1. Изучите марксизм. И вы поймёте, что это была попытка построить науку прежде всего об обществе, а вовсе не о природе. Да не покажется вам это странным. На К. Г. Маркса, конечно, весьма сильно воздействовал позитивизм О. Конта и прочей позитивистской сволочи, как воздействовал и тогдашний уровень научности вообще. Воздействовать же можно и отрицательно, так что воздействуемый будет много времени уделять молчанию по твою душу, выражению несогласия с тобой, не называемым, подчёркиванию своей противоположности тебе, воздействующему... Например, во всём громадном наследии К. Г. Маркса, включая переписку, нет ни одного упоминания о современнике К. Г. Маркса, Артуре Шопенгауэре. А по словам Франца Меринга, биографа К. Г. Маркса, прекрасного стилиста, теоретика марксизма второго поколения и одного из фюреров германской социал-демократии, А. Шопенгауэр — это один из создателей немецкого языка. Такому чуткому уху, как ухо К. Г. Маркса, не слышать голос А. Шопенгауэра, а самому К. Г. Марксу не читать его творений — почти и не возможно. Если всё же это так, то тем хуже для К. Г. Маркса, между прочим, с удовольствием читавшего Поля де Кока и Эжена Сю. Но в целом К. Г. Марксу удалось избежать рабского следования за тогдашним позитивизмом, каковое следование «за наукой» наблюдалось у многих.
Насколько позитивизм проникал в поры общества и разлагал его, заставлял общество и личность терять свои сущности, видно по тому, что даже весьма далёкий от науки поэт Николай Алексеевич Некрасов назвал сборник статей о столичном городе «Физиология Петербурга». Не социализм атомов, что для него звучало бы экзотично и даже нелепо, а именно физиология Петербурга. А ведь то, что сам Н. А. Некрасов и другие участники альманаха составляют именно некое дружное и взаимозависимое сообщество атомов, позволяющее в их содружестве, их социализме, существовать успешно и жить безболезненно и неразрушительно — есть некий медицинский факт.
Диалектически построенный «Капитал» — внушительное свидетельство того, что решающее значение в науке критики политической экономии играла у К. Г. Маркса диалектика, а не экспериментальные, наблюдательные и описательные методы эмпирических естественных наук или паче чаяния абстракции математики, некий социальный неопифагореизм. И, следовательно, К. Г. Маркс никак не мог строить об обществе именно естественнонаучную теорию. Ни по содержанию (считать общество частью природы и объектом науки полагать предмет некоей социальной физики, как у О. Конта), ни по методу (наблюдение, опыт, эксперимент и т. п.) построения К. Г. Маркса естественнонаучной теорией не были. То есть персона нашего внимания учитывала немецкую гелертерскую традицию, различающую (1) науки о природе и (2) науки о духе (Naturwissenschaften и Gestwissenschaften). Учитывала. Но проделывала не только эту бухгалтерскую работу ума.
Насколько важна для К. Г. Маркса была именно диалектика, свидетельствует тот факт сознания читателя, что и в своём труде об обществе К. Г. Маркс пытался синтезировать противоположности природы и общества, общества как специфической и выделившейся из природы части. И поэтому рассматривал движение общества как естественно-исторический процесс, то есть само движение вообще общества во времени со всеми экзотическими и индивидуальными изменениями отдельных обществ и громадной важностью его уникальных агентов-экземпляров, то есть людей, К. Г. Маркс старался представить объективно, как подобное же представление имеется в науках естественных, где повторяемость, общность, родовитость и неважность индивидов для целого есть норма и основа выводимых закономерностей. Но радоваться этому мнимому позитивизму К. Г. Маркса значит глубоко заблуждаться насчёт основоположника нового учения. Примерно так, как если бы кто-то видел в воде водород, а кислорода не знал бы, игнорировал его и настаивал на тождестве водорода и воды. Ну что ж, настаивайте. Д. И. Менделеев вам судья.
Кислородом в формуле живой и мёртвой воды для К. Г. Маркса была социальная составляющая, которая совершенно ненатурально изменяла природную составляющую (водород), хотя и на основе знания природных законов. Практика изменения людьми окружающей их природы и практика изменения людьми самих себя приводила к такой воде, в которой содержится не только она сама и составляющие её части (водород-природа и кислород-общество), но и осознание этой воды и её компонентов. Общество — это такая часть природы, которая начинает осознавать как природу вообще, так и себя самоё как специфическую часть природы, способную разумно изменять природу и самоё себя и осознавать природу и самоё себя. Представить своё научное новаторство как результат практических изменений природы и общества или насущных требований такой практики К. Г. Маркс и постарался в своей научной теоретической деятельности. Сейчас можно вполне уверенно сказать, что в целом у него такое шоу не получилось, но всем, кому небезразлично единство мира и вытекающее из этого единства мира единство его осмысления и единственность истины, а не гносеологический анархизм, плюрализм и множественность истин, как и множественность миров, — всем мыслителям классической парадигмы знания и познания идти следует по такому же пути, по которому шёл и К. Г. Маркс.
