Рассказ Юлии
По окончании музыкального училища я устроилась работать в музыкальную школу учителем фортепиано. Мне выделили кабинет с инструментом советской марки «Заря». Это было черное пианино неприглядного вида с неожиданно ярким и сильным звучанием. Казалось, в этом пианино жила душа концертного рояля.
Одной из первых моих учениц стала девочка по имени Лера. Я не могла бы назвать Леру гениальной, но, тем не менее, я считала её лучшей своей ученицей. Дело в том, что эта девочка относилась к музыке, как к большому спорту: сложное произведение было для неё словно тройной аксель в фигурном катании, а любое выступление она воспринимала как соревнование.
Разумеется, я как педагог тоже имела амбиции, и мне было приятно иметь такую трудолюбивую ученицу. Но, с другой стороны, я сокрушалась, что Лера слишком увлекается техникой и забывает, что музыка – это, в первую очередь, искусство, а не спорт.
Когда Лере исполнилось тринадцать, — это был шестой класс музыкальной школы, — она пришла ко мне на урок после летних каникул и заявила, что выбрала произведение на следующий семестр. Это был «Этюд-картина» ми-бемоль минор Рахманинова. Даже для взрослого виртуоза это серьезное произведение, а в тринадцать лет его играют лишь вундеркинды. Конечно, я не сказала этого Лере, потому что при слове «вундеркинд» в ней разгорелось бы желание доказать мне, что она — тот самый вундеркинд, и тогда я бы точно не смогла её переубедить.
Я принялась уговаривать её выбрать другое произведение, как вдруг она открыла крышку пианино, поставила ноты и начала играть Рахманинова… Было ясно, что она за лето самостоятельно разобрала этюд. Как только Лера закончила, она посмотрела на меня. Девочке хотелось услышать восторженные слова, но моя реакция оказалась не такой эмоциональной, как ей хотелось. Дело в том, что, пока она играла, у меня страшно разболелась голова. Я все время терла висок и очень плохо слушала её.
— Ты большая умница, Лерочка... Раз ты так хочешь, конечно, бери Рахманинова. Прости, на сегодня закончим — мне нехорошо… Увидимся на следующем занятии.
— Ладно, — прохладно ответила Лера, — Поправляйтесь, Юлия Викторовна!
Она ушла, и мне тотчас стало легче… В этот день у меня больше не было учеников. Еще с полчаса я просидела в классе, заполняя журнал, и затем начала собираться домой. Я закрыла крышку пианино, и вдруг… диплом, который стоял в рамочке на пианино, неожиданно упал на пол. Стекло треснуло. Это была на тот момент самая дорогая моему сердцу награда — диплом за первое место, который нам с Лерой вручили на одном конкурсе юных пианистов.
На следующем уроке Лера высказала новую идею: она захотела участвовать с этюдом Рахманинова в одном очень престижном областном конкурсе, который должен был состояться через полтора месяца. Сразу скажу: по нашим городским меркам это почти конкурс «Щелкунчик».
— Лера, об этом речи не может идти! Ты не успеешь подготовиться.
— Юлия Викторовна, я все выучила!
— Да, ты выучила. Только везде колотишь, а кое-где врешь штрихи! Ты проявила самодеятельность, и теперь придется долго переучиваться.
— О-о-о… Ну, почему вы такая вредная!
У меня все похолодело внутри: тринадцатилетняя девочка пытается давить на меня. Я поняла, что надо поставить её на место.
— Ты почему мне хамишь? Отвечай!
— Простите… Я не знаю. Эмоции переполняют.
— Держи при себе свои эмоции! Лучше бы ты вкладывала их в музыку, а то играешь, как буратино.
Я тут же пожалела о своих словах. Лера побледнела, а затем покраснела. Мы обе молчали. Я нарушила паузу:
— Ну, что ты сидишь? Открывай ноты, играй.
Лера начала играть. У меня опять заболела голова — наверное, даже сильнее, чем на прошлом уроке. Я приняла таблетки, которые в этот раз захватила с собой, однако легче мне не становилось. Я старалась концентрироваться на Лериной игре, но это было очень тяжело. Замечая ошибки и неточности, я понимала, что могу забыть их, когда Лера закончит. Я пыталась записывать замечания в блокнот, но буквы в глазах расплывались. Меня тошнило, голова кружилась.
— Остановись.
Лера продолжала играть.
— Лера.
Лера не останавливалась.
— Да прекрати ты уже играть, черт возьми!
Лера остановилась.
— Простите. Я что-то неправильно сыграла?
— Все неправильно, Лера! Все!
— Что именно?
Как и ожидалось, вспомнить замечания я не смогла. В висках токало, а голова кружилась.
— Пусти меня.
Я села за инструмент, чтобы наиграть пьесу самой и вспомнить Лерины ошибки. Но мне ничего не удавалось — клавиши двоились в глазах, и пальцы чудовищно мазали мимо нот. Я не видела реакции Леры — она стояла где-то позади меня, — но мне казалось, что она усмехается. Я сказала Лере заниматься самостоятельно, а сама пошла умыть лицо. За дверью мне стало легче. Проходя мимо пианино, стоящего в коридоре, я остановилась и наиграла на нем что-то быстрое — пальцы слушались, в глазах не двоилось…
Учитывая, что от Леры и её игры мне необъяснимо становилось плохо, я долго не могла себя заставить вернуться в класс. Было слышно, что она занимается без передышки. Я решила дождаться, когда она прервется, но Лера не прерывалась. Уставшая от мигрени, я села на лавочку в коридоре и каким-то образом провалилась в сон. Никто из проходящих мимо не будил меня. Видимо, я дремала минут двадцать. Открыв глаза, я поняла, что Лера все еще играет.
