Праздничная линейка, проведенная по сказке «Винни-Пух и все, все, все…» прошла на удивление хорошо, даже, несмотря на то, что ее провели в виду жары не на открытой спортплощадке, как обычно, а перед входом в школу. Там стояла тень от когда-то опиленных, но уже разросшихся разлапистых тополей, которые давали возможность укрыться от жгучего солнца под своими широкими глянцевитыми листьями.
Сценарий как всегда разрабатывали всем творческим массовским коллективом: учителя и ученики по традиции переделывали какую-нибудь старую, всем известную сказку на современный лад.
На этот раз Винни-Пух (которого играл Василий Иванович Поделам, один из организаторов внеклассной воспитательной работы, тот самый «Иваныч», кто тоже участвовал в недавней сонной фантасмагории Спанчева) страдал от своих бывших друзей, местных «братков», поделивших между собой лес и превративших его в доходную «малиновую поляну». «Пятачок», его играла Саша Сабадаш, монополизировал лесную торговлю медом, основав фирму «Сладкая жизнь». Под дулом автомата она загоняла визжащих от ужаса лесных зверюшек (их играли младшие «массовцы» - ученики 5-8 классов) на деревья за медом. «Ослик Иа» в исполнении Найчорова Марата, руководивший «трестом» «Ослиный хвостик», отрывал тем же зверюшкам хвосты и сбывал их за границу под видом подлинных ослиных хвостиков. Но всех превзошла Сова – Полатина Люда - в «мозгоцентре» которой (он так и назывался «Русские мозги») была организована «откачка мозгов» у тех же самых несчастных зверюшек, которые потом исполняли все вместе «Танец маленьких дебилей…» (Сабадаш, Найчоров, Полатина были одноклассниками Спанчева и тоже «принимали участие» в его ночном бреду.)
Растерянный и подавленный от картины такого «капиталистического» разложения своих бывших друзей, Винни-Пух тщетно пытался взывать к их совести и «светлому прошлому». Его бывшие друзья неизменно посылали его куда подальше вместе с коронной фразой, придуманной самими массовцами:
- Винни, не винти!..
Эта фраза стала популярной еще на этапе разработки сценария, а после линейки, что называется, пошла в школьные массы…
В конце концов, окончательно разочаровавшийся в своих друзьях Винни связывается с местным «депутатом» - то бишь самим Спанчевым Борисом. Его прототип, настоящий депутат, сам, кстати, стоял на линейке. Этот депутат, к слову – бывший ученик Двадцатой, в прошлом году провел в школе капитальный ремонт, закупил оборудование для многих кабинетов и актового зала и сейчас довольно улыбался, глядя на собственную пародию в талантливом исполнении Спанчева. Тот даже почти угадал с цветом пиджака и галстука – а в габаритах - так почти один к одному.
«Депутат», наконец, и навел порядок в «школьном лесу любимой Двадцатки». Он привел туда новое «пополнение» - лесников-первоклассников, арестовал и призвал к ответу всю «лесную братву», которая, разумеется, тут же раскаялась, попросила у детей прощения и вместе с первоклассниками поклялась активно участвовать в их новой школьной жизни.
Линейка прошла, что называется, «на ура», и если бы не дававшая о себе знать изнуряющая жара, даже сквозь тополиную листву достающая жгучими солнечными лучами затылки и спины зрителей, заставляя их покрываться испариной и липнуть к воротникам и рубашкам - все было бы просто замечательно. Праздник, как говорят в таких случаях, «удался на славу».
Спанчев и Митькин возвращались с получасового классного сбора в массовку – комнату, где постоянно «массовались» ученики и учителя, причастные к разного рода внеклассным делам. Желтая шевелюра Спанчева, что произвела свой задуманный эффект, гармонировала с его светлым «депутатским» костюмом; Митькин же, переодевшись после массовского представления, был в обычной «форме» - белой рубашке и черных брюках. По контрасту со Спанчевым, он был коротко подстрижен, и его, слегка конопатое и скуластое лицо с утопленными вглубь и близко посаженными глазами, было приподнято вверх, словно он старался сравняться в росте со своим другом.
- Ты обратил внимание – новенькая…. Как ее, Куракина или Куркина?.. А ничего… - растянувши губы в улыбку и слегка растягивая слова, заговорил Спанчев. Его синие глаза при этом оживленно поблескивали по сторонам.
- А ты уже положил глаз на нее? – в тон ему полушутливо подхватил Митькин.
- Да… Можно бы было и еще что-нибудь положить…. Кстати, слушай, Вовик (Борис, когда так называл друга, делал ударение на втором слоге.), сон мне приснился – ты, съехать можно…. И ты там…. Прикинь, мы в походе на Сингеле, дождь, ливень, наших руков (имеется в виду, руководителей) – Макса и Иваныча – как корова слизала…. И Гуля – прикинь! – утонула…
- Да ты чо? Ее же не было…
Спанчев вдруг затормозил и разразился хохотом. Хохот его с какими-то визгливыми обертонами, в отличие от глаз не был особенно «красив». Они уже стояли недалеко от массовской двери.
- Где не было?.. О-ха-ха!.. В моем сне?.. Ты откуда знаешь?.. Ха-ха!.. Ты чо – там был?..
Митькин сам заразился смехом Спанчева и, содрогаясь от внутренних толчков, протянул:
- И был, и мед-пиво пил, и по усам текло…
Спанчев от последних слов как-то быстро прекратил свой смех и внимательно взглянул на Митькина.
- Да, текло, только не пиво…
Тот снова колыхнулся, было, смехом, но Спанчев торопливо добавил:
- Ладно, потом всем расскажу…
В массовке уже были их одноклассницы – Полатина Люда и Сабадаш Саша, несколько массовских учителей и среди них их «руки», те, кто и водил их в походы, - учитель истории Максим Петрович Борюн (в ученическом обиходе – «Макс», «Борька», «Петрович») и учитель МХК и организатор Василий Иванович Поделам («Вас», «Пол», «Иваныч»). Сама массовка представляла собой бывший класс, разделенный теперь на три отсека. Первый – для сборов учеников-массовцев, второй – помещение, где находились столы зам. директора по воспитательной работе и организаторов, и третий – так называемый массовский «кильдим», где пили чай учителя и куда допускались самые приближенные - «массовцы» из учеников.
Сейчас почти все отсеки массовки были завалены и заставлены различным реквизитом от прошедшей постановки – его потихоньку разбирали вместе с оживленным обменом мнениями по ходу дела.
Много и оживленно говорила Саша Сабадаш. Это была высокая девушка с длинными темно-русыми, слегка мелированными осветленными прядками, волосами. Ее довольно милое лицо с небольшими оживленными глазками часто меняло выражение, а когда выражало улыбку, то в нижней его части образовывался правильный ромбик от слегка выступающего вперед подбородка с расширяющимися по бокам линиями щек к замыкающему всю «композицию» небольшому носику.
- Я - раз автомат вверх, а очереди-то и нет…. Ну, может быть, - да у Пятачка автомат заклинило!.. Чего в жизни не бывает? Я снова его вверх – раз!.. И опять ничего… Я уж хотела от себя какую-нибудь отсебятину – вот, мол, патроны кончилось. А тут – как жахнет очередь – я еле успела дернуться автоматом…
У нее был грудной, слегка глуховатый голос, идущий, как казалось не от горла, а откуда-то из глубины грудной клетки.
- Да, тормознул диджеюшка, - подключилась звонким голосом Полатина Люда. – Я бы его хорошо пропесочила. И мне тоже задержал, когда я мозгоотсос свой включала…
И она даже замахала руками, изображая несвоевременное включение.
В отличие от Сабадаш она была невысока, но ее крепенькая фигура обладала более развитыми формами. Однако лицо по-своему было очень выразительно. Черные смолянистые волосы, разметавшиеся по плечам слегка уложенными сосульками, оттеняли тщательно оберегаемую белизну кожи, подчеркиваемую густыми, практически сросшимися, угольными бровями. Но главное – крупные «цыганские» глаза с почти черными зрачками. Они слегка выступали вперед из глазниц и блестели особенным ярким блеском, но не стальным или холодным, а напротив – притягивающим, теплым, порою даже по-южному жарким.
- А Василий Иваныч наш, бедняжка…. «Винни, не винти!..» С вас, мне показалось даже пар шел из-под этой поролоновой головы, - добавила она, тряхнув волосами и обернувшись с улыбкой вглубь массовой.
- Не только пар – мозги дымились…
Это включился Василий Иванович, сидящий на стуле у открытого окна в белой, кой-где прилипшей к телу рубашке. Ему было на вид лет где-то под тридцать, и первыми бросались в глаза пышные рыжие усы, дававшие повод ассоциировать его с героем многочисленных анекдотов – Чапаевым Василием Ивановичем, героем, уже мало знакомым современным ученикам. Массовцам, впрочем, известным. Еще бросалась в глаза его прическа – какой-то странный ежик неравномерно подстриженных темно-русых волос. Оказывается, он буквально на днях вышел из больницы, где лежал все лето с какой-то непонятной травмой головы, - травмой, о которой по школе ходили самые разнообразные слухи.
