Вообще говоря, как-то так получалось, что отношения с деньгами у корейцев долго не складывались. Корейцев мало кто из соседей считал торговым народом, — и на это, похоже, были основания. Подавляющее большинство корейцев были крестьянами, которые вплоть до XIX века жили натуральным хозяйством, относясь и к торговле, и к деньгам с немалым подозрением. Не случайно, что в традиционной конфуцианской Корее торговцы считались низшей из четырёх основных профессий (в порядке престижа эти четыре профессии шли в следующем порядке: чиновник, крестьянин, ремесленник, торговец).
Правда, корейское правительство первый раз попыталось ввести в обращение монеты ещё в 10 веке. Об этой попытке вы не раз прочтёте в корейских учебниках истории, авторы которых, однако, предпочитают умалчивать об одном немаловажном обстоятельстве: попытка эта закончилась полным провалом, ибо монетами в Корее ни в 10 веке, ни в последующие столетия никто пользоваться не хотел. По-настоящему монетизация экономики Кореи начинается только в 17 веке, а монетизация налоговых выплат, то есть отказ от выплаты налогов натурой – это вообще дело уже 18-го и 19-го веков.
Таким образом, по-настоящему товарно-денежной экономикой Корея становится по сути уже в колониальные времена, то есть в период с 1910 по 1945 год. Именно тогда деньги — как бумажные купюры, так и монеты – входят в повседневную жизнь корейцев, и именно тогда заметная часть работающих корейцев начинает, как говорится, «жить на зарплату».
В колониальный период в 1910-1945 годы Корея, хотя и являлась частью японской империи, обладала во многом особым правовым статусом. Касалось это и её банковской системы. У Кореи или, если быть более точным, у Генерал-губернатора Тёсэн, находящегося в составе Японской Империи, был собственный Центробанк, который обладал правом эмиссии. Он и выпускал ходившие по территории генерал-губернаторства банкноты.
Денежные единицы колониальной Кореи принято называть «корейской йеной», но это название не очень применяется в самой Корее. Дело в том, что и корейское слово «вона», и японское слово «йена» являются всего лишь двумя разными произношениями одного и того же китайского иероглифа 圓 (после войны в Японии стало использоваться его упрощенное написание 円). На банкнотах, да и в подавляющем большинстве официальных документов, в те времена использовалось не алфавитное, а иероглифическое написание. Так что нет ничего удивительного в том, что корейцы и тогда, и сейчас предпочитают называть «колониальную йену» просто «воной». Последуем этой традиции и мы.
При том, что и Корея, и Япония имели собственные центральные банки, что отчасти сказывалось на их кредитной политике и прочих тонкостях финансового дела, корейская йена была абсолютно равноценна йене японской. Они обменивались по курсу 1:1 и, фактически, без ограничений. Более того, банк Кореи не чеканил собственные монеты, а ограничивался лишь выпуском бумажных денег. В качестве мелкой металлической монеты на территории генерал-губернаторства использовались японские деньги.
На протяжении большей части времени в Корее существовали купюры номиналов в 1, 5, 10 и 100 вон (как мы увидим, 100 вон в те времена были очень серьёзной денежной суммой). Каждая вона состояла из 100 сэн или, если использовать корейское произношение того же самого иероглифа 錢, 100 «чон». Любопытно, что в Корее выпускались и собственные банкноты, номинированные в сэнах/чонах, хотя для мелких расчётов большинство населения, как уже говорилось, использовало японские монеты.
Что же можно было купить в Корее на эти деньги? И главное, сколько зарабатывали корейцы в колониальные времена?
Прежде чем ответить на этот вопрос, необходимо сделать несколько предварительных замечаний.
Во-первых, колониальная эпоха была временем золотого стандарта и, соответственно, эпохой очень низкой инфляции. Ситуация стала меняться после 1937 года, когда началась война в Китае, плавно переросшая в полноценную мировую войну. Однако, на протяжении предшествующего периода, начиная примерно с 1900 года, цены в Корее – и, соответственно, покупательная способность местных денег – оставались очень стабильными.
Во-вторых, если говорить о зарплатах, то в колониальной Корее, как и в большинстве стран в те времена, существовало очень большое имущественное неравенство и, в частности, неравенство в уровне доходов. Люди, у которых было образование и какие-то технические навыки, обычно получали существенно больше тех, кто мог заниматься только неквалифицированным трудом – при том, что последних было по нашим нынешним меркам очень и очень много.
В-третьих, основную массу населения страны (около 90%) составляли крестьяне, которые жили натуральным хозяйством, и никаких зарплат не получали. Правда, сельское хозяйство во многом в колониальные времена стало товарным, но в целом деревня оставалась своим миром, в котором деньги по-прежнему играли довольно скромную роль.
