И сидели они за столом несколько дней. И пили они пиво, да пунш с тостом. Литрами пили. Бочками. Светлое пиво пенилось и освежало. Тёмное, душистое пиво опускалось по горлу, и вокруг всё плыло. Лимонный пунш кислил язык, отрезвлял разум буквально на один миг, пока коньяк внутри него не пускал мурашки по всему телу и не туманил рассудок. В этом тумане блуждали все. И никто не знал, когда это кончится. Кажется, все думали, что эти яства не закончатся никогда. Нет, они были в этом уверены.
Тризна же. Тризна! А как иначе…это же святое!
Хвалить павших боевых товарищей и пить за их отвагу. Произносить речи на весь огромный зал и осушать бокалы одним глотком.
Вот, казалось бы, вечер добрался до пика. Вот-вот произойдёт кульминация, и тризна потихоньку пойдёт на спад, и станут все расходиться по домам. Но откуда-то берутся ещё бочки. А потом ещё! Ещё и ещё. Им нет конца. Да и кому нужен этот «конец». Пусть они льются всегда. Вечность. Рекою разливаются по горлам. А как-иначе-то…
Тризна же. Тризна!
Один седой воин поднялся на ноги. Все знали его по кличке: «говорун». Сейчас он держал в руках небольшую бочку. Говорун извился весь, как змея, прежде чем выпрямиться. Он заговорил. Слушать его было невозможно. Он жевал слова, будто во рту мешал второй язык. Иногда пил пиво прямо на полуслове и постоянно икал. Сторонний наблюдатель, абсолютно трезвый человек, вдруг оказавшись в таком месте, и совершенно по непонятным причинам не пьющий в столь важное пиршество, ни за что бы не понял о чём говорит этот воин. Но все остальные воины кивали. Все они понимали его речь. Ничего ироничного в этом нет. Обычное дело. Остальные поддерживали сослуживца боевым кличем и ободряющими ударами деревянных бокалов о столы. Они слышали слово: «отвага», и тут же начинали кричать, слышали слова: «был отличным мужиком», и сразу били бокалами. Сосед Говоруна даже расплакался, нахваливая трогательную речь оратора.
После всех сказанных слов, Говорун поднял вверх бочку и под ободряющие крики сослуживцем, осушил её целиком. Как только пустая бочка упала на пол, сам воин рухнул туда же и громко захрапел. Но никто не придал этому значения. Все продолжали пиршество. Продолжали пить, смеяться и произносить речи.
И пили они долго. И сидели они за столом несколько дней.
А как иначе…тризна же. Тризна!