Глава 5. Часть 3.
06:00: Кровь, давление и температура.
08:00: Принесли таблетку.
09:00: Тележка и снова:
— Дмитрий Сергеевич, сегодня вам предстоит операция, сейчас я сделаю вам… — сделала… вновь. И не говори больше, что они колючие, или я уже ничего не чувствую?
09:15: Я делаю дыхательную гимнастику. Стараюсь совладать с собой. Нервничаю.
09:30: Я не могу слушать музыку, я не могу читать новости и смотреть в телефон. Здорово нервничаю.
Пожалуйста, пожалуйста, пусть это случится сегодня.
Всё.
Ко мне едет каталка. Спокойно. Спокойно. Улыбаемся.
Я раз второй за всё время видел этих сестричек.
— Кудаааа? — боже мой, так закричала, что опухоль скукожилась. — Мы же тут, поможем.
Я не знаю, как очень ловко перелез на каталку, что привело их в негодование.
Откуда силы?
Где мой Uber black, он улыбается хоть?
Серьезно? Ногами вперед из палаты?!
— Девочки, вы уж на мне крест не ставьте? — я, скрипя им, просипел.
— Чего? Ой, суеверный, гляди-ка на него, — натянула маску, и решительным толчком направила нас в операционную.
Лампа, еще лампа, лампа… Всё как в фильмах, и только эти лица, смотрящие бездушно вперед... Еще в маске я не вижу их эмоций, но вижу глаза, уставшие у обоих сестричек.
— Девочки, видели бы вы свои лица. Не знал бы вас, подумал, вы меня в морг везете, — зыркнула на меня. — Знал бы, что такие красотки везти будут, надел бы черный памперс. Он меня стройнит.
ДА ПОГОВОРИ ТЫ СО МНОЙ, ДУРА. ТЫ ЧТО НИ ХЕРА НЕ ПОНИМАЕШЬ. ВСЕ ПОЛНЫЕ ЛЮДИ ДОБРОДУШНЫЕ, ПОЧЕМУ ТЫ НЕ МОЖЕШЬ СО МНОЙ ПОГОВОРИТЬ. МНЕ ТУПО СТРАШНО. БЕЗДУШНАЯ ТВАРЬ.
Простите.
Я старался взять себя в руки и дышал.
Лампа, лампа, лампа….
— Ну вооооот почти приехали, — равнодушно констатировала.
Напротив операционной была кухня. Тут я улыбнулся.
Операционная была не такая как прям в кино. Просторная. Прохладная. Куча мониторов. Тишина. Чувства и эмоции замерли. Некий вакуум образовался, когда зафиксировали каталку.
Ну, поехали.
Откуда-то стали выходить люди в масках. Общались между собой. Наводят на меня свет. Подъезжают мониторы. Это было похоже на подготовку съёмок фильма. Куча людей, все чем-то заняты. Моя шутка про порно не такая уж и безосновательная. А где тут режиссёр?
— Эээээээээээй! — я сипел громко, что сам жутко испугался и напугал всех вокруг. — Всем доброго утра. А Ярослав где? — а на самом деле: «Поговорите со мной», просил я, и сделал это как в детстве, когда мы зовем друга, а из окна появляется его мама.
—Дмитрий Сергеевич, доброе, — взяв планшет с моими данными, сказала врач-анестезиолог. — Мы готовим вас к операции, а Ярослав АЛЕКСАНДРОВИЧ будет в ближайшее время.
Я ее уже обожал. Во-первых, заговорила со мной. Во-вторых, была мила, хотя, естественно, лица ее я не видел. В-третьих, она была права и тактично мне напомнила, а я вновь забыл о манерах, бестактно перешёл на «ты».
Ко мне потянулись провода, и на экранах появился я и всё обо мне. И имя, и температура, и давление, и прочее. Операционная заиграла моим ритмом.
— Нервничаешь? — посмотрев сначала на данные, потом на меня, спросила анестезиолог.
— Последний раз так глубоко в голову залезала моя бывшая, а мы с вами не так уж хорошо знакомы, — ох, уж эти шутки про бывшую, всё равно что шутки про тещу, но рабочая схема. Я видел, что она улыбнулась, и мы продолжали мило беседовать о кино почему-то.
Вошел Ярослав.
