«...в XVI веке был на Украине слепой бандурист Матвей Волошин, с которого с живого была содрана кожа поляками за политические песни, а... фамилия того молодого человека, который возил Пушкина в цыганский табор, была Кириенко-Волошин. Я бы ничего не имел против того, чтобы они были моими предками».
Максимилиан Волошин — художник, поэт, большой оригинал, шутник и мистификатор, родился в Киеве в семье юриста, коллежского советника Александра Кириенко-Волошина. Отец происходил из рода запорожских казаков.
Мать Елена Оттобальдовна — из обрусевших немецких дворян, праправнучка лейб-медика при дворе Анны Иоанновны.
Вскоре после рождения сына, родители разошлись. Отец умер, когда Максу было 4 года. Воспитанием мать занималась на особый манер. Максу разрешалось всё, за исключением двух вещей: есть больше положенного и быть таким как все.
Детство провёл в Таганроге, Севастополе и Москве. Но рано открывшаяся бронхиальная астма диктовала свои условия. В 16 лет они с матерью переезжают в Коктебель.
Московский врач Павел Павлович фон Теш, гражданский муж Елены Оттобальдовны, был одним из первых дачевладельцев в этой местности. Он быстро оценил благоприятное воздействие сухого и ветреного климата Коктебеля в лечении неинфекционных заболеваний лёгких.
Начальное образование мальчику давалось тяжко. Директор феодосийской гимназии отозвался об его успехах так: «Сударыня, мы, конечно, вашего сына примем, но должен вас предупредить, что идиотов мы исправить не можем».
Как бы то ни было, по окончании гимназии Макс без труда поступил на юридический факультет Московского университета. Но вскоре, примкнув к Всероссийской студенческой забастовке, был отстранён от занятий за «отрицательное мировоззрение и агитационную деятельность» и выслан в Феодосию.
Много путешествовал, занