Все слёты устраиваются по стандартной схеме: в пятницу после рабочего дня заезд на кемпинг, установка палатки, выпивка-закуска по случаю приезда и знакомство с соседями с песнями у костров, продолжающимися обычно до пяти часов утра. Суббота – собственно концертный день, а в воскресенье лёгкий завтрак из остатков продуктов, спуск флага, прощальная песня и разъезд по домам. Слёт прошёл совершенно замечательно, и я пригласил Сашу к себе на ужин. Приготовил кое-что на скорую руку, налил по бокалу красного сухого вина, чокнулись, и тут Саша неожиданно говорит:
– Спасибо, Валентин, что вытянул меня из рутины скучных дел, да вот пора возвращаться к будням и вспоминать забытое за эти два дня, поскольку я теперь, вроде, как король Лир!
Я поначалу ничего не понял, переспросил, и тут Саша выдал мне весьма нетривиальную историю:
– Приехал я по приглашению сына, прожили мы с ним дружно с год, а потом сын женился. Жена его в России закончила институт по психологии, а в Америке работала в домах престарелых. Понятно, что платят там мизер, а тут такой богатый и перспективный жених. В общем, устроила она свою судьбу, решительно взяв все рычаги управление в свои умелые руки. Тут сын у них родился, стал я дедом. Дом большой, места вроде всем хватает, да и я человек тихий и спокойный, но стал я ей лишним. Сама же она, как психолог, действовать напрямую не стала, а начала мужу на печень давить. И вот перед тем, как ты меня пригласил на слёт, приходит ко мне сын и говорит, что ты, мол, человек старый, постоянного места работы и хорошей медицинской страховки не имеешь, а если вдруг заболеешь и потребуется дорогостоящая операция, то мы просто разоримся на медицинских расходах, которые в Америке дороже, чем в любой другой стране мира. Поэтому мы посоветовались, и решили, что тебе нужно жить отдельно. Вот и выходит, что мне сейчас нужно искать жильё и съезжать от сына. В России я тоже никому не нужен, отдельной квартиры у меня там нет, поэтому остаётся искать вариант здесь. А здесь у меня пенсионного стажа нет и пенсионных накоплений тоже нет. Есть только небольшая сумма оставшаяся от прежнего контракта в Аргонне.
Выслушал я эту историю и предложил:
– Живи пока у меня. Диван в гостиной есть, это будет твой диван. Думаю, не помешаем друг другу, а там решим спокойно, как быть дальше.
Саша остался у меня. Мужик он был хозяйственный, готовил вкусно и основательно, мне не мешал нисколько. Однако, через пару недель сказал, что должен съездить домой к сыну, потому что нужно ответить на письма мелкого заказчика, которому он иногда делал какие-то чертежи. Я предложил съездить вместе, взять компьютер, перевезти ко мне, чтобы он мог продолжать работать из моей квартиры, но Саша сказал, что ситуация не столь драматичная, поэтому он лучше несколько дней поживёт там. Он уехал, а мне как-то было неспокойно, и я вечерами созванивался, спросить, как у него идут дела. На второй день, когда позвонил ему к вечеру, он откликнулся, сказав слабым голосом, что находится в госпитале.
– Что ты там делаешь? – забеспокоился я.
– Прохожу обследование. У меня был приступ сердечной аритмии.
– Ты где? Может мне сейчас приехать?
– Сейчас не надо. Перезвони завтра.
На следующий день я позвонил часа в три. Он ответил мне, что проделана операция, ему вшили водитель ритма сердца. Я узнал, в каком госпитале он лежит, и через час был у него в палате. Выглядел он неплохо, но вставать пока ему запрещалось.Саша рассказал, что в тот день, когда поехал поработать за компьютером, пришёл с работы сын, и с порога разговор обострился настолько, что сын сказал:
– Ты мне теперь не отец, и я более не хочу общаться с тобой и даже видеть тебя.
– У меня зашумело в голове, – говорит Саша, – впечатление такое, как будто кровь разом вскипела, и я почувствовал, что сознание отключается. Очнулся уже в госпитале. В принципе, и раньше по ночам бывало, что сердце вдруг заколотится, как в яростной пляске, потом совсем замрёт, и выступает липкий пот. Но так, чтобы до полного отключения, такого не было до того злосчастного случая.
