Явление самозванца – неизбежное наказание
всякого похитителя власти…
К. Биркин. Временщики и фаворитки.
Несмотря на все щедроты Бориса (Годунова – прим. ред.), его не любили. Его бы не избрали в цари, если бы избрание проходило правильным порядком, если бы духовенство и московская чернь не порешили тогда судьбы Русской земли. Московские люди понимали, что все знаки царского добродушия истекают из одного желания утвердить за собой похищенную власть, что Борис только обольщает народ.
Слуги Борисовы показывали свое усердие к царю больше, чем царь требовал.
Борис, однако, хотел, чтобы его царство, если было в печальном положении, то, по крайней мере казалось бы счастливым.
…с каким бесчеловечием ратные люди Борисовы свирепствовали над своими соотечественниками.
…а все-таки считали грехом не повиноваться ему (Борису Годунову), признавая, что следует покоряться и дурному господину, не только хорошему.
(Костомаров Н. И. Смутное время Московского государства в начале XVII столетия. Исторические монографии и исследования. М., «Чарли», 1994, 800 с.)
Все цели его (Бориса Годунова) деятельности клонились к собственным интересам, к своему обогащению, к усилению своей власти, к возвышению своего рода. Он умел выжидать, пользоваться удобными минутами, оставаться в тени или выдвигаться вперед, когда считал уместным то или другое, - надевать на себя личину благочестия и всяких добродетелей, показывать доброту и милосердие, а где нужно - строгость и суровость. …
Этот человек, как всегда бывает с подобными людьми, готов был делать добро, если оно не мешало его личным видам, а напротив - способствовало им; но он также не останавливался ни перед каким злом и преступлением, если находил его нужным для своих личных выгод, в особенности же тогда, когда ему приходилось спасать самого себя.
Ничего творческого в его (Бориса Годунова) природе не было. Он неспособен был сделаться ни проводником какой бы то ни было идеи, ни вожаком общества по новым путям: эгоистические натуры менее всего годятся для этого. В качестве государственного правителя, он не мог быть дальнозорким, понимал только ближайшие обстоятельства и пользоваться ими мог только для ближайших и преимущественно своекорыстных целей. Отсутствие образования суживало еще более круг его воззрений, хотя здравый ум давал ему, однако, возможность понимать пользу знакомства с Западом для целей своей власти. Всему хорошему, на что был бы способен его ум, мешали его узкое себялюбие и чрезвычайная лживость, проникавшая все его существо, отражавшаяся во всех его поступках.
Трудно найти лицо (В. Шуйский, царь, сменивший Лжедмирия, г.г. правления 1606 – 1610), в котором бы до такой степени олицетворялись свойства старого русского быта, пропитанного азиатским застоем. В нем видим мы отсутствие предприимчивости, боязнь всякого нового шага, но в то же время терпение и стойкость - качества, которыми русские приводили в изумление иноземцев; он гнул шею пред силою, покорно служил власти, пока она была могуча для него, прятался от всякой возможности стать с ней в разрезе, но изменял ей, когда видел, что она слабела, и вместе с другими топтал то, перед чем прежде преклонялся. Он бодро стоял перед бедою, когда не было исхода, но не умел заранее избегать и предотвращать беды. Он был неспособен давать почин, избирать пути, вести других за собою. Ряд поступков его, запечатленных коварством и хитростью, показывает вместе с тем тяжеловатость и тупость ума.
(Н. И. Костомаров. Русская история в жизнеописаниях ее главнейших деятелей. М. Книга. 1990)
Бояре порешили отречься от царика (Лжедмитрия 3), отречься и от Шуйского (свергнувшего первого Лжедмитрия и ставшего царем 19.05.1606 г.), отдаться Сигизмунду (польскому королю) и стараться привести ему в подданство все Московское государство.
…дьяк Иван Грамотин … говорил: «Так как сам Бог поручил королю прекратить кровопролитие, междоусобие в Московской земле, то патриарх Филарет (отец М. Романова, первого царя из новой династии, избранного 21.02.1613 г. – прим. ред.), духовенство, бояре, окольничьи, дворяне, думные дьяки, стольники, стряпчии и всякого звания московские люди бьют челом королю и объявляют, что они желают возвести на престол Московского государства королевича Владислава, с тем, чтобы король сохранил неприкосновенно святую веру греческого закона, которую столько веков свято исповедовали московские люди».
Поляки видели, как бояре и дворяне раболепно выпрашивали у Сигизмунда имений и почестей, как русские люди продавали свое отечество чужеземцам за личные выгоды. Поляки думали, что, как только бояре склонятся на их сторону, как только они одних купят, других обманут, то можно совладать с громадой простого народа, не знающей политических прав, - с этим стадом рабов, привыкших повиноваться тяготеющим над ними верхним силам.
Они ошиблись. Они не рассчитали, что помимо политических прав, которыми Польша так гордилась и которых Русь не знала, была на Руси животворная сила, способная привести в движение неповоротливую громаду – это была православная вера! Она-то соединила русский народ, она для него творила и государственную связь, и заменила политические права. Знаменем восстания была тогда единственно вера: во всех грамотах выставлялось на первом плане побуждение религиозное, необходимость защищать церкви, образа и мощи, которым творили поругание польские и литовские люди. Эти-то драгоценные для сердца и воображения предметы подняли тогда русских всех земель.
А ведь до сих пор у нашей творческой «интеллигенции» считается признаком хорошего тона поносить наш народ, забывая о том, что когда у нации появляется достойный лидер, то народ творит подлинные чудеса
Народная громада завершила дело спасения Руси; когда сильные земли Русской склонились перед внешней силой, искали у нее милостей или упадали духом и смирялись, народная громада, почуявши и уверившись, что ей будет худо под иноземцами, одушевленная именем угрожаемой веры, не покорилась судьбе и показала истории, что в ней-то именно и хранится живущая сила Руси, что в этой Руси есть душа, народное сердце, народный смысл. Но и эта громадина после того погрузилась в безгласие и ничтожество глубже, чем до переворота.
(Костомаров Н. И. Смутное время Московского государства в начале XVII столетия. Исторические монографии и исследования. М., «Чарли», 1994, 800 с.)