Вверх по течению Стикса
Книга погружения
6 часть
Розоватое, набирающее рост солнце поливало огнем убегающие посадки за прямоугольником окна в массивной лакированной раме, наполняя веселой и яростной дробью света пустой отсек вагона – старого, советского, обогретого уютом детских воспоминаний. Когда-то давно такие вагоны возили меня к морю, вынимая почти на три дня из привычной, как бы одномерной реальности в реальность другую: протяженную, живую, ежеминутно меняющую свое содержимое перед взором маленького наблюдателя. Позабытые запахи, звуки, детали обрушились на меня сладкой ностальгической гаммой, в которой, правда, все-таки не хватало одной ноты – того самого ощущения беспричинного счастья, свойственного лишь детству.
Я посмотрел в вагонное окно и вдруг вспомнил, как раньше жадно впитывал в себя пролетающие пейзажи и города, потому что мог туда попасть, точнее, не знал, что не могу – в отличие от себя взрослого, безразличного к мелькающим видам, знающего, что вряд ли судьба сложится так, что ей придется переплестись с жизнью, пролегающей за окном. В детстве же каждая станция с длительной стоянкой, на которой я с родителями выходил размяться, была новым миром, слегка приоткрывающим себя и приглашающим стать его обладателем. Как-то на одной из таких привокзальных площадей я позабыл солдатика, и затем весь день думал о его судьбе, о том, что с ним стало и в чьи руки он мог попасть. Я придумал ему целую жизнь, сделав его своим маленьким послом, который теперь связывал меня с исчезнувшим городом, глядевшим навсегда изумленными окнами старого вокзала на проходящие перед ним поезда.
Мне захотелось встать и осмотреть вагон. Он оказался пуст. Тогда мне пришла в голову мысль разыскать мчащий его локомотив. По-моряцки расставив ноги (вагон заметно покачивало), я пошел в направлении головы поезда.
В тамбуре также никого не было, лишь шум колесного хода оказался предсказуемо громче. Шум был слегка странным – чуть более музыкальным, чем ему полагалось быть. Плотная джазовая партия ударных маскировала глубокие как горное озеро басовые ноты, которые исчезали, едва внимание теряло концентрацию. Я открыл дверь в межвагонный переход, и вот уже здесь музыка была чистой и явной.
Никогда мне не приходилось слышать что-то подобное.
Пение полотна, поднимающееся от земли, было растянутой модуляцией совершенно реликтового звука, умещавшего в себе всего одну ноту или даже гул и ангельское хоровое исполнение. Если Одиссей действительно слышал сирен, то они могли увлечь его лишь таким сладкозвучием. Музыка сверкающих рельс звенела абсолютной силой. Через секунду я понял, в чем она.
Когда-то в детстве мне попалось одно старое видео, клип каких-то передовиков электроники из прошлого. Вопреки тогдашнему канону жанра, ничего эпатажного в клипе не было, перед зрителем просто мелькал вид из окна движущегося поезда. Все было обыденно: столбы, провода, насыпи, семафоры. Но что-то необъяснимо приковывало внимание в этом видеоряде, некий подвох, который улавливался лишь спустя минуту или полторы. Дело в том, что типичный железнодорожный пейзаж был тщательно воссоздан с помощью компьютерной графики, причем сделано это было таким образом, что мелькание столбов и вагонов за окном точно соответствовало инструментовке звучащего трека. Музыка диктовала, сколько опор под мостом промелькнет сейчас, а сколько – через миг, и что будет за ними – заводские трубы или чахленькие кусты. И мне показалось, что тот поезд, в котором ехал я, тоже был порождением звучащей музыки. Дорога под ним, словно во сне, петляла с неестественной частотой, заставляя невидимый хор переливаться новыми нотами, выше и ниже. Железной громаде поезда оставалось лишь виться змеей в стремлении не отставать от этого древнего гула, который я уже, кажется, когда-то слышал… я слышал и вспомнил, что слышал и вспомнил, что слышал и вспомнил…
Дурная бесконечность придавила мое сознание. Я застрял в звуке рельс, тщетно пытаясь выдернуть себя из бешено бьющей дроби, рассыпавшей меня на фрагменты, которые приходилось собирать в разметавшем их гуле. Я вспомнил, что этот гул был эхом света в тоннеле, по которому я летел, потому что умер, или хотел умереть, или хотел о чем-то спросить у смерти, но теперь позабыл о чем, потому что отвлекся на громыхающий морок, несущийся сейчас по моему угасающему сознанию под откос или в какую-то бездонную пропасть, до которой расстояние длиной всего в одну песню, которую нужно теперь петь, петь и петь, не отвлекаясь ни на что – и поэтому я останусь здесь навсегда. А ведь я был кем-то – ученым… или маленьким мальчиком… но уже не было никакой возможности сосредоточиться и вспомнить. Мысли отпрыгивали от меня, исчезая со скоростью смерти, мир шарахался из стороны в сторону, не позволяя ухватить его. Стало так страшно и одиноко, что этого страха и одиночества хватило бы на целую новую жизнь. Мне захотелось помолиться или хоть как-то обратить на себя внимание бога, но я позабыл и молитвы, и вообще слова, прорастая внутри немотой. И тогда я почувствовал, как что-то приближается ко мне из глубины поезда. Что-то, не имеющее знак плюс или минус, а являющееся просто силой, способной влиять на человеческие судьбы. Вдруг я на секунду пришел в себя, выпал из оцепенения и выскочил, с лязгом захлопнув дверь, обратно в тамбур, а из него – в пассажирскую часть вагона.