После работы я частенько заезжал к нему в госпиталь, и мы договорились с Сашей, как только ему сообщат срок выписки, он позвонит мне, чтобы я забрал его к себе домой. Примерно через неделю он позвонил, чтобы сообщить о выписке. Я приехал к пяти часам, Саша был одет в костюм с галстуком, выглядел бодренько, ходил твёрдо, уверенно. Когда же мы выехали за ворота госпиталя, он попросил меня свернуть направо, чтобы поужинать в каком-то привычном для него ресторанчике. Что касается меня, я хотел привезти его прямо домой, поскольку после операции нежелательны любые приключения, но Саша настаивал. Мы проехали вдоль улицы довольно далеко, ресторанчик не показывался. Саша решил, что мы проехали мимо, и я развернулся обратно. Когда не нашли и на обратном пути, он попросил меня отвезти его в дом к сыну, поскольку ему срочно нужно было ответить на накопившиеся вопросы заказчика, пока он пребывал в госпитале. Я снова предложил взять компьютер и ехать ко мне. Поведение Саши в этот момент мне было совершенно непонятным, и я высказал ему, что оставить его в доме сына не могу, поскольку это становится просто опасным для здоровья. Саша настоял на своём, я отвёз его к дому сына, а сам вернулся к себе.
На следующий день я позвонил Саше с утра. Он ответил, что вчера вечером произошел очередной инцидент, и потому он не стал звонить мне, поскольку я живу далеко, а попросился переночевать у Зыряновых, которые жили рядом. После работы я забрал его к себе, и он поведал, что именно произошло в тот вечер. Поработав за компьютером, Саша собрал в спортивную сумку самое необходимое: бельё, полотенца, какие-то книжки и уже собирался выходить из дома, как пришёл с работы сын.
– Что ты здесь делаешь? – спросил он.
– Собираюсь уходить.
– Сначал ты должен показать, что у тебя в сумке.
– Да пошёл ты!.. – Саша двинулся с сумкой к машине, которая стояла перед дверью гаража.
– Я вызываю полицию, – сын встал перед бампером сашиной машины, загораживая дорогу.
Через несколько минут прибыла полиция. Полицейские поставили свою машину так, чтобы Саша не смог выехать, после этого они потребовали документы и развели Сашу и сына по разным комнатам для допроса. Саша рассказал им, что долгое время проживал с сыном, но теперь их отношения ухудшились настолько, что он решил съехать на другую квартиру. Кроме того, он второй день как выписался из госпиталя после операции на сердце, и потому любые волнения ему сейчас противопоказаны, а сейчас он хочет уехать к знакомым. Полицейский предупредил Сашу, что он может покинуть дом, но впредь входить в этот дом без разрешения хозяина он не имеет права, и при нарушении этого запрета он будет арестован. После разговора с полицейскими Саша позвонил Зырянову, и тот забрал его к себе.
Примерно в это время Рол сообщил мне, что он не против, чтобы я работал на компанию из Калифорнии. Я сообщил Саше, что мой контракт с администрацией апартментов заканчивается через два месяца. Я уезжаю через неделю, а он может оставаться здесь, поскольку за квартиру я оплатил на два месяца вперёд. После окончания этого срока он может уже сам переоформить квартиру на себя, таким образом он экономит плату за жильё на два месяца. Саша поблагодарил меня, но на другой день он нашёл себе другую квартиру, которая по качеству и цене ничем не отличалась от моей. Разница была лишь в том, что если от моей до Фермилабы на машине можно доехать за пять минут, то от его квартиры туда можно было ходить пешком.
Через неделю мы перевозили Сашу на новую квартиру. Поскольку ему сейчас нельзя было поднимать ничего тяжёлого, таскали вещи мы вшестером: я, Зырянов, Валишев, Соляк, Лебедев и Буров. Рентовали большую машину Uhol, и сделали два рейса – так много оказалось у Саши вещей. Сын отдал ему дорогую кожаную мебель, огромный телевизор с плоским экраном, кучу щкафов и шкафчиков, немеряное количество коробок с одеждой, посудой, инструментами и книгами, а кроме этого два виндсерфера, которые ребята должны были забрать себе, поскольку Саше с его здоровьем кататься уже, по-видимому, не придётся. Когда загрузили вторую машину, Саша попросил нас забрать кучу хлама, среди которого была совершенно ржавая газонокосилка. На наши недоумения Саша пояснил, что сын отдал ему мебель при условии, что он заберёт из дома крупногабаритный мусор, поскольку за уборку такого мусора хозяин дома должен платить отдельные деньги, нанимая мусорную машину. Мы покрутили головами: «Сын его – настоящий американец-миллионер, даже на вывозе мусора съэкономил».
