- Продайте мне эту ручку.
Она даже не улыбалась. Ведь прекрасно понимала сучка, что любой кандидат на должность, хоть как-то связанную с продажами, приходящий в отдел HR на собеседование, знает, что ему предложат этот тест. И что каждый из нас посмотрел по два десятка роликов на ютубе о том, что и как надо правильно отвечать. А главное, она понимала, что я знаю о том, что она понимает, что я об этом знаю. Короче... Я, чуть прищурившись, смотрел не ей в глаза, а на дешевую китайскую пластиковую ручку с логотипом "bic", которой она медленно покачивала передо мной, демонстрируя холеные ногти с дорогим маникюром.
Пауза затягивалась. Она заученным движением выразительно вскинула левую бровь, приведенную в салоне тридингом, мезотерапией, микроблейдингом или еще какой адской процедурой в безупречное состояние. Брови, маникюр - тысячи три рублей по минимуму в Москве. В хорошем салоне можно смело умножать на пять. И это я не беру в расчет всего остального, что она вложила в свой внешний вид, чтобы сейчас задать мне совершенно бесполезный вопрос, которому ее обучили на папины деньги в каком-то коммерческом вузе, который ежегодно выпускает тысячи таких, как она по американским методичкам полувековой давности, которые давно не работают хотя бы потому, что про интернет тогда еще никто не слышал. Мир спектакля и имитации. Она получает деньги на брови и ногти, задавая бессмысленные вопросы тем, кто эти деньги будет зарабатывать реальными продажами китайского дерьма, получая при этом в несколько раз меньше. Все фальшивое: брови, китайская ручка с французским логотипом, маникюр, бесполезные вопросы, заученные ответы.
- Я помню чудное мгновенье, - немного задумчиво произнес я.
Покачивание ручки прекратилось, бровь застыла в изумленном состоянии.
- Передо мной явилась ты, как мимолетное виденье, как гений чистой красоты.
Я замолчал.
- Что, простите? - она чуть наклонила голову, демонстрируя мне сережку белого золота с несколькими мелкими дешевыми бриллиантами.
Какие твои годы, девочка. Наверняка на иностранных сайтах знакомств уже развешаны несколько объявлений с соблазнительными фотографиями, обработанными в фотошопе. И даже ведется переписка с двумя-тремя перспективными кандидатами - пожилым шведом, молодым арабом и неопределенным, но очень богатым китайцем. Не сомневаюсь, что с английским у тебя все в порядке.
- Май тогда выдался жарким, - я повернулся и посмотрел в окно. - Вот, как сейчас. В последних классах я сидел на задней парте у окна. А она сидела тоже на задней парте, но через ряд - у стены.
- Кто "она"?
- Инна Третьякова. Май, последние уроки. Впереди выпускные экзамены, поступление в институт, у кого-то из мальчишек армия. Впереди была жизнь. А я сидел за последней партой и смотрел в окно.
- Простите, а при чем здесь эта ручка? - она старалась казаться невозмутимой, как учили за папины деньги, но я видел, что заинтересовал ее.
Я сделал небрежный жест пальцами, будто отмахиваясь от вопроса.
- Инка была похожа на молодую Татьяну Друбич. Смотрели "Сто дней после детства"?
- Нет, - покачала она головой, но я не обратил внимания.
- Я тогда будто почувствовал что ли что-то. Взгляд. Повернулся.
Я снова посмотрел на ручку в ее руке.
- Разрешите?
Она протянула мне пластмассовую штамповку, изготовленную каким-то китайским крестьянином, устроившемся на большом заводе в городе. Я взял ручку и всмотрелся в плохо пропечатанный логтип французской фирмы с многолетней историей.
- Я повернулся. Медленно так, словно меня за волосы потянули. Она сидела, закинув ногу на ногу, покачивая туфелькой с плоской подошвой на кончиках пальцев. Самый кончик вот точно такой ручки она держала в губах и смотрела на меня. В среднем ряду за последней партой между нами никого не было. Мы просто сидели и смотрели друг другу в глаза. Я, наверное, впервые в жизни по-взрослому смотрел на любимую женщину, и у нее взгляд тоже был такой... серьезный.
- Вы... между вами что-то было?
Я отрицательно покачал головой.
- Первая безответная и невысказанная любовь.
Она посмотрела на свои ногти, попыталась сложить руки, а потом просто убрала их под стол.
- И что дальше? - спросила она.
- Дальше меня вызвали к доске. Русский язык и литература - вечный трояк, - усмехнулся я. - Ирина Леонидовна попросила прочитать что-нибудь из Пушкина. Я и прочитал. Декламатор из меня всегда был никакой, но я читал, глядя в сторону задней парты у стены, где Третьякова, не отводя взгляда, кончиком вот такой ручки слегка постукивала себе по нижней губе в такт строфам. И тут русичка задала самый идиотский вопрос из всех возможных: "Что по-твоему Пушкин хотел сказать этим стихотворением".
- А вы?
- Я сказал, что Пушкин, чего хотел, то и сказал. А лучше него я не скажу. Она поставила мне пятерку "только за то, что хорошо прочитал". А я же не для нее читал, а для Третьяковой.
Я положил ручку на стол, и в кабинете воцарилась тишина. Она думала о чем-то своем, пряча маникюр под столешницей, а я смотрел на кривой логотип "bic".
- Знаете, что, - сказал я, поднимаясь, - не продам я вам эту ручку. Она не продается.
- Мы свяжемся с вами и сообщим о результатах, - вспомнила девушка обязательную программу.
- Спасибо, не надо. Я передумал.
Когда я уже открывал дверь, она окликнула меня:
- Вы признались ей?
- Что я, дурак что ли? - усмехнулся я и вышел из кабинета.
Годы спустя после школы я прочитал письмо Пушкина Соболевскому, где поэт писал об Анне Керн, которой посвятил свое бессмертное стихотворение. "...Ты ничего не пишешь мне о 2100р., мною одолженных, а пишешь мне о m-m Керн, которую я с божьей помощью на днях в..б". Помню, тогда поразил даже не мат и не скотство по отношению к женщине, которой "наше все" посвятил великие стихи, а упоминание о деньгах, которые были важнее очередной девки. Все фальшивое, все.