Веня стоял в очереди. Заскочил в банк заплатить за квартиру. Обычный банк – душный маленький коридорчик с несколькими окошками, облепленными очередями. Кашли и хрипы вокруг – каждый раз такое впечатление, хмыкнул про себя Веня, что за квартиры, свет и прочее платят одни пенсионеры. А люди помоложе посылают все эти платежи на хрен и выбрасывают платежки. Один я как белая ворона.
И тут до уха его донеслось нечто, что заставило его круто развернуться от своего окошка, к которому он почти подошел, к соседней очереди. Это был голос. Он уже забыл его, этот голос. Он слышал его только в редких снах, когда поутру просыпался с мыслью – вот блин, приснится же. Голос из далекого детства, когда-то назидательный, громкий и строгий. Этот голос теперь шипя, приглушенно, как будто радио с помехами, насмешливо просил:
- Женщина, ну я же перед вами стою. Что же вы пытаетесь меня проигнорировать? Я же живой человек, такой же, как и вы. Неужели вы действительно думаете, что я отниму у вас в этой очереди массу времени?
Этот необычайный монолог тут же потонул в гавкающем ответе «женщины». Но Веня его не слышал. Он как завороженный смотрел на хозяйку знакомого голоса. Это была она.
Комариха. Комова Марина Харитоновна, учительница русского и литературы. Когда-то, много лет назад, он люто ненавидел ее за всё то, что она с ним делала. За двойки, на которые ему со временем стало просто наплевать. За вызовы к директору. За приглашенную в школу мать, которая орала на него в присутствии Комарихи и даже подняла было руку, но он вырвался и убежал.
Кто придумал ей эту кличку? Батон, его школьный кореш, или Жухлый? Кто-то впервые сложил слоги ее «ФИО» воедино, и получилась Ко-мари-ха – удивительно подходившая к бледному худому личику и аскетичной фигурке кличка. «Точно, Комариха! – вырывалось злобно у него и его друзей не однажды. – Всю кровь готова высосать!» Комариха действительно не жалела сил. В отличие от Борова, Боровского, медлительного математика, который часто засыпал и похрапывал на уроках под сдержанное хихиканье всего класса, Комариха усердно пичкала их русской литературой. Казалось, если читать всё что она заставляет, не останется времени на еду и сон. Веня всё время «засыпался» по поводу прочитанного, отвечая невпопад и огрызаясь в ответ на ее упреки.
Худоба осталась. И бледное личико осталось. Но время жестоко исполосовало его морщинами и складками, вдавило живые умные глазки в темные круги на лице, обескровило давно не крашеные губы и побелило волосы. Остался и голос, в котором появились старческие шипящие нотки, и в данный момент от насмешливого он переходил в вежливо-требовательный:
- Женщина! Как вы выражаетесь! Откуда вы приехали, с этим вашим матом через каждое слово и поливанием грязью совершенно незнакомого человека? Вы просто смешны, посмотрите на себя со стороны! Ради места в очереди! Вы готовы меня съесть живьем, не правда ли? Это нормально, да, вы считаете? Да ради Бога, ради всего святого, вставайте вы куда хотите! Да после всего того, что вы мне тут наговорили, я не могу с вами стоять рядом. Наслаждайтесь своим - украденным у меня - (в этом месте обязательно должно быть выделение двумя тире, мелькнуло в голове у Вени, ибо Комариха даже говорила, обозначая пунктуацию) местом! И будьте счастливы! Несмотря на всё то, что я от вас услышала! Может быть, тогда в вашей жизни будет хоть немного меньше этого негатива, который вы на меня только что вылили…
Комариха, гордо подняв голову, устремилась к выходу. Веня окликнул ее, севшим от волнения голосом: «Марин… Харитон…вна!» Она изумленно повернула к нему голову, в глазах блеснуло удивление, смешанное с радостью. Было видно, что давно уже ее никто так не зовет. Может быть, некому, а может, незачем, подумал Веня.
- Марин… Харитоновна… идите сюда… я вам уступлю…
Ее маленькие глазки прищурились:
- Кто вы, молодой человек? Мы знакомы?
- Я Веня. Веня Рогов. Вы меня учили… с пятого по десятый… в… - Он запнулся, вспоминая, в каких же годах это было, но Комариха уже радостно блеснула глазками и оскалила старческий ротик: - Ну как же, Венечка. Припоминаю. Самый хулиганистый пацан в моем классе… Ни за что б не узнала... если б не напомнил… Ну, как ты? Или теперь правильнее – «как ВЫ»?
