Беглецы от воинской службы существовали на Руси испокон веку — с тех самых времен, когда для службы стали привлекать не только профессиональную дружину, но и ополчение.
В суровые петровские времена, когда постоянно воевавшая Россия обескровила деревни и города частыми рекрутскими наборами, дезертирство стало массовым. В воинском уставе 1716 года появилась отдельная глава, посвященная беглецам со службы.
Во второй половине XVII века проблема уклонения от службы перестала быть такой острой. Рекрутские порядки устоялись, народ к ним привык. Казалось бы, что с восшествием на престол молодого и просвещенного Александра I массовому бегству со службы должен прийти конец. Но получилось ровно наоборот. Постоянные войны с наполеоновской Францией в первом десятилетии XIX века вызвали новые рекрутские наборы.
Срок службы составлял 25 лет. При этом среди солдат ходили слухи, что через четверть века уволят вчистую далеко не всех, а лишь тех, кто за два с половиной десятилетия ни разу не был оштрафован или подвергнут телесному наказанию. Рядовые и унтер-офицеры бежали от «вечной» службы куда глаза глядят.
Эти сведения, правда, относятся к 1815−1825 годам. А как обстояли дела в военную годину? Отечественные историки писали о русских дезертирах крайне неохотно. В трудах Евгения Тарле о Наполеоновских войнах слово «дезертир» упоминается неоднократно, но чаще всего относится к тем французам, которых убивали и брали в плен русские крестьяне. Лишь дважды и вскользь Тарле упоминает о беглецах из русской армии.
К счастью, в начале XX века в журналах «Голос минувшего» и «Русский архив» были опубликованы интересные свидетельства. Артиллерийский офицер А. М. Баранович в своих мемуарах «Русские солдаты во Франции в 1813—1814 гг.» писал, что во время шестинедельного пребывания российской армии на берегах Сены и Луары, завязалось тесное общение нижних чинов с местными фермерами. Французская деревня была обескровлена наполеоновскими войнами, мужских рук крайне не хватало. Землевладельцы с радостью нанимали привычных к любому делу русских для работы на виноградниках и полях, платили им солидные деньги.
Солдаты видели поразительную разницу между родными порядками и тем, как живут такие же крестьяне здесь, на чужбине. Выводы, которые они делали, были явно не в пользу Отечества.
В середине мая 1814 года, через шесть недель французской жизни, основной части русской армии был отдан приказ возвращаться на родину. Подчинились ему далеко не все. Хлебнувшие европейского свободного воздуха вчерашние крепостные, как писал Баранович, «бежали к своим хозяевам, уговорившим их, содержать их на своем иждивении и женить на дочерях».
Баранович писал, что к моменту пересечения русской армии границ своего государства её покинули 40 тысяч солдат и что по этому поводу состоялась переписка Александра I с Людовиком XVIII. Якобы русский царь просил французского коллегу вернуть на родину всех российских дезертиров, но Людовик ничем не смог помочь: фермеры слишком хорошо скрывали своих новых работников и зятьёв.
30 августа 1814 года Александр I издал специальный манифест, в котором обещал прощение всем беглецам, желавшим вернуться в Россию, и даже оплату их возвращения.
Вызывает сомнение приводимая Барановичем цифра в 40000 дезертиров. Она несоразмерна с общей численностью русских войск во Франции — 163 тысячи. Каким бы пьянящим ни был воздух свободы, но четверть армии разбежаться всё-таки не могла. Баранович упомянул, что после приказа о возвращении его рота не досчиталась 17 нижних чинов. Если считать, что в роте состояло около 150 человек, то число дезертиров составило примерно 10%. Получается, что дезертиров было около 15 тысяч — весьма солидная цифра.
После возвращения на родину основных частей во Франции официально остался лишь 27-тысячный русский оккупационный корпус. Командовавший им граф Михаил Воронцов понимал всю сложность ситуации и еще в 1814 году писал Александру: «Должно было бояться, что дисциплина и субординация могут потерпеть». Во избежание этого меры он принял разумные: смягчил в корпусе телесные наказания, улучшил снабжение солдат, открыл для них школы, в которых действовала ланкастерская, то есть взаимная, система обучения. Всё это принесло свои плоды. Когда в 1818 году оккупационный корпус возвращался в Россию, его покинули лишь 280 нижних чинов, 155 из которых удалось вернуть в строй.
Надо думать, что судьба тысяч оставшихся в Европе в 1814 году россиян сложилась счастливо. Они полностью ассимилировались и стали французами, немцами или чехами. Неизвестно, что рассказывали о заграничных порядках те нижние чины, что вернулись в Россию. А вот как повлиял воздух свободы на младшее офицерство, известно отлично: именно вернувшаяся из Франции дворянская молодежь составила костяк будущих тайных декабристских обществ.