Ярослав Александрович, я был чертовски ему рад. Мы обменялись шутками и пожеланиями хорошего дня. Я спросил, зачем он нарядился врачом, ведь он техник, где его перфоратор, он ответил, что-то типа: «Пораньше сегодня ляжешь спать и выспишься». И вот тут уже атмосфера стала моей. Я видел и чувствовал, как через маски врачи улыбаются. Это глушило во мне все переживания.
— Эй, эй, эй, полегче. Что это? — увидел боковым зрением огромный шприц, надвигающийся на меня.
—Пропофол, — продолжала надвигаться игла.
— Вооооуууу, это от него не стало Майкла Джексона. И мы же без анестезии будем делать операцию? — прям оживился я.
— Я могу и не делать, — игла остановила движение, и анестезиолог посмотрела на Ярослава Александровича.
— Дим, будем с наркозом. Я решил, так будет лучше, — уверенно успокоил. — Коли.
— Ну вооот, а я так настраивался… А меня тут как Майкла Джексона… Я творческая личность, он король…я король… — мне аккуратно вводили препарат.
— У Майкла Джексона врач был обыкновенный, а я неплохой анестезиолог, — ввела всё до последней капли и, убирая иглу, сказала она.
— Ну теперь-то мы это проверим, —не унимался я со своим импровизационный стендапом.
Уверен, что все знающие, что им ввели анестезию, хотят поймать момент ухода в сон. Я полагал так же, мол, ага сейчас, я тут посопротивляюсь, вы будете меня умолять уснуть и не сопротивляться пропофолу.
Я почувствовал отчетливо, как по всему телу пошло спокойствие, уходит тревога, хорошооооо. Я очень рад был царящей атмосфере, был очень рад своим шуткам. Я был спокоен. И тут мне захотелось кое-что сказать Ярославу, не знаю, откуда это пришло. Я резко схватил его за рукав, так, что он немного вздрогнул, я потянул его к себе и почти шепотом сипел:
— Если вдруг будет выбор резать красный или синий провод, рви синий, старик, — и….
Сон.
Видел ли я свет в конце туннеля? Видел ли я какого-то? Апостол Петр был? Выбирал ли двери? Сидел ли я в лодке ?
Ничего. Это была секунда моей жизни. Мне казалось, что я моргнул глазом, и всё.
Моя секунда — это невероятно тянущиеся и бесконечно нервное время для моих близких.
Это потом я узнаю, что вместо часа сорока операция шла четыре часа двадцать минут. В самый неподходящий момент сломалась компьютерная навигация и около часа пятнадцати ждали специалиста.
Что происходило с моими родными и всеми, кого знал, я представить не могу. А когда я спрашиваю, всё тяжело выдыхают и просят не спрашивать.
Самое удивительное, что я увидел за эту секунду или за это моргание — это лицо Ярослава перед операцией и после. Вот, пожалуй, в этой разнице всё и было, переживания, усталость и потом облегчение.
Невероятно. Такого в кино не увидишь.
Я опять потянул его за рукав и пожал ему руку и, кивнул головой, мол, всё хорошо.
А теперь представьте, что вы делаете погромче музыку до предела, именно так во мне просыпалась сила и счастье. Необыкновенный прилив энергии. Меня увозили на каталке опять неизвестные, но более радостные сестрички, мне в след смотрел вымотанный Ярослав.
Шеф, давай-ка посмотрим, на что способна эта малышка. Гони. Гони. Гони с ветерком.
Меня вдруг повезли не в палату, а в «отстойник», так я назвал это место, в которое отправляют всех прооперированных.
— Ээээээ, да вы чееее, посмотрите на меня, мне не надо. Я нормально. Давай в палату, — я клянусь, и голос и ощущения как будто вернулись.
— Не положено, — поняяятно. Тут хрен поспоришь.
2 часа в «отстойнике»? Ну уж нет.
Эта была просторная палата на 5 коек вдоль окон. Я был четвертый, которого привезли после операции. Все были грустными. В палате была две сестрички и медбрат.
Мне принесли «утку». Нуууу, ребят, не я это начал, но я это закончу. Я начинаю.
— Дружище, браток, прошло два часа? — даже свистнул я медбрату, который сидел за столом с бумагами напротив меня.
— Отдыхайте, — попросил меня этот умник.
— Аааааа, браток, посмотри ногу они сохранили полностью? — я начинал разогреваться со своим сольным концертом.