- Ну что вы, Марин Харитоновна. Какое «вы», когда вы меня чуть ли не за уши таскали... Да вставайте же передо мной! - ухмыльнулся Веня.
Шутка пришлась не в бровь, а в глаз. Старушка даже немного зарделась, но, как и полагается интеллигентному человеку в годах, быстро смахнула с себя замешательство и, мило улыбнувшись, встала в очередь: - Благодарю. Так как ты, Веня?
- Я? Нормально. Работаю. Занимаюсь бизнесом.
- Неужели? Это замечательно. Самый отстающий в классе – и бизнесмен! Подумать только. А каким бизнесом?
- Автомобильным. У меня свой автосалон. То есть не мой, конечно. Частично мой. С компаньонами, в общем. Но жить можно. И работаем неплохо. Скоро второй будем открывать, на выезде из города. И главное – как-то быстро всё удалось, удачно раскрутились! А начинали-то с простого ремонта!
- Я потрясена, Веня, – искренне прокудахтала Комариха, блеснув острыми глазками (а может, выступили слезы, подумал Веня). – Ты у меня оставлял всегда такую… горечь, что ли… огорчение… в общем… нет, не в тебе дело, ты хороший был мальчик, слишком… живой, что ли… озорник… дело во мне… меня огорчало что я не могу ничего тебе втолковать… вроде взрослый человек, училась… а как увижу вас, ораву, сразу теряюсь...
- Да о чем вы, Марь Харитоновна! – горячо заговорил Веня. – Да какое там огорчение! Вы просто молодец! Вы ж в нас, это… душу вкладывали! Мозги нам старались вправить, дуракам сопливым! Мы ж распи… ой, извините, раздолбаи такие были… эх! Да нас драть надо было как сидоровых коз! А вы все до сознания достучаться пытались! О, ваша очередь! – Он легонько поддержал старушку за локоть, направив от себя к окну.
Расплатившись, они вышли на улицу. Веня закурил, но увидя недоуменно-строгий взгляд (ох, как он когда-то скрежетал зубами, натыкаясь на этот взгляд!), смущенно смял сигарету в руках.
- Я бы всё-таки хотела договорить, Веничка, - мягко начала Комариха. – Ты прервал меня в сберкассе (как они любят называть банк сберкассой, подумал Веня, и это уже наверное, не исправить)… Я хотела сказать… тебе… - и на ее глаза уже точно навернулись слезы. – Тебе… и всем вам… которых я учила… ты же наверняка с кем-то из них общаешься… В общем… простите меня за всё… - Её голос становился всё тише и глуше, последние слова она произнесла почти шепотом.
- За что? – обалдело произнес Веня.
- Я ведь часто думаю о вас, вспоминаю… Делать-то на пенсии больше нечего… - Она тоскливо посмотрела в сторону. – Я одна, совсем одна. Да какое это имеет… В общем… Муж ушел еще когда в школе работала, к молодой да красивой... Единственный сын уехал в Америку работать, слава Богу, конечно... Присылает иногда деньги, подарки. Зачем они мне… Друзья все уже на том свете… В общем... Простишь?
- Да о чем вы, Марь Харито… - начал Веня.
- Подожди, Веня, не перебивай, - вдруг строго нахмурилась Комариха. – Ты же ничего не знаешь о моей жизни. Ты мне вот про свой салон рассказал. Теперь я… Знаешь... Мне ничего не нужно… Совсем ничего… Были б здоровы все. И счастливы. Но я очень часто вспоминаю вас всех… Всех, кто прошел по моей жизни… И думаю – сколько же я ошибок наделала, наверное… Не так надо было всё… Молодая была, глупая… Вон, смотрю на современных мамаш, такие же дуры как я была – орут на своих, лупят за мелочь всякую… Вы… Ты… Ты не держал на меня зла? Никогда? Правда, Веня – не держал? – Она настойчиво глядела в его лицо.
Марь Харитоно… - начал Веня.