2. Рассмотрим это более подробно и развёрнуто.
В рамках классической парадигмы научного познания и получаемого научного знания науки делятся на науки о природе и науки о духе (общество и отдельный человек). При этом нет сомнений, что сама наука и получаемое ею знание суть деятельность и продукты духа. Природа же и дух — противоположности. Поэтому наука о природе представляет природу как бездуховную и строит знание о ней как объективное, без примеси духовного. Так рождаются естественные науки. А вот наука о духе есть деятельность и продукт духа о духе. Строя о себе науку, познавая себя, дух изменяется. Таким образом наука о духе принципиально не может быть объективной, ибо в рамках объективного познания себя субъект познания заинтересованно, то есть субъективно, изменяет объект своего познания. Классическая парадигма дышит единством противоположностей и заражается им.
(1) Выход из ситуации единства противоположностей, то есть из противоречия, позитивизм видит в редукции духа к природе, общества и человека — к природным образованиям. Так появляется, к примеру, единственный в своём роде социал-дарвинизм. Томас Роберт Мальтус своей книгой «Опыт закона о народонаселении в связи с будущим совершенствованием общества» (1798), знакомой Чарлзу Роберту Дарвину ещё при написании «Происхождения видов» (1859), предвосхитил социал-дарвинизм своим мальтузианством. Или многочисленные расистские или националистические теории общества. Если общество и человек — части природы и суть только природные образования, то научно следует искать лишь приложения общих природных законов в таких его частях и уже не морочить себе голову религией, философией, историей и т. п. суетливой и взбалмошной, вредной и ложной чепухой.
(2) Г. В. Ф. Гегель ещё до позитивизма пошёл противоположным путём: свёл всё природное к духу, совершил обратную позитивизму редукцию. То есть представил и природу как часть духа и потому науку о природе представил как чисто духовную деятельность и духовный же результат.
(3) К. Г. Маркс, представляя некий синтез природного и духовного, старался избежать игнорирования специфики того и другого и, следовательно, обойтись без редукции одного к другому. Как он это делал? Прежде всего он нашёл природную специфику общества и человека относительно прочей природы. Эта специфика — практически преобразующая природу деятельность общества и человека. А так как эффективно преобразовывать природу, не познавая её объективно, невозможно, то науки о природе предстают у К. Г. Маркса как элемент природной истории общества и людей в нём. А науки о духе — как элемент эволюции природы, дошедшей в развитии до самопознания субъекта науки и деятельности преобразования природы.
В таком решении вопроса объединения природного и духовного природные чувства человека в самой своей практике выступают теоретиками, то есть познающими объективно. А теоретические задачи решаются практическим путём. Поэтому эффективность науки есть её практическая пригодность, ибо сама наука, о природе или о духе — здесь не столь важно, есть элемент практической деятельности, достигнутый и усвоенный этой деятельностью ради собственной эффективности этой деятельности. Именно поэтому носителем истины оказывается активный субъект преобразований природы, а попутно и духа, пролетариат.
3. И как раз тут-то и появляется закавыка с самим Марксом, который (1) вещает об этом, стряхивая с себя Адама Смита, но не совлекая с себя Ветхого Адама, оставаясь социально на принципиально ложных позициях буржуа, не переходя в ряды пролетариата, не становясь промышленным рабочим, субъектом истины и субъектом всемирно-исторических преобразований по мысли самого К. Г. Маркса.
Ведь вы же помните основы философии марксизма, по коксующемуся металлургическому образу «писателя по политическим вопросам», Н. Ленина, «вылитой из единого куска стали»? Так вот, согласно этой философии, сознание — не отвинчивающаяся от бытия часть, она не может быть создана или изменена по чьему-либо произволу, по произволу привинчена, по произволу отвинчена, смазана солидолом и сдана на склад. Сознание вообще определяемо бытием вообще. А пролетарское сознание определяемо, вполне естественно, пролетарским бытием. Поэтому нельзя, не будучи пролетарием, выработать себе или другому пролетарское сознание. Случись такое — и тезис об определяемости сознания бытием был бы похерен. И чем его тогда заменить? Как вообще решить тогда проблему соотношения бытия и сознания? Ужели она столь неважна, столь ничтожна? Кем же был К. Г. Маркс по своему социальному бытию? Ни крестьянином, ни рабочим, ни аристократом-дворянином он не был. Остаётся только буржуй. Поэтому, будучи буржуином, К. Г. Маркс только и мог дать свой буржуинский взгляд на пролетарское сознание. Насколько ему буржуинское бытие позволяло, настолько и воспринимал К. Г. Маркс это сознание и выражал его в своих текстах. По прошествии лет и полутора веков изучения наследия К. Г. Маркса следует сказать, что позволяло плохо и выражал плохо.