Медбрат не понимал немного. Ну, без юмора, хорошо, переходим к сестричкам.
— Девчаатаааа, — затянул я, — а чё это мы такие грустные? Внимание! Александр Сергеевич Пушкин «Граф Нулин», — я принялся читать им наизусть стихи.
Меня просили молчать. Я начал петь.
Медбрат негодовал, мол, прекратите, соблюдайте порядок.
— Лёшка, Лёшка Корсак бумаги береги, — заорал я на него, цитируя «Гардемаринов». — Брось меня, браток… Избавься.
Легкие смешки от девчонок уже начались. А мы продолжаем.
Тишина двадцать секунд.
— Братишка, если Володя позвонит скажи, что я не могу подойти.
— Какой Володя? — тупил он.
— Ну да, кому Володя, а кому Владимир Владимирович. У тебя, кстати, какое звание, младшой? — я вернулся к нему с вопросами. — Братишка, принеси мне мои сапоги, хочу девчонкам танец показать казачий.
Он уже сам не держался, улыбался, отвечал, что мол, нельзя надо тут быть два часа.
И тут на каталке лежащую на боку и причитающую привезли очень тучную женщину. И человек семь, включая моего медбратишку, пытались ее переложить на койку.
Тут мой стенд ап расцвел, я начал комментировать данное событие, типа, «ээээ-ээээ, ухнем» и прочие перлы. Все уже улыбались открыто.
Переложили мою пышку.
— Держись, мать, держись, всего два часа, и мы с тобой в Макдональдс пойдем.
Она ухала и охала, отчего всем становилось еще забавнее.
— Оооой, девочкии, — тонким и услужливым голосом она продолжала, — мне холоднооо.
Её сильно укутали.
— Может по пясуньчику, — обратился я к ней. Уже все немного не выдерживали и смеялись в голос. А она вдруг заорет на всю палату:
— Ой, девочки сейчас буду блевать, — опять так жалостно и трогательно кричала.
Я не помню, как я пошутил, но отчетливо запомнил, как сестричка держит пакет и стоит хохот ото всюду и слышны звуки блевания. Мы блевали и ржали как кони. Все без исключения. Всё это для вас может показаться ужасным. Но, клянусь, никто не был оскорблен.
— Ярослав Александрович, можно Махно в палату? Да. Он себя замечательно чувствует. Хорошо, — крепость пала.
— И передай ему, что я поеду только на Uber black, — кричал я в трубку.
Когда за мной зашел мой верный приятель по прозвищу Uber Black, то в палате была истерика, и все вытирали слезы от смеха, а кто-то рот.
35 минут длилось мое пребывание в «отстойнике».
Я такой счастливый ехал в палату.
Зашел Ярослав с полным составом сестричек ОПГ Галина.
— Значит так, девочки, вот его подняли, довели до туалета, подождали, и увели обратно. Мне надоели ваши «утиные истории», — в этот момент я отчетливо видел, как он в будущем возглавит не только отделение. — Ну а ты, Вы, Дмитрий Сергеевич, что там устроили. Так, не встаем без надобности. Тебе нужен покой. Два дня минимум отдыхаешь. Понятно? — ушел.
Приехав в палату, я взял телефон сделал фотографию себя. Было около 30 пропущенных вызовов и приблизительно вдвое больше сообщений.
Я увидел сообщение от Макса. Там была фотография беременной Иры и трек дня. Мааааакс. Он мне вчера ничего не сказал, а я его так нагрузил. Это чудо. Это было настоящие счастье.
На другой кровати лежал пакет от моей сестры.
Я аккуратно встал. В пакете был арбуз и бутерброды с вареной колбасой и сливочным маслом. Олюшка любезно обрезала корочку у белого хлеба, чтобы я мог меньше жевать и толщина вареной колбасы была не механическая, а оттуда, из детства. Я достал наушники, включил трек дня, взял бутерброд с вареной колбасой и стоя у окна в памперсе и белых чулках танцевал. Это было какое-то маленькое счастье, которое мне позволила опухоль. На этот момент тело слушалось.
Я подумал, что как бы ни случилось, но мы теперь с ребенком Макса одновременно будем стараться пробиваться к свету. И чтобы ни случилось, мы будем это делать под офигенную музыку.
Иллюстрации от Кати