- Подожди, Веня. Как мы учили! Как учили вас! Слава Богу, что у меня литература, а не история! Это ж всё с ног на голову! Да и литература тоже! Сколько не того мы вам в головы… Хотя… Не знаю… - Она покачала седой головкой, вытерла слезы. – Ничего не знаю теперь… Прожила целую жизнь… И как будто только родилась… - Она усмехнулась. – Вокруг меня какие-то компьютеры, банки, Интернет! Я ничего в этом не смыслю. Сын подарил мобильник, прислал какую-то эсэмэску! Что за эсэмэска? Звонит, говорит, купи компьютер, я тебе фотки своей будущей жены пришлю, приехать не можем пока! Какой компьютер? Какие «фотки»? Что за слово такое несуразное – «фотки»? Есть же прекрасное заимствованное слово «фото»! Или «фотография»! Прекрасен и могуч русский язык, даже в части заимствований! Нет, надо непременно изуродовать! – Похоже, она оседлала своего любимого конька.
Веня слушал вполуха и всё думал, как поступить дальше. Его терзало мерзкое чувство, что еще несколько минут – и он больше никогда не увидит ее, ту, о которой вспоминал много раз в своей жизни, при случае и невпопад… Уйти надо было как-то по-человечески. Он чувствовал, что просто так, сказав “до свиданья”, он уйти не сможет. Не по-пацански это, сказали бы кореша, бабка всю жизнь на тебя, говнюка сопливого, и таких как ты положила. Может, ей денег дать? Веня почувствовал непреодолимое, просто жгучее желание дать нищей одинокой училке денег. Сколько? Как? Не возьмет? Обидится? Что сказать? Он мгновенно вспотел от размышлений.
- Марь Харитонвна! – скомкав звуки, выдохнул он. – Я прилично сейчас зарабатываю, а вы нуждаетесь. Я хочу вам помочь. Это для меня “тьфу”, и не обсуждается. – Он трясущимися руками вытащил несколько тысячных купюр, протянул ей.
- Что ты, Веничка! – замотала она головой. – Какие деньги? От тебя? Не возьму! Ты не думай, я нормально живу! Пенсия две с лишним, сын иногда присылает… Много ли мне надо, старой? А помру завтра, кому они останутся? Пропадут?
Веня кисло посмотрел в сторону, на витрину книжного магазина. Его осенило:
- А давайте куплю вам что? Книгу хотите какую-нибудь? Пойдемте! - и, испугавшись, что она откажется и от этого, схватил ее за руку и повел к магазину.
Они зашли и долго выбирали. Комариха охала на цены шикарных глянцевых иллюстрированных альбомов по искусству. Веня, как провинившийся, стоял, глядя в сторону, терпеливо ждал… Наконец старушка выбрала толстенный альбомище какого-то импрессиониста, “которого уже и не мечтала в руках-то подержать!”, Веня расплатился, и они вышли на улицу.
Когда прощались, Комариха опять пустила слезу. Что-то говорила, лепетала про недаром прожитую жизнь, про хорошо устроившихся по жизни «детушек» и тому подобное. Веня сдержанно пыхтел и уворачивался от острого взгляда ее часто моргающих глазок. Когда она наконец попрощалась и поцеловала его в небритую щеку, ему стало совсем паршиво.
Он, закурив, смотрел ей вслед, неуклюжей, согнутой под тяжестью заграбастанного в руках альбома, и гонял в голове несказанные слова про то, что он никакой не хороший, что отбирал в школе деньги у мелюзги, что позже, во взрослой жизни, не гнушался воровать запчасти, что однажды до полусмерти избил с компанией ничем не повинного прохожего и не получил срок только по причине того, что всю вину на себя взял его тогдашний кореш Мишка Зубарь, которого зарезали на зоне; что развелся с первой женой и не интересуется жизнью брошенного вместе с ней ребенка…
Он мысленно разбивал эти несказанные слова твердыми доводами, что стал другим, что теперь он солидный и культурный бизнесмен, а его прошлая жизнь – никому не нужная история. И всё же он чувствовал, как тот Веня, который ненавидел Комариху и всех вокруг, пытается выбраться из бездны забвения, воодушевленный этой встречей…
Фигурка училки скрылась за поворотом, но Веня стоял и пустым, бессмысленным взором сверлил пустоту осенней улицы. Да. Он всё сделал правильно. По-мужски. Дал денег. Простил ее за какие-то ведомые только ей грехи. И не надо соплей. Жизнь продолжается.
Рука сама потянулась к мобильнику и тяжелые отчего-то пальцы нашли номер бывшей жены: “Алё! (“Черт, что ж сегодня голос-то такой севший...”) Светк! Привет. Как там Сашка? Да, хочу приехать! Не обсуждается.”
2008