Мое знакомство с Иннокентием Михайловичем произошло на пробах к фильму Андрона Кончаловского "Дядя Ваня". Андрон вызвал Смоктуновского в Москву, который тогда жил еще в Городе-на-Неве. Для "Дяди Вани" он устроил огромный репетиционный период, как в театре. Причем не на съемочной площадке, а в простой комнате читали и разбирали чеховский текст. Иннокентий Михайлович специально для съемок отпустил аккуратную бородку в стиле русского интеллигента. Когда фильм был снят, я попросил его не сбривать, а напротив, больше отрастить мощную, настоящую библейскую бороду для фотосъемок.
Мне было приятно, что Иннокентий Михайлович разговаривал со мной запросто по-дружески, при том, что считался безумным Актером Актерычем и всегда на публике играл -- в ход шли его руки, неподражаемые интонации... Так он уходил от назойливых посторонних взглядов, искавших с ним знакомства. Его имя тогда колоколило, писали прямо: Смоктуновский -- гений. Это было очевидно. На людях Иннокентий Михайлович не то чтобы чувствовал себя некомфортно, но старался все свести к игре и шутке. Думаю, что при мне он маску игры сбрасывал и просто отдыхал.
Вспоминаю первую гастроль Смоктуновского после переезда из Петербурга в Москву, проходившую в Александринке. Иннокентий Михайлович звонит мне. А я в то время жил в огромной коммунальной квартире на 14 комнат. До октябрьской катастрофы это были так называемые меблированные комнаты, располагавшиеся вдоль огромного гостиничного коридора. Общая кухня, все удобства в одном месте по очереди. К счастью, по соседству со мной жили петербугские старушки-интеллигентки. Когда Иннокентий Михайлович позвонил, одна из них подошла к телефону. До сих пор у меня в ушах стоит ее вопль, разнесшийся по коридору с придыханием: "Валерочка, вас СМОКТУНОВСКИЙ к телефону!" Надо еще знать Иннокентия Михайловича, который на любопытный вопрос старушки: "А кто его спрашивает?", скромно ответил: "Это некто Смоктуновский". Держа на вытянутой руке дрожащими пальчиками трубку, она не дыша передала ее мне. Потом две недели по телефону никто не разговал -- не осмеливались подойти к трубке, по которой говорил сам СМОКТУНОВСКИЙ.
Мне неловко и обидно сознавать, что в последние годы у публики исчезло придыхание при упоминании имени Смоктуновского. Не было достойных ролей и фильмов. Первые его роли -- Гамлет, Деточкин, Чайковский -- представляли новую грань, неожиданный поворот. А потом было всякое. Я понимаю, что он должен был зарабатывать на жизнь, кормить семью. Иногда его приглашали режиссеры, чтобы украсить именем Смоктуновского титры картины -- это выглядело бесчестно по отношению к нему. Прекрасно сознаю, какую беспомощность и боль испытывал он сам.
Я нашел тому подтверждение в подаренной мне книге воспоминаний. Она написана им самим от начала до конца без литературных поденщиков и потрясающа по слогу и мысли.
Особых предпосылок к развитию столь замечательного таланта в обстоятельствах его рождения я не вижу. Были там еврейские корни и сибирский замес. Одно из первых его воспоминаний -- как он провожает отца, еще совсем молодого, на фронт. Он видит голову отца, возвышающуюся над шеренгой мобилизованных, и понимает, что отец станет лучшей мишенью для врага. Он не ошибся. В последние годы войны Смоктуновский сам успевает угодить под призыв, послужить, попасть в плен. В этом изломанность и болезненность его биографии.
Вспоминаю, каким вздорным и опасным он был автомобилистом. Я как-то был у них на даче, мы поехали на одной из первых его машин "Волге-21" -- с оленем, которая считалась тогда редкостью и знаком преуспеяния. Я поразился -- так ездить, как ездил Иннокентий Михайлович, могли только камикадзе. Он совершенно не знал машину и не умел водить. Когда я видел его в Москве с ее чудовищным дорожным движением, я не переставал удивляться: "Иннокентий Михайлович, как же вы водите?" На его машине мало оставалось здоровых мест. А он как бы оправдывался: "Ну, извините, по-другому не умею..." Он не понимал, что автомобиль -- источник опасности, и им надо управлять. Рядом с ним складывалось впечатление, что машина едет сама по себе, а он сам по себе. Это интересно было бы наблюдать, если б не было столь опасно.
Однажды Смоктуновского пригласил на гастроли в Америку Натан Шлезингер, раньше бывший в России преуспевающим фотографом. В Бостоне он сделался импрессарио и стал привозить русские театральные труппы на гастроли. Это была небольшая антреприза на четверых: Смоктуновский, его дочь Маша, Лазарев-старший и одна актриса. Причем Маша играла глубокую старуху в характерном гриме и платке, с горбом. Разыгрывали переводную пьесу из жизни викторианской Англии. После гастролей по городам Америки Натан подарил Иннокентию Михайловичу пугач. Разумеется, Смоктуновский не стал заявлять о нем в декларации, полагая, что это игрушка. А в то время Америку потрясла волна терроризма. По американским законам, через границу никакого оружия провозить было нельзя. Смоктуновского задержали, сняли с авиарейса.
В Америке закон есть закон, регалии значения не имеют, будь то Марадона или Иннокентий Смоктуновский. После судебного разбирательства его отпустили. Это была, если не ошибаюсь, первая информация о частной жизни Смоктуновского, просочившаяся в нашу прессу. В основном выдержанная в осудительно-недоумевающем тоне: как эти американцы посмели задержать такого великого актера? Не уважают они нашу культуру!
"Никита Михалков глазами Валерия Плотникова" -- ЗДЕСЬ
"Андрей Миронов и Ян Френкель глазами Валерия Плотникова" -- ЗДЕСЬ
Записала Наталья Шелюхаева (с) "Лилит"