Сегодня поделюсь впечатлениями от произведения своеобразного: безумно талантливого, очень тяжёлого, завораживающего, красивого и отвратительного.
Звучит загадочно и претенциозно, соглашусь. Но исключительно потому, что выбранную книгу нельзя описать двумя словами. Она слишком многопланова при всей кажущейся простоте.
Это - «Стрекоза, увеличенная до размеров собаки» Ольги Славниковой.
Однако простым здесь кажется только сюжет. Не сразу даже ответишь, о чём конкретно в нём идёт речь, но на язык так и просится бесхитростное определение - «про жизнь». В романе описывается судьба двух женщин: матери, Софьи Андреевны, и дочери, Катерины Ивановны. Есть и другие персонажи, причём весьма фактурные – бывший муж, его родня, соседи, коллеги, просто случайные люди – но главными остаются эти двое. Они впервые предстают перед читателем на фоне застойных брежневских лет, уже немолодыми, но огромная и весьма значимая часть текста отведена воспоминаниям героинь, начиная с детства.
Хотя привычное слово «героиня» никак не вяжется ни с одной из них. И причина проста: они существуют в замкнутом кругу собственных судеб без мужчин, без друзей и без особых перспектив. И на протяжении всего произведения не происходит ничего хоть сколько-нибудь примечательного. Даже знаковые вехи вроде свадьбы или похорон будто затянуты болотной жижей, присыпаны мусором, низведены до судорожного, но мелкого копошения.
Недаром в название романа вынесен такой «насекомый» образ. В его фантасмагоричности невольно просматривается отсылка к Кафке. Да и в самом повествовании прослеживается кафкианская традиция: в застылости времени, в пристальном, даже скрупулёзном, внимании к деталям - из-за чего в конце концов происходящее обретает черты сюрреалистические.
Перед нами опять образ «маленького человека». Мотив довольно знакомый: в современной русской прозе часто встречаются жизнеописания «непутёвых» персонажей – та же Улицкая, тот же Иванов, тот же Водолазкин. Однако чем выделяется Славникова?
Пожалуй, что в первую очередь – уникальным языком и художественным методом.
Лично меня как человека профессионально пишущего просто не могла не покорить техническая сторона романа.
Страницы буквально усыпаны насыщенными образами. Они лежат густым увесистым слоем, будто галька. И если у других авторов от описаний и сравнений устаёшь и спотыкаешься, то у Славниковой читатель буквально на эти же тропы и наступает и опирается, шагая от фразы к фразе, от абзаца к абзацу.
Потому что это не просто «красивости», по умолчанию «положенные» для художественного текста. Писательница совершает нечто экстраординарное: с помощью меткого, нетривиального образа заставляет по-новому взглянуть на привычные вещи, часто через их родство с другими.
Так, у неё весенняя буйная трава похожа на шприцы с соком, художник с растрёпанной бородой на прялку, тело подростка на недостроенный дом, рассохшийся забор с прошлогодней травой на расчёску с волосами, неумело приготовленные пирожки на тапки - и так далее.
А выразительные эпитеты? «Мреющая толпа», «сырокопченое лицо», «узкие трагические рукава» у платья, «синюшная рубчатая дорога»...
И такая фотографическая экспрессия буквально во всём и везде.
Отдельно стоит отметить, что Ольга Славникова писательница не столичная. И потому искушённый читатель не встретит уже привычных - а может, кому-то даже набивших оскомину - картин Москвы и Питера. Вообще, упоминание о ней попалось мне на страницах другой замечательной книги (о которой, возможно, тоже будет рассказано на канале) – это «Ёбург» Алексея Иванова. В живом и увлекательном рассказе о недавней истории Екатеринбурга огромное внимание уделено культурной жизни и примечательным именам. И автор подчёркивает, что Славникова является уральским автором не просто формально, по месту рождения или проживания, а потому, что в её произведениях воссоздана прочувствованная, зримая атмосфера её родных мест.
Сначала даже просыпается радость узнавания или угадывания, когда некие детали стыкуются с предположением, что и в «Стрекозе» место действия – именно Екатеринбург: облик зданий, неоновые вывески, постоянные упоминания трамваев. Потом, правда, оказывается, что всё происходит в провинциальном промышленном городе, который так и остаётся безымянным, неназванным. Но чего стоит хотя бы вот это описание:
Сразу возникло желание поделиться прекрасным отрывком со знакомыми и приятелями. И одна жительница Екатеринбурга с добродушным критицизмом заметила, что это даже слишком поэтическая картина – но достоверность подтвердила.
