшие в округе вина.
Он сам кусочка не возьмет,
Он сам вина не разольет -
Не утруждать бы бы белых рук,
На то есть много резвых слуг...
Связанный Курбат Никифоров сидел, привалясь спиной к стволу дерева, и с интересом наблюдал за палачом. Костер понемногу оседал, и маленький мирок потихоньку погружался во тьму. Из шалаша доносилось бормотание Зубова:
- Господи, принимаю все, как есть. Спасибо, что благословил нашу пищу и дал кров. Через тепло этого костра и тепло женщины, что возлежит сейчас рядом со мной, чувствую твое присутствие. Нет ничего святее покоя, после тяжелого дня, нет ничего чище женских рук, что застилают постель для любимого мужа, нет ничего возвышенней снов, которыми ты награждаешь тех, кто живет в ладони твоей.
Мцена не заметил, как сон овладел им.
Из темноты всхрапнул Рыжий. Вздрогнули ветки, стряхивая с себя легкий снег.
Курбат втянул голову в плечи и, поджав под себя ноги затянул вполголоса длинную казачью песню, в которой рассказывалось о том, как ушел казак на войну, а через несколько лет ворон принес его нательный крестик. И завидев тот крестик в клюве ворона, бросилась жена его с детьми с высокого забрала прямо на камни грозные, на камни безжалостные. Но старая казачья песня звучала вперемежку со стихами: ...А в чем повинен я? В насильи?
В тяжелом ремесле пирата?
Будь у меня твоя флотилья,
Будь у меня твои палаты,
Забыл бы ты про все улики,
Не звал бы вором и пиратом,
А стал бы я, как ты, Великий.
И уж, конечно, император.
...М-да, союзов действительно многовато, но он был еще так молод, пан Кобин....