На сыром песке оставались глубокие следы моих новеньких сапожек. Опять все перерыли. Обходи теперь. Дул холодный ветер, на обочине еще лежали корочки льда. К обуви прилипли прошлогодние листья, комки грязи. Я остановилась, принялась вытирать обувь о тротуарную плитку, стараясь сбросить прилипшую к подошве глину. Зайдя во двор, я присела на скамейку у подъезда и, достав из сумочки салфетку, почистила обувь.
— Отец-то чего на работу не ходит? — неожиданно спросила подошедшая соседка — Всё дома.
— Он, тетя Маша, всё время… нетрезвый, — я от неожиданности сказала правду.
Отец — это было самое больное место в моей жизни. Всегда угрюмый, заросший щетиной, он часто пил и из-за этого все время «перелетал» с работы на работу. Денег он матери почти не приносил, и поэтому в доме не утихали скандалы. Соседка осуждающе покачала головой и зашла в подъезд. Дверь неприветливо захлопнулась за ней. Домой идти не хотелось. Я принялась разглядывать прохожих, это было просто, ведь чтобы зайти в дом, нужно было идти мимо скамейки.
Вот спокойно, уверенно и деловито идет сосед сверху, главный инженер. Он высокий, сутулый, белобрысый. Во рту папироса, перед лицом клубится дым. Ловко обходит лужи и выбрасывает папиросу в урну. Сухо здоровается. Я киваю в ответ.
Едва он прошел тут же появился толстяк, лоб которого переходил в бледную лысину. Он семенит, останавливается перед дверью. «Можно?» — вежливо осведомляется он у меня. Не понимая, я посмотрела на него. «Откройте, пожалуйста» — толстяк начинает путано объяснять, зачем ему нужно войти. Я встала со скамейки, открыла своим ключом дверь подъезда, так и не поняв, зачем нужно туда этому смешному гостю. Перед тем, как зайти, толстяк окинул меня масленым взглядом, поблагодарил. Я молча отвернулась.
Стайка подростков из школы впорхнула во двор, ребята встали за угол дома и достали пачку сигарет. Не первый раз сбегают с уроков поболтать и покурить, чувствуют себя смело, смеются, да и неудивительно – уже, не смотря на ветер, заметно потеплело. Когда я смотрю на них и настроение становится чуть лучше. Гурьбой школьники заходят в подъезд, не обращая внимания на меня, они слишком занятые жизнью и молодостью, дверь им открывает соседский парень, их приятель и одноклассник, рыжий, в веснушках. Веселые ребята. Во дворе стихло.
Нехотя я встала. Хандра вернулась ко мне, неожиданно я поняла, что иди некуда. Неожиданное ощущение ненужности сдавило сердце, я сделала шаг и остановилась. Я стояла, а весенняя вода из лужи холодными каплями просачивалась в мою обувь. В конце – концов, очнувшись, я зашла в подъезд, пытаясь понять, зачем так долго стояла в студеной воде и почему мои руки еще сжимали грязную салфетку для обуви. Я отбросила салфетку и быстро сняла ледяные мокрые сапоги, оставшись босой на холодных ступенях. Взбежала по лестнице. Вниз спускался тот самый толстяк, недовольно бурча себе под нос. Увидев босую девушку с сапогами в руке, он присвистнул и заявил.
- Как это Вас угораздило? Впрочем, я сам, иногда, вляпывался в дерьмо.
Я посторонилась, пропуская мужчину, но он остановился, беспардонно оглядывал мои босые ноги. Мне стало неудобно.
- Это не дерьмо, а вода – сказала я отворачиваясь от несвежего дыхания мужчины.
Теперь было видно, что толстяк выпивши, а в руках он нес… самовар, едва обмотанный газетами. Причем это был наш самовар, бабушкин!
– Отдай, вор! – я схватила семейную реликвию.
– Я купил этот предмет! – воскликнул толстяк, потянул самовар к себе.
Я поняла, что отец опять начал пропивать вещи и, в отчаянии, зарыдала в полной безысходности. Толстяк, в некотором смущении, пробормотал слова утешения, дыша на меня винными парами. Неожиданно он приобнял меня свободной рукой за плечи. Я дрожала от холода и обиды. Самовар было очень жалко.
– Это мой!
– Я не знал – пробормотал мужчина – Вы не стойте тут.
Мужчина пытался казаться учтивым и направил меня к лифту. Его рука легла мне талию.
– Спасибо, я дойду – все еще всхлипывая я – Отдайте самовар!
– Я заплатил за него Вашему родственнику! – уверенно заявил толстяк, убрал руку так поспешно, будто обжегшись.
– Послушайте, – неожиданно просто предложила ему я – Проводите меня до квартиры.
Толстяк молча кивнул и нажал кнопку лифта.
- Пешком – неожиданно твердо сказала я и пошла по лестнице.
Я стала подниматься по ступенькам, быстро переставляя босые ноги, за мной тяжело шаркал толстяк, имени которого я даже не удосужилась спросить. Самовар, впрочем, он крепко держал обеими руками.
Наверху отчетливо послышались детские голоса, школьники, как обычно, расположились на этаже своего рыжего приятеля. Я уверенно шла наверх, потом резко повернулась и обняла толстяка. Его дыхание било мне прямо в лицо.
- Поставь самовар – сказала я ему томно и обняла шею мужчины.
Толстяк поставил самовар на пол, неумело обхватив меня. Его руки стали тискать меня поверх одежды. Я обняла его сильнее… и заорала.
- На помощь, помогите! – я кричала старательно, подростки в испуге замолкли, а потом ринулись на мои вопли. Спасать! Я отпихнула толстяка вниз c лестницы, по направлению выхода из подъезда, а сама, подхватив самовар, помчалась домой.
Парни рассказали потом, что неудавшийся покупатель ринулся бежать и больше я его никогда не видела, а отец больше не делал попыток продать бабушкин самовар. Впрочем, и пить не прекратил.