Зайдя в класс, я увидела у неё кровь под носом.
— Лера! Остановись! Ты что!
Лера прервалась. Она заметила кровь, которая уже стекала по её губам. Девочка убежала за дверь и через некоторое время вернулась. Я была очень обеспокоена.
— Как ты? Дай посмотрю.
— Юлия Викторовна! Я себя прекрасно чувствую!
Это казалось странным, но она вся сияла. С ней явно было что-то не так. Я предложила ей срочно вызвать родителей, но она наотрез отказывалась и просила послушать её. Она села за инструмент и начала играть. Мои боли снова вернулись, однако к ним добавилось еще кое-что: мне вдруг показалось, что девочка играет потрясающе. Я пыталась критически анализировать её игру, но никакие замечания не приходили в голову. Я как будто вообще забыла, как анализировать чужое исполнение. Когда Лера закончила, она спросила:
— Ну, что? Вы изменили свое решение?
— Лера, я не знаю…— растерянно ответила я.
— У вас есть замечания? — не унималась девочка.
— Давай отложим это на следующий урок.
— Ответьте на мой вопрос! — выкрикнула Лера.
Происходило что-то ненормальное. Я впервые в жизни почувствовала какую-то беспомощность перед учеником.
— Ладно… Если ты так хочешь, я подам заявку на твое участие в конкурсе.
— Спасибо, Юлия Викторовна.
Мы уходили вместе. Я погасила свет в классе и уже стояла с ключами перед дверью, как вдруг Лера попросила впустить её внутрь, чтобы что-то забрать. Я открыла дверь, и она забежала в темную комнату.
— Лера! Темно же.
Я включила свет, и Лера резко встала со стула перед инструментом.
— Что ты тут делала?
— Неважно, Юлия Викторовна! До свидания.
Она ушла, а я осталась озадачена. Ведь, на самом деле, я успела заметить, что она делала, просто не поверила своим глазам. Когда я включила свет, она сидела за закрытым пианино, сложив руки, и, глядя на него, что-то шептала. Это было похоже то ли на личную беседу, то ли на молитву.
Я села за пианино, открыла крышку и попыталась что-то наиграть. Пальцы вновь не слушались, но я продолжала. Наконец, когда мне не удался простейший пассаж, я со злости ударила по клавишам, и крышка пианино вдруг захлопнулась сама собой! Я еле успела убрать пальцы, чтобы не получить травму. У меня чуть не началась истерика. Я не верила произошедшему. Впрочем, потом я немного успокоилась: возможно, это была случайность. Однако стало ясно одно: если представить, что у этого инструмента есть душа, то он явно недолюбливает меня… «И любит Леру…» — вдруг пронеслось у меня в голове. Мне стало немного смешно, но потом я решила кое-что проверить…
На следующее занятие Лера пришла в прекрасном настроении. Она вошла в класс, но я сразу поспешила предупредить её, что занятие состоится в актовом зале.
— Юлия Викторовна, дайте мне хотя бы разыграться в классе.
— Разыграешься прямо в зале. Я договорилась — он наш на три часа.
Когда мы выходили из класса, я заметила, как Лера взглянула на классное пианино перед тем, как уходить.
В зале ко мне снова вернулся профессионализм. Лера действительно хорошо поработала летом — текст был разобран отлично, — но в остальном это была блеклая, ученическая игра с плохой нюансировкой, замедлением темпа в сложных местах и т.п. Было непонятно, как я раньше могла считать это хорошим исполнением. На каждое мое замечание Лера реагировала остро — пыталась спорить, нервничала. Мне было морально тяжело критиковать её, но не делать этого было нельзя. В конце концов, после очередного моего замечания у Леры из глаз покатились слезы. Я попросила её остановиться и выпить воды.
— Дайте мне, пожалуйста, ключи от класса, — сказала она, внезапно перестав плакать.
— Зачем тебе? Все твои вещи здесь.
— Мне надо.
— Ты можешь объяснить для чего?
— Дайте мне ключ! Мне надо, надо, надо!!
Увидев, что ключ лежит на столе, она резко его схватила и пустилась в коридор. Я побежала за ней. Лера открыла дверь класса, вошла внутрь и заиграла на пианино. Опять эта боль…
— Скажите, что я очень талантлива! Скажите!
— Лера…
Я подошла к ней и резко отдернула её руки от клавиатуры. Лера сопротивлялась. Что-то влекло её к инструменту. Я оттолкнула Леру и захлопнула крышку пианино. Девочка начала плакать, а я сидела перед инструментом, переводя дух после мигрени.
— Ты больше не будешь играть на этом инструменте, — сказала я.
Вдруг снизу послышался треск, и пианино начало валиться прямо на меня. Лера закричала…
К счастью, я успела встать со стула, но упавшее пианино все же успело отдавить мне ногу. Конечно, Лера позвала на помощь, и мою ногу вытащили из-под упавшего инструмента.
После того случая Лера не перестала быть моей ученицей. Она не понимала, что с ней тогда произошло. Да и я тоже. Она мне потом признавалась, что, на самом деле, никогда не хотела быть музыкантом. Просто ей хотелось, чтобы другие считали, что она точно им станет — самым выдающимся, самым знаменитым…
На нашем канале вы можете прочесть и другие истории: например, историю о том, как призрак разрушил брак молодой женщины. Или историю о странной однокласснице.