Если говорить о тех, кто жил на зарплату, то в самом низу пирамиды доходов находились неквалифицированные рабочие. Девушка на текстильной фабрике в колониальные времена зарабатывала 7-12 вон в месяц. При этом при этом в среднем она работала 12 часов в день и не всегда имела даже один выходной в неделю (разумеется, ни о каких отпусках и речи не шло). Домашней прислуге вообще платили 4-5 вон в месяц. Правда, служанкам, среди которых тоже преобладали молодые деревенские девушки, обычно полагалось бесплатное жильё и питание.
Мужчины, занимавшиеся неквалифицированным трудом, получали примерно в полтора-два раза больше женщин. Для неквалифицированного рабочего в колониальные времена нормальной месячной зарплатой было 10-15 вон.
Если у человека было хоть какое-то образование, — пусть даже и начальное – то его доходы были существенно выше. Квалифицированный рабочий получал от 15 до 25 вон в месяц, а зарплаты клерков и мелких чиновников начинались примерно с 20 вон. Чиновник или конторский работник мог рассчитывать, что к концу своей трудовой биографии, даже если ему и не удастся сделать какой-либо карьеры, его зарплата вырастет до 35-40 вон.
В колониальные времена считалось само собой разумеющимся, что замужняя женщина работать по найму не должна, хотя она вполне могла работать в семейной мастерской или магазине. В целом же если же работала, то почти всегда речь шла о работе до замужества. Вступление в брак почти неизбежно означало увольнение.
Было небольшое количество женщин, зарплата которых примерно соответствовала зарплатам низового чиновничества или квалифицированных рабочих. Речь идёт, например, о телефонистках (20 вон в месяц) или о кондукторах автобусов. Последняя специальность считалась в то время престижной и по нынешним временам была, скорее, ближе к специальности стюардессы. Так что неудивительно, что кондукторши (обязательно молодые девушки приятной внешности, имеющие как минимум начальное образование и владеющие как японским, так и корейским языками) получали 20 вон в месяц.
Очень хорошо оплачиваемой группой были преподаватели, в том числе и школьные учителя. Правда, среди учителей существовала серьёзная дискриминация: женщины получали существенно меньше мужчин, а корейцы – существенно меньше японцев, даже если они выполняли совершенно одинаковую работу. Средняя зарплата учительницы в колониальные времена составляла около 40-45 вон, что тогда для женщины-кореянки являлось чуть ли не запредельной суммой. Мужчина-японец в среднем получал около 80-85 вон, что, кстати сказать, примерно соответствовало средней зарплате профессора-корейца в университете или колледже.
Дальше речь у нас пойдёт уже об очень высокооплачиваемых людях, к которым в колониальные времена относились, например, немногочисленные, но очень уважаемые врачи. Стартовая зарплата врача, который согласился трудиться в государственной больнице за зарплату, составляла около 100 вон, то есть примерно в 4-6 раз превышала зарплату квалифицированного рабочего. Если же врач не соглашался работать за зарплату, а открывал собственную практику, то его доход обычно составлял 300-500 вон в месяц, что по тем временам было очень серьёзной суммой.
Любопытно, кстати, что высокими доходами также отличалась элита тогдашнего корейского полусвета, то есть куртизанки-кисэн. Поскольку налоговые декларации за этот период сохранились, мы знаем, что пара десятков самых известных куртизанок страны зарабатывала от 300 до 1.000 вон в месяц. Это означает, что некоторые из этих барышень со (слегка) пониженной социальной ответственностью и сильно повышенными артистическими талантами зарабатывали больше, чем сам генерал-губернатор Кореи – хотя последний по определению был одним из ключевых чиновников всей Японской империи.
Зарплата генерал-губернатора, то есть, фактически, диктатора страны с почти неограниченными полномочиями время от времени пересматривалась, в целом колеблясь на уровне 600-750 вон в месяц. Правда, тут следует учесть, что генерал-губернатор, в общем-то, жил на всём готовом и не платил ни за жильё, ни за транспорт, ни за питание.
Любопытно, кстати, что сохранившиеся данные корейских налоговиков показывают несколько неожиданную картину: хотя среднестатистический японец зарабатывал существенно больше, чем его корейский коллега, среди самых богатых людей колонии, то есть среди тех, чей месячный доход измерялся тысячами вон, до начала тридцатых годов почти не было японцев – все главные супер-богачи были тогда корейцами. Это вызвано тем, что источником по-настоящему больших доходов в те времена могла стать только земля, а крупными землевладельцами в стране в колониальные времена были исключительно корейцы. Только в тридцатые годы, когда в стране появились большие японские промышленные предприятия, японцы стали появляться и среди богачей.
Таким образом, можно сказать, что в колониальной Корее доходы от 5 до 15 вон были доходами низкими. На такие деньги человек мог с трудом жить, но едва ли был в состоянии прокормить семью. Доходы в 15-25 вон следует считать средним уровнем — примерно столько получало тогда большинство работающих по найму горожан. Доходы выше 30 вон следовало считать высокими, а доходы, превышающие 100-150 вон в месяц, были уже показателем не просто зажиточности, а настоящего богатства.
Журнал КИМ https://zhurnalkim.com/bednye-lyudi-bogatye-lyudi/