Иногда мне хотелось совершать совсем отчаянные вещи.
С возрастом это не проходило.
Я словно остался в другом возрасте, молодом, и хотя реальный возраст приближался к полвека - чувствовал себя как в молодости.
Только какая-то грусть нет-нет да изредка появлялась, словно я вспоминал о чем-то, но почти тут же спадала пелена возможного отчаяния, и я снова жил своей обычной жизнью.
Жизнью свободного человека, не скованного никакими обязательствами.
Жизнью, ломающей любые стереотипы.
Мне вообще всегда были более понятны дети трех-пяти-семи лет, чем взрослые.
Дети естественны.
Мне с ними было легко.
Даже ребенка в год его лет - я чувствовал лучше, чем иного человека за сорок.
За сорок люди вообще уже становятся другими (чем даже за тридцать или двадцать и, наверное, пятьдесят).
У них появляется какая-то излишняя и совсем не нужная задумчивость, им вроде как еще что-то хочется, но они уже не знают "что".
Странное, в общем поведение, но любопытно (очень на самом деле любопытно), отчего раньше я этого не замечал.
Видимо свыше так распорядились, чтобы жизнь передо мной открывалась постепенно,
да еще всеми красками бытия, - сочными, так сказать,
ибо сначала были наброски, штрихи, после легкий окрас карандашом (уже цветным),
затем вступали в дело фломастеры, становилось все ярко и приятно, а завершали дело краски,
кои вносили некую свою утонченную оконечность.
Чтобы после все начать сначала...
Сергей Зелинский
(писатель, автор 250 книг, чемпион мира)