Выгружая машины, мы сначала ставили все вещи на траву перед новой квартирой, поскольку вместить их в гостиную и спальню без тшательного планирования казалось невозможным. Мусор, конечно, сразу из машины отнесли к мусорным бакам, потому что в апартментах нет ограничения на количество мусора, поскольку его уборка включена в плату за жильё. Когда внесли основные вещи, они загромоздили все проходы, так что протискиваться в спальню и на кухню можно было только бочком. Часть вещей оставили на балконе, накрыв брезентом. Потом я несколько вечеров приходил к Саше, передвигая все эти бесчисленные шкафы и коробки по его указаниям. В конце этой эпопеи я не удержался от вопроса:
– Саша, неужели тебе нужны все эти вещи? Ведь до конца жизни ты не сможешь не то что износить, даже перемерять все эти одежды.
Он только развёл руками:
– В чём-то ты прав, но мы там в России всю жизнь жили бедно, носили всё до полного износа, и никогда ничего не выбрасывали, если это можно ещё использовать, хотя бы в принципе. Трудно в конце жизни переменить привычки.
Живя без семьи в Авроре, я понемногу научился неплохо готовить. Тут выручали «русские магазины», в которых продавалась привычная нам еда. Я брал украинскую борщевую заправку, варил картошку, затем бросал в кастрюлу полбанки этой заправки, добавлял нарезанную кружочками сосиску, горошек, лавровый лист, ложку растительного масла, – и запах борща разливался по всей квартире.
Ближайший русский магазин находился на Парк Лайн, это в пятнадцати минутах езды от моего дома. Однажды, когда я уже набрал корзину продуктов, раздался звонок мобильника. Я вышел из магазина, чтобы не мешать покупателям своим разговором. Звонил Толяныч. Когда я закончил разговор, ко мне подходит невысокого роста пожилой мужчина с очень приветливым лицом:
– Слышу речь русского человека, решил познакомиться. Меня зовут Анатолий Прокофьевич. Мне кажется, Вы должны быть христианином.
– Валентин Яковлевич, – представился я, и мы обменялись крепким рукопожатием.
– Очень приятно. Я хочу пригласить Вас в нашу церковь. Приходите, мы будем очень рады видеть Вас.
Я взял у него небольших размеров проспект, на котором был указан адрес церкви, и пообещал в ближайшее воскресенье прийти на службу. Церковь оказалась баптистской, а большая часть верующих была из Украины. Люди оказались, в самом деле, приветливые и искренние. После служения по праздникам устраивались обильные трапезы. У баптистов есть три основных запрета: пить, курить и сквернословить, поэтому вина на столах никогда не было, даже по праздникам. В остальные дни Анатолий Прокофьевич приглашал меня домой. Мы с ним очень подружились, вели долгие беседы религиозно-философского плана. Это был настоящий подвижник в вопросах веры, каких мало. Как-то я по его приглашению даже пел в их церкви свою песню «Храм» под гитару. Когда у Саши Диденко случилась эта беда, я рассказал о нём Анатолию Прокопьевичу, он также навещал Сашу в госпитале, а после выписки приглашал нас обоих к себе на обеды. После отъезда в Калифорнию, я был спокоен, что Саша не будет обделён выниманием, и ему всегда помогут.
Когда я уезжал в Калифорнию, всю мебель – стол, стулья, койку и диван подарил Лёне. Через перевозочную фирму отправил багажом только ящики с книгами, видеофильмами, которых у меня накопилось около шести тысяч, книжные полки и посуду. Остальное вложил в багажник и в салон своей машины, включая две гитары. Провожать меня пришли Саша с Лёней. Было раннее утро, около восьми часов. Погода начинала портиться, начал накрапывать мелкий дождь. Мы обнялись на прощанье, я вставил ключ зажигания, и выехал не оглядываясь. Прощай Фермилаба! Прощай Мюонз Инк! Прощай Иллинойс! Здесь было интересно, но мне пора в очередной раз менять свою жизнь.
Дорога домой всегда короче, чем из дома. На третий день я подъезжал к своему дому в Санта Кларе при слепящем калифорнийском солнце, так что противосолнечный козырёк машины пришлось опустить до самого низа.