И слегка отдуваясь от жара, пышущего в окно, продолжил:
- А вы видели меня, когда я снял этого Винни-Пуха, точнее, голову его?.. Весь был исполосован гуашью – это она от пота растопилась. Как спецназовец…. Полосатый, как американский флаг.
При упоминании о флаге вскинулся Митькин, засовывающий реквизитные поролоновые фрукты и овощи в нижний ящик стоящего около умывальной раковины шкафа.
- А я же флаг-то успел повесить – почти…. Да, на спортплощадке, пока не решили линейку у входа в школу проводить. Залез с веревкой в зубах на этот шест, смотрю – а там колесико набок сковырнулось. Я уж и так, и эдак – не лезет веревка в колесико и все. У меня уже руки дрожат, и смотрю – от пота начинаю скользить по этой железной хреновине. И струя по лицу – в глаза, уже не вижу ничего…. Как я не ское…бнулся (он вместе со всеми улыбнулся своему невольному «неологизму») – до сих пор не пойму.
- Да я ж тебе и крикнул, что вешать не надо, - вставил Спанчев. – Спас тебя.
- Да уж спас, Бор, ты мой спаситель желтоголовый…
Митькин вновь вызвал оживленную волну зубоскальства вокруг новой прически Спанчева. И тот вскоре рассказал свой «офигенный», как он сам его назвал, сон, который украсил многочисленными вставочками и «отсебятинками», благо, проверить его истинность было невозможно. Однако он пару раз бросал быстрый и слегка тревожный взгляд на Митькина, как будто тот мог его поправить, и почему-то совсем не сказал о его «разноцветности» под ливневыми струями.
Но больше всего всех рассмешил эпизод со смертью и воскресением Цыплаковой Гули. Спанч передавал его очень красочно, как будто действительно все так и было:
… - Чо обоссались, сукины дети? Вы что думали, что Гулю можно так просто в параше утопить? Бакланы, как бы не так…
Он даже имитировал характерный низкий голос Гули с приблатненной манерой вытягивания отдельных слов и носовым призвуком.
Конец его сна особенно заинтересовал Максима Петровича, который вышел его послушать из массовского кильдима. Это был уже слегка седеющий и полнеющий мужчина за пятьдесят, нижнюю часть лица которого обнимала густая, не очень ухоженная борода, а глаза почти закрывали широкие «брежневские» брови. Утираясь время от времени не слишком свежим носовым платочком, он внимательно слушал Спанчева, а в конце спросил:
- А что Найчоров?
Найчорова пока не было среди массовцев. Его зачем-то задержала «классуха».
- А что Найчоров? – не понял и переспросил Спанчев.
- Ну, с ним-то что?.. После того как нас всех молнией долбануло?.. Он добежал?..
Борис напрягся, пытаясь припомнить, при этом его голубые глаза быстро заморгали, а поднявшиеся брови изрезали лоб, облепленный желтыми прядками волос, широкими морщинами. Он даже открыл рот и по обыкновению стал чесать зубы.
- Нет, кажется… Не помню. Я уже проснулся… Да…
В это время по принципу «упомяни и появится» - в распахнутую настежь дверь массовки торопливо заскочил Найчоров Марат. Это был высокий худощавый паренек, с кавказскими чертами лица, но светлыми русыми волосами. Первое что бросалось в глаза – это немного странное, «остановившееся», выражение его лица с каким-то «вопросительным» оттенком. Как будто он был поражен какой-то пришедшей ему в голову мыслью, но эта мысль оказалась недостаточно ясной – и отсюда это вопросительное выражение.
- Вы что тут без меня?.. Меня Острога наша тормознула по поводу дублеров. («Острога» - это была кличка классной руководительницы 11 А по фамилии Острожная.)
- Эх, опять опоздал – не добежал!.. – пошутил от своего окна Василий Иванович.
Все дружно рассмеялись. И словно сговорились – как Марат не пытался расспросить всех, куда он опоздал и куда не добежал, все только отшучивались непонятными тому ссылками на «Сингель», «ливень», «молнию»…
В массовую тем временем собрались и все учителя-массовцы. Кроме Максима Петровича и Иваныча, это были в основном молодые учителя, чаще упоминаемые в своем кругу по именам, - «англичанка» Галина, «информатички» Полина и Евгения, «географиня» Юленька, и Светлана Ивановна Котик – собственно начальник «массовки» - зам. директора по воспитательной работе (ВР).
(продолжение следует... здесь)
начало романа - здесь