Но не только методологически не сходятся концы с концами у К. Г. Маркса. Допустим, каким-то чудесным образом истина, помимо заявленной методологии её получения именно пролетариатом, открылась почему-то буржуа К. Г. Марксу и именно буржуа К. Г. Маркс по странной диалектике природы изложил пролетарскую истину об обществе в непомерно пухлой и сложной для пролетария книге «Капитал. Критика политической экономии». (2) Теперь эта истина, эта научная истина, должна показать свою эффективность как насущное знание в деле преобразования природы и самого субъекта такого преобразования — общества и человека в обществе. Субъектом таких преобразований природы, общества и человека оказывается, по К. Г. Марксу, пролетариат. Но ведь этот субъект, очевидно, даже усвоить новую науку не способен. «Капитал. Критика политической экономии» — книга не подвластная уму рабочего пока он рабочий, пока не отказался от образа жизни рабочего, пока не стал учёным. Такова избыточная для рабочего сложность этой науки. Из чего следует, что эта наука и не есть элемент преобразования природы и общества, а есть некое «чистое» буржуазное знание, выработанное в рамках классической парадигмы деления наук на науки о природе и науки о духе. С этой, классической, точки зрения наука, созданная К. Г. Марксом, конечно же, может претендовать на некую познавательную ценность и в этом смысле эффективность, эффективность правильного знания. Но в собственно Марксовом понимании эффективности, как деятельности преобразующей человека, общество и природу, учению К. Г. Маркса весьма остро недостаёт.
Человек, заявивший, что «Философы лишь различным образом объясняли мир, а дело состоит в том, чтобы изменять его», претендует на совершенно особый статус эффективности своего даже не скажу учения, но социального движения, общественной силы, политической партии и т. п. Реально же у Маркса в запасе эффективности круглый нуль. Кое-кто пытался осуществить его учение. Пытались осуществить его учение, но не там, не тогда, не те и не так. Это были, конечно же, наивные и восторженные русские, давшие, кстати, и первый перевод «Капитала» на иностранный язык с немецкого. Но именно русских и Россию К. Г. Маркс ненавидел лютой ненавистью своей злобной души, а привечал только тех из русских, которые работали на разрушение России, привечал как полезных идиотов в осуществлении своих чаяний разрушения громадной восточной империи в сравнении с которой вся Европа — игрушечная и детская.
Что же остаётся от К. Г. Маркса в плане эффективности? Правильно. Круглый нуль! А без эффективности К. Г. Маркс сам превращается в нуль. Вспомните верное слово уже упоминавшегося нами Ильича: «Учение Маркса всесильно, потому что оно верно. Оно полно и стройно, давая людям цельное миросозерцание». Так ежели «не давая», то неполно и нестройно. А если неполно и нестройно, тогда кривое и косое. А кривое и косое — очевидно неверное. А неверное — невсесильное. Что же от самого К. Г. Маркса без всесильности (эффективности) его учения остаётся? Нуль. Полный и круглый нуль!
Учение К. Г. Маркса неверно, потому что оно, очевидно, невсесильно. Так называемые марксисты ни усвоить его, ни действовать в согласии с ним не способны.
4. Кто же носится с К. Г. Марксом, как с писаной торбой? Кто водружает его на относительно высокий (задирать голову приходится) постамент как абсолютного гения?
Люди полуобразованные, интеллектуальные маргиналы, мещане мысли, леваки-отщепенцы, — все сплошь с мелкобуржуазным, а не пролетарским, сознанием. У них, в отличие от рабочего, довольно времени и внимания, долготы дня и короткости ума, чтобы читать, поверхностно читать, К. Г. Маркса и восхищаться им, как идолом. К. Г. Маркс — это чтение катедер-марксистов, модных левых профессоров и энергичных не по уму доцентов; а также прогнившей политической богемы и всякой журналистской дряни, мастеров горлового пения, изрыгателей сочной серости. Ума, необходимого для глубины понимания и охвата целого, ни у кого из них нет.
2018.05.21.
Первопубликация: https://www.facebook.com/notes/максим-бутин/2066-гегелизм-позитивизм-марксизм/1016366108532975/