Там по-прежнему светило солнце и было тихо. Золотистая пыль плыла и падала в негасимых лучах вечности, льющейся из окна. Я по-прежнему чувствовал себя потерянным, но теперь у этой потерянности был привкус сиротства, малолетней незначимости и детского повиновения большому миру. Поэтому я просто уселся на сиденье и впустил в себя окружающий покой и безмятежность. Память возвращалась ко мне, но теперь она будто намагничивалась на новый стержень. Я будто бы был ребенком, которому рассказывают, что его ждет впереди – вот, наверно, самое подходящее описание моего состояния тогда. Постепенно смятение внутри меня разгладилось и сразу позабылось, уступив место радостному спокойствию. Капля за каплей я наполнялся ощущением чего-то хорошего впереди, и когда в конце вагона открылась дверь, я уже не боялся ничего, что могло быть за ней.
В вагонном проходе появился человек. По виду из той исчезнувшей торгово-железнодорожной касты людей, что в мужской ипостаси продавали сканворды и лающих собачек, а в женской – пуховые платки. Он плавно приближался ко мне, точно не шел, а плыл на прозрачном плоту. На плече у него была сумка, довольно тяжелая с виду. Поравнявшись с моим отсеком, человек сбросил сумку и сел напротив.
Самым странным было в нем то, что ничего нельзя было сказать о его внешности. То есть совершенно точно у него было лицо, но его черты не подчинялись моей памяти, распадаясь на полпути к ней. Я как будто успевал забыть их прежде, чем они достигали моего сознания. Единственное, что мне удалось уловить – это посланная улыбка. Движения губ я не видел, но внутри меня возник эмоциональный отклик именно такой амплитуды, как если бы мне искренне улыбнулись.
Человек расстегнул сумку и принялся раскладывать ее содержимое на столе. Оказалось, что он нес игрушки. Ими очень скоро был уставлен весь стол. Машина, пистолет, неестественно живая барби с влажными глазами, детские карты, детское лото, набор юного доктора, резиновая уточка, восьмицветная ручка и даже солдатик – по виду тот самый, утерянный мной. Не помню как, но я понял, что мне нужно выбрать одну игрушку. Выбор должен был идти от сердца, «куда рука сама потянется», как говорили мне в детстве. Я почти схватил солдатика, но вдруг рука передумала и, словно нащупав настоящие нити наития, потянулась в иную сторону. Пальцы опустились на сетку, внутри которой лежала детская пирамидка – маковка, стержень, колечки. Она не будила во мне никаких воспоминаний, но было в ней что-то подсознательно притягательное для меня. Небольшая странность – игрушка была разобрана, хотя была новой (упаковочная сетка была целой, верх ее перехватывал нетронутый зажим). Я погладил ее. Игрушка ответила мне теплом. Она была похожа на птицу в клетке, точнее, в силках, глупых непрочных силках, из которых, тем не менее, она не могла сама выбраться. Для этого нужно было собрать ее, и вот тогда… Что будет тогда, я затруднялся ответить, но я чувствовал, что нужно собрать эту пирамидку, что в ней заключен весь смысл нашей тесной вселенной с ее разъезжающимися вкривь и вкось мирами. Откуда у меня возникла такая мысль, я не понял, но мне показалось, что ее может разъяснить человек, сидящий напротив. Я посмотрел на него, но он лишь одобрительно кивнул моему выбору, одним движением руки ссыпал, словно крошки, то, что осталось на столе, обратно в сумку, накинул ее и направился к выходу. Я попытался его догнать. Но сколько ни прикладывал я усилий, человек удалялся, плавно скользя сквозь расступающуюся тишину. Вагон словно растягивался в телескопический тоннель, колено за коленом следуя за ним, пока не стал тонкой трубкой, послушно перегоняющей незнакомца, словно шарик ртути. Трубку начало мотать, а я все пытался пролезть сквозь ее игольное ушко. Мне как-то удалось доползти до тамбура, который теперь растянулся и был наполнен злым металлическим гудением. Стальная дрожь колотила вагон все сильнее, ручка следующей двери нервно тряслась. Я дернул ее - и меня сбило с ног звуковой волной, впечатав в стену. В следующую секунду, долгую, как ожидание казни, я услышал низкий трубный звук и многоголосый скрежет.
Поезд выгнулся на дыбы, словно от удара, и удавом обжал меня. Металл свихнуло в огромный клубок со мной в сердцевине. Я почувствовал, как потяжелел на целую вселенную, которая тут же начала меня со свистом утягивать куда-то вглубь. Где-то вдалеке ударил колокол, но звон его был странный, как если бы он был сделан из длинного ноя воздушной тревоги. Звук был страшно растянут: сначала по мне словно прошлось предчувствие этого удара, затем нарастающей волной накатился сам звук, от которого мне стало тесно в себе самом – и в следующий миг меня придавила к земле свинцовая нота. Стало тихо, но я чувствовал, как в этой тишине копится новый звук, словно молния в туче. Разряд. Еще разряд. Мне будто вколачивали душу обратно в грудь огромным молотом. Я наливался болью и тяжестью, с каждым толчком отнимавшими у меня свет или подменявшими его на что-то другое - скорее всего, просто на самих себя.
Когда свет окончательно померк, меня на какое-то время просто не стало.
<< Предыдущая часть ||| Следующая часть >>
Понравился текст? Хочешь узнать, что было дальше, или, наоборот, понять - про что это вообще? Скачай книгу целиком на Литрес! Бесплатно на промопериод!