При имени Ирина Печерникова я почему то вздрагивала и сразу улыбалась. Мне было приятно вспомнить о прелестной, хрупкой женщине, которая будто случайно попала, забрела из синих далей космических в наш жесткий, почти железный век...
Биографии ее почти не знала, да она и не нужна мне была. Но, прочтя где то о ее знакомстве с Владимиром Высоцким я немедля очаровалась авторским, экспрессивным, летящим ,стилем ее красивой и трагичной книги о себе и о жизни, о людях, о времени. И принялась хотя бы отрывки из нее искать. Нашла не очень много. То, что нашла, потрясло, искренней, предельной, обнаженной откровенностью. Она безо всякой пощады и сентиментальности рассказывала о себе, о том, как не любила детский сад, школу, уроки. А потом, внезапно, взахлеб, начала учиться и страстно постигать все, что только было можно: языки, танцы, музыку.
Как ни странно, но я узнавала в этом описании себя, свою подругу, свою сестру. Мы также ошибались в симпатиях к предметам и учителям, страстно ненавидели раннее вставание, звонки, ответы у доски, детские дразнилки, дежурство в классе.
Мне была отчаянно понятна история ее любви и ее открытие Высоцкого для себя , как гениального исполнителя, актера, поэта.
Да, мне было понятно ее «оцепенение» на стуле, когда она сжалась в комок, слушая баллады в его исполнении. Может быть, это была песня о «Парусе?». Ирина, кстати, не сразу и поверила, что это была его песня, собственного сочинения. Она познакомила с ним родителей, геофизиков, научных работников, он, не отрываясь, пел им три часа, они завороженно, в восторге - слушали, потом поили его чаем. В итоге , очарованные им, мучали Ирину вопросами об отношениях, которых, можно сказать, и не было.
С ее стороны было легкое недоумение и восторженность, увлеченность артистом. Понятный, кокетливый, легкий эгоизм красавицы, может быть, и - гордость, что вполне объяснимо.
С его стороны - добродушная, ершистая насмешливость и любопытство. Мог ли он понять ее суть случайно залетевшего на нашу планету маленького эльфа, лепестка розы, ранимой андерсеновской русалочки?
Я романтизирую. Она романтизировала тоже. Но в Высоцком была еще и бесшабашность, в результате которой они поссорились и не разговаривали ,и просто - не встречались, и существовали параллельно, словно бы в разных измерениях.
Она имела глупость при случайной встрече спросить его, написал ли он что то новое – жила несколько лет за границей, в мире джаза и саксофона, записи Высоцкого ей были неведомы. Он всерьез обиделся. И Ирина всю жизнь себе эту обиду не могла простить. Но такая она была. Всю жизнь говорила, что думала. Из за этой прямодушной прямоты ребенка и мудреца в ее жизни и были все невзгоды и недоразумения: потеря работы конфликты с режиссерами, потеря друзей, неприятие коллег.
Она была красавицей, переиграла весь репертуар императорского, то есть Академического, Малого театра, но мне кажется всю жизнь свою истинной актрисы до сорока пяти лет, когда она осознанно ушла из театра, она играла оживший хрусталь: хрупкость, «не здешность», свет, воплощенный в ней.
Звенящий свет, пронзительный, манящий. От самой первой роли и до последней. От Аделлы в испанской пьесе Кассоне до стендалиевской Ванины Ванини в классически страстном дуэте с Андреем Харитоновым, она всегда играла ожившую и страстную чистоту хрусталя. Которая может гореть и переливаться всеми цветами радуги, и неустанно, волшебно обжигать сердце.
Она была преданной и честной возлюбленной. Умела оставлять прежних любимых с доброй памятью о себе. С восторженной памятью. Борис Галкин волновался до слез и просил прощения у нее, ушедшей уже на небеса, вспоминал о ней с признательной обескураженностью непонявшего до конца друга.
Всех покоряла ее преданность близким: больному отцу, любимому Александру Соловьеву, актеру громадного дарования, трагически и безвестно погибшему, которого она похоронила и которого не могла забыть потом до конца дней. И даже собаке, и кошке, и растениям, цветам, в своем огороде, за которыми она преданно ухаживала, помогая им выжить после суровых зим. Она писала о своей любви к Александру Соловьеву, к отцу, перенесшему тяжелый инсульт и слепоту, так просто и так ошеломляюще близко, пронзительно, солнечно, трагически ясно и высоко, без тени фальши, что ее путь земной, отраженный в этих страницах ты воспринимаешь, как исповедь сердца, как поток сознания, как мудрость естественно не придуманную, которая может и тебе ненавязчиво и легко помочь.
Это, может быть, и есть, главный и совершенный смысл ее жизненного свершения, странствия, и важный урок ее пути: апрельская четкость, графичность ее земного выдоха, ее тропы, с ее восприятием любви и Жизни таким ясным и горьким. И глубоким.
Мне, думаю, тут же возразят: она пила, у нее были проблемы с восприятием действительности. Я знаю это.
Еще у нее был рак, многочисленные переломы и лечение в клинике неврозов. Она совсем не скрывала своих недостатков, пороков, открыто в них признавалась, иронизировала над ними. Писала о них в книге. Книга выдержала два издания.
Печерникова страстно любила стильную одежду, тонкие травяные ароматы, потрясающе читала стихи, помнила наизусть многое из книг и ролей. Читала свободно по французски Верлена и Рембо. Курила корейские сигары, несмотря на рак. Стеснялась намозоленных рук, но не морщин на лице. Совсем не слыла безгрешным ангелом. Но вот умерла едва ли не в день своего рождения - 1 сентября. Так обычно уходят ангелы. Во всяком случае, легенды настаивают на этом. Можно, конечно, спорить. Но я не стану.