И в этом, по-моему, как нельзя лучше проявляется талант Ольги Славниковой. Она видит своеобразный эстетический потенциал буквально везде и поразительно живописно изображает то неказистое, на что многие не обратили бы внимания и для чего не смогли бы подобрать никаких особенных слов.
Поэтому «Стрекозу» можно посоветовать авторам в качестве наглядного пособия, как писать образно, да и просто читателям, ценящим по-настоящему богатый, красочный язык.
Забегая вперёд, можно сказать и так: автор буквально вытягивает всё произведение своим художественным мастерством. Однако при этом роман подойдёт не каждому любителю изящной словесности. Потому что краски в основном – мрачные.
Это откровенно депрессивная история о токсичных отношениях, о том, как мать и дочь буквально изводят друг друга часами, днями и годами, никчёмно отравленно живут и так же никчёмно умирают.
В одной из аннотаций к роману сказано, что они «любят друг друга и ненавидят». Но соль в том, что оба этих слова чересчур ясные и сильные. Не под стать персонажам. К их связи не подходят слова «любовь» и «ненависть» – это комок болезненной зависимости, намертво склеенный эмоциями тёмными, путаными и мутными. Софья Андреевна и Катерина Ивановна порой сами не в силах разобраться, что же они на самом деле чувствуют – и друг к другу, и вообще «по жизни».
Стоит отметить, что в принципе все в этой книге не понимают и не воспринимают друг друга. И это особенно заметно на примере двух главных женских персонажей. Они существуют будто в параллельных мирах, и это заметно, когда автор переключается между ними и освещает то одну, то другую точку зрения. Одно и то же происшествие или поведение у матери и дочери имеет разные трактовки, но объединяет их лишь одно: что другая якобы всё делает исключительно для того, чтобы досадить несчастной жертве. А здесь таковыми являются обе – они обе буквально не живут, а мучаются.
Но не лучше и все остальные. Каждый буквально варится в своём соку – будь то полоумная старуха Комариха, или художник-неудачник Рябков, или пьяница Иван, муж Софьи Андреевны. Если персонажу приходится взаимодействовать с кем-то ещё, то этот другой вызывает у него окрашенный тревожным недоумением дискомфорт.
Вот тут, пожалуй, и вырисовывается лейтмотив всего романа, ключевое слово: дискомфорт.
Им пронизано всё существование персонажей – и для многих, очевидно, само наблюдение за их судьбой на страницах книги.
Здесь стоит вставить ремарку чисто технического плана, почему чтение может показаться некомфортным – из-за полного отсутствия диалогов. По сути, вся книга – это сплошной нарратив. И этот приём лишь усиливает ощущение глухости, замкнутости внутренней жизни всех действующих лиц.
Я бы лично не рекомендовала «Стрекозу» тем людям, чьё душевное состояние может ощутимо ухудшиться от описания беспросветной атмосферы в литературном произведении. Для того чтобы читать такие книги, нужно иметь определённый иммунитет или настройку на определённую волну - пытливо-бесстрастную.
Именно так можно охарактеризовать и манеру изложения писательницы. Иванов в своём очерке говорит: «Сама она рассказывает, что в школе все отмечали её математическое дарование – оно ощущается и сейчас: проза Славниковой какая-то абстрактно-отстранённая и аналитическая». Да, автор очень тонко передаёт переживания персонажей – но сам им не сопереживает. Скорее, рассматривает и описывает их, как энтомолог.
По этой причине роман, вероятно, будет сложно читать тем, кто привык к эмпатии писателя по отношению к персонажам. Но у Славниковой - совершенно другая цель.
Невольно вспоминается красноречивый комментарий одной читательницы на сайте онлайн-библиотеки: она сказала, что после прочтения удалила книгу с чувством «мстительного удовольствия».
Что ж, это тоже хорошо: вынырнуть из гнилого болота и понять, что твоя жизнь ещё далеко не так плоха. Это напоминает известный анекдот о тесных ботинках, снимаемых после очередного ужасного дня – ужасность которого сразу же развеивается чувством облегчения.
