На второй год республики консулами стали Публий Валерий повторно и Тит Лукреций [508 г.]. Тарквинии тем временем бежали к Ларту Порсене, царю Клузия. Здесь они, мешая советы с мольбами, то просили не покидать в нищете и изгнании их, природных этрусков по крови и имени, то даже заклинали не позволять, чтобы гонения на царей безнаказанно вводились в обычай. Порсена, полагая для этрусков важным, чтобы в Риме был царь, и притом этрусского рода, двинулся на Рим с войском. Когда подошли враги, все перебрались с полей в город, а вокруг него выставили стражу. Защищенный с одной стороны валом, с другой – Тибром, город казался в безопасности. Только Свайный мост чуть было не стал дорогою для врага, если бы не один человек – Гораций Коклес (одноглазый). Стоя в карауле у моста, он увидел, как внезапным натиском был взят Яникульский холм, как оттуда враги бегом понеслись вперед, а свои толпой побежали в страхе, бросив оружие и строй. Тогда, останавливая бегущих по-одиночке, становится он на их пути и, людей и богом призывая в свидетели, начинает объяснять, что бессмысленно так бежать без оглядки; ведь если они, перейдя через мост, оставят его за спиною, то сразу же на Палатине и на Капитолии будет еще больше врагов, чем на Яникуле. Потому-то он просит, приказывает им разрушить мост огнем ли железом ли, чем угодно; а сам он примет на себя натиск врагов и в одиночку будет держаться, сколько сумеет. Он вышел один к началу моста, хорошо заметный среди показавших врагам свои спины, его оружие было изготовлено к рукопашной, и самой этой невероятной отвагой он ошеломил неприятеля. Двоих еще удержало с ним рядом чувство стыда: Спурия Ларция и Тита Герминия, известных знатностью и подвигами. С ними отразил он первый натиск; а когда от моста оставалась уже малая часть, он и их отослал на зов разрушавших в безопасное место. Грозный, свирепо обводя взглядом знатнейших этрусков, он то вызывает их поодиночке на бой. Некоторое время те медлят, но потом стыд взял верх, и в единственного противника полетели дротики. Все их принял он на выставленный щит и, твердо стоя, с тем же упорством удерживал мост , пока не раздался треск рушащегося моста. ) Тогда он, как был, в доспехах, бросился в Тибр. Под градом стрел, переплыл он к своим – таков был его подвиг.
Подвиг этот однако не спас Рим. Заняв весь правый берег Рима, Порсена перешел к осаде. Несмотря на ряд удачных для римлян вылазкам, осада продолжалась. Продовольствие скудело и дорожало, и Порсена уже надеялся взять город без боя. В это тяжёлое время боги вложили римскому юноше Гаю Муцию отважную мысль. Муций решился, ценой своей жизни, уничтожить Порсену. В лагере неприятеля было много всякого народа и , знающий этрусский язык Гай, не боялся быть узнанным. Придя в лагерь, попал он в густую толпу народа перед царским местом. Там как раз выдавали жалованье войскам и писец, сидевший рядом с царем почти в таком же наряде, был очень занят, и воины к нему шли толпою. Боясь спросить, который из двух Порсена, чтобы не выдать себя незнаньем царя, он делает то, к чему толкнул его случай, – вместо царя убивает писца. Прорубаясь оттуда окровавленным мечом сквозь смятенную толпу, в шуме и давке, он был схвачен царскими телохранителями, и его приволокли к царю. Здесь, он объявил: «Я римский гражданин, зовут меня Гай Муций. Я вышел на тебя, как враг на врага, и готов умереть, как готов был убить: римляне умеют и действовать, и страдать с отвагою. Такую войну объявляем тебе мы, римские юноши; не бойся войска, не бойся битвы, – будешь ты с каждым один на один».
Когда царь, горя гневом и страшась опасности, велел вокруг развести костры, суля ему пытку, если он не признается тут же, что скрывается за его темной угрозой, сказал ему Муций: «Знай же, сколь мало ценят плоть те, кто чает великой славы!» – и неспешно положил правую руку в огонь, возжженный на жертвеннике. И он жег ее, будто ничего не чувствуя, покуда Царь, пораженный этим чудом, не вскочил вдруг со своего места и не приказал оттащить юношу от алтаря.
«Отойди,– сказал он,– ты безжалостнее к себе, чем ко мне! Я велел бы почтить такую доблесть, будь она во славу моей отчизны; ныне же по праву войны отпускаю тебя на волю целым и невредимым». Тогда Муций, как бы воздавая за великодушие, сказал: «Поскольку в такой чести у тебя доблесть, прими от меня в дар то, чего не мог добиться угрозами: триста лучших римских юношей, поклялись мы преследовать тебя таким способом. Первый жребий был мой; а за мною последует другой, кому выпадет, и каждый придет в свой черед, пока судьба не подставит тебя удару!» Когда был отпущен Муций, которого потом за потерю правой руки нарекли Сцеволой (левшой), Порсена послал в Рим послов; так потрясло его и первое покушение, от которого он уберегся лишь по ошибке убийцы, и что он сам от себя предложил римлянам условия мира. Он добился возвращения вейянам захваченных земель и потребовал дать заложников, если римляне хотят, чтобы уведены были войска с Яникула. На таких условиях был заключен мир, и Порсена увел войско с Яникула и покинул римскую землю.