Но примечательно, что персонажи романа своих «ботинок» вообще не снимают и не могут понять, почему же им так нехорошо и муторно, почему всё не ладится. Они не живут, а влачат существование, и всё это под знаком тупого риторического вопроса: «А может, так и надо?..» (да навряд ли кто-то озабочен даже им).
Самый рефлексирующий персонаж – это мать, Софья Андреевна. Но даже то, что она вроде бы и самый интеллигентный человек из всех, учительница русского языка и литературы, не прибавляет ей ни ума, ни одухотворённости. Вся её рефлексия направлена на накопление обид – от бросившего её мужа, от собственной дочери, в которой всё не так и всё не то, от учеников, от их родителей, от коллег, от соседей, от всего мира: «Никто не хотел платить моральных долгов, и у Софьи Андреевны было законное чувство, что она обладает непочатым сокровищем, составленным из чужой неблагодарности, пороков, наносимых ей людьми незаслуженных обид».
Она копит в душе исключительно грязь – но надеется, что она каким-то чудесным образом конвертируется в «полноценное счастье, соединявшее в её представлении мир тургеневской усадьбы и победивший космический коммунизм».
И предложить окружающему миру ей тоже нечего, кроме грязи, это – её самая яркая и сильная реакция. Софья Андреевна знает, что жених, а далее муж, изменял ей с соседкой, и что же она делает? На свадьбе идёт прямо через пьяную гуляющую толпу гостей и выливает соседке на платье миску с жижей из-под еды, а потом годами бросает ей мусор на балкон и запихивает в почтовый ящик немытые мешки из-под рыбы.
Абсурдность подобной жизненной философии и поведения для Софьи Андреевны непонятна. Но она должна стать очевидной для читателя и побудить его к самодиагностике, к проверочным вопросам. А не занимаюсь ли я примерно тем же самым? Не трачу ли я свою жизнь на то, что превращает меня в ничтожество?
Если такие моменты никак не осознавать, то можно действительно трансформироваться в персонажа «Стрекозы», причём незаметно для самого себя. Парадоксальность людей в романе в том, что они не плохие и не хорошие, обычные, но посмотреть со стороны – настоящий цирк уродов. И при этом никто не видит своего убожества.
Бросается в глаза то, что по ходу текста не встречается ни одного симпатичного лица. Притом опять же, никто, кажется, не имеет представления о собственной внешности – восприятие себя у персонажей имеет амплитуду от глухого недовольства до карикатурной самоуверенности. Последнее ярче всего видно на примере коллеги и вроде-бы-подруги Катерины Ивановны: «Маргарита была вполне и совершенно счастлива: однажды, выпив сладкого вина, она даже призналась Катерине Ивановне, что жалеет всех, кто с нею незнаком. Надо сказать, что на взгляд постороннего наблюдателя Маргарита в самом деле выглядела жалко: обширный плоский лоб при мелкости прочих черт, ротик, будто собранный на резинку, густые, как вата, обесцвеченные волосы, вечно сожженные завивкой и неистребимо пахнувшие горелой тряпкой, несмотря на крепкие духи. Молодость ее уже являла черты будущей старухи – в двадцать пять Маргарита была карга».
Искажение восприятия не только внешности, но и жизни в целом, извращение оценок, масштабов – это красной нитью проходит через роман, и тут по-новому раскрывается его сюрреалистическое название.
Оно отсылает к одной из деталей: к двум вышивкам крестиком, висящим в квартире героинь – на одной стрекоза, на другой собака, но выполнены они в одинаковом размере. Это символизирует в первую очередь образ общения матери и дочери. Ни разу мы не видим, чтобы они обсуждали значительные темы или делились своими переживаниями – всё их взаимодействие сведено только к быту и мелочным придиркам – так что обе женщины занимаются тем, что раздувают из мухи слона, а точнее, из стрекозы собаку.
А сами при этом – мельчают. Как и все прочие фигуры повествования, чем дальше, тем ощутимее. И это происходит с персонажами даже физически. Громоздкие и массивные, мать и дочь к концу истории становятся костлявыми и высохшими, то же происходит с уродливо толстой матерью одного из школьных учеников, отчего она и превращается в старуху по кличке Комариха. Такие же метаморфозы у Ивана – если сначала видна некая молодая крепость, то потом, опустившись, он похож на обтёрханного мальчика со стариковским лицом.
И что бы кто ни пытался делать, предпринимать – движения вперёд не происходит, вместо развития только деградация, и следы этой могильной затхлости носят даже относительно «благополучные» судьбы произведения.
Вообще же, благополучия нет нигде и ни в чём. И это впечатление во многом формируется с помощью визуального ряда. Он весь состоит из фиксирования бытовых подробностей, потому что быт в романе не просто среда обитания, а практически единственный объект внимания персонажей.
И по описаниям это настоящая тоска: тусклый свет, дряхлая мебель, обшарпанные стены, помойные запахи, безобразный и скудный ширпотреб в магазинах, скособоченные очертания, липкие поверхности, невкусная еда...
Если кому-то из читателей приходилось снимать старые запущенные квартиры, то ему известно, что такое «бабушатник». Так вот, атмосфера романа – это один сплошной бабушатник, причём гипертрофированный до возникновения рефлекторной гадливости при чтении.
Это метод художественного изображения. Но он использован не потому, что «в Советском Союзе вообще было плохо», а уж в уральских городках и подавно. Все эти вещи можно изобразить совсем по-другому, тепло, весело, показать, что люди искренны и сильны вопреки убогости окружающих предметов. Но людей подходящих нет.
И потому у Славниковой и сама обстановка поглощает их, как гигантский слизень – и они сами её пачкают и уродуют своей духовной нечистотой, оставляя следы, ускоряющие распад. И даже пищу свою отравляют собою же, своими эмоциями: так, приехав к деревенской родне Ивана, Софья Андреевна ест пельмени (по идее, горячие, сочные и вкусные) «как поганых лягушек».
Невольно возникает вопрос: а можно ли «Стрекозу» назвать чернушной?
С одной стороны, в романе нет откровенного, графичного насилия, расчленёнки, проституции, наркомании и тому подобных однозначных атрибутов. Да и криминал – это всё-таки события исключительные, а в романе, как мы помним, «ничего не происходит».
Однако есть упоминание «череды нежных девичьих трупов во дворах».
Однако описан животно-топорный половой акт без согласия, приведший к зачатию Катерины Ивановны.
Однако описаны отметины избиений на лицах и телах деревенских женщин – домашнее насилие, причём привычное и воспринимаемое как норма. Ниже просто не могу не привести этот отрывок:
В конце концов, «добивает» читателя описание физиологических подробностей. Все естественные процессы выглядят отвратительно. Причём автор изображает их так, что это не воспринимается откровенно вульгарно, часто витает дух некой недосказанности, но это отнюдь не умаляет эффекта. Часто – даже наоборот.
Примером может служить рассказ о смерти ненавистной соседки: «Он обстоятельно сообщил, что «профессорша» умерла от сердца, когда мыла в тазике голову шампунем, и лежала, пока не пришли, лицом в воде, в своих раскисших волосах». Приятного мало, но и ничего особо мерзкого.
Но что, если вспомнить, что соседку обнаружили только на четвёртый день?.. Можно лишь представить, во что за это время превратилось её лицо. Но, вероятно, чересчур живо лучше не представлять.
Итак, мы получаем «фильм», в котором не происходит ничего вопиющего, но по атмосфере всё явственно напоминает «Груз 200». Обыгрывая название романа, можно утверждать, что данное литературное произведение – это бытовуха, увеличенная до размеров чернухи.
Страшное – рядом. Оно чаще всего совсем не поразительно и не эффектно, оно становится обыденностью. Зараза распада проникает в души совершенно неприметно.
И становится ясно, что эта книга – вовсе не про жизнь, а про смерть. Причём про смерть не как единовременное событие, а как способ существования.
Итак, подводя итоги, могу лишь повториться, что «Стрекоза, увеличенная до размеров собаки» - это книга не для всех. Но если вы чувствуете себя достаточно крепко, то прочесть этот роман я бы всё-таки однозначно советовала. И причины этому две.
Во-первых, не могу в очередной раз не отметить потрясающее мастерство Ольги Славниковой: пишущим людям есть, чему у неё поучиться. Это пример того, «как надо».
Во-вторых, это произведение с глубинным философским подтекстом. И, как ни парадоксально, но речь в нём идёт всё-таки о том, как избежать смерти.
А это уже пример того, «как не надо»: как не нужно жить и чего не нужно делать, если не хотите, чтобы ваша жизнь обернулась гниением заживо. Разумеется, читатель не отыщет чётких инструкций – но, как говорится, выводы каждый делает сам...
P.S. Все фото взяты из паблика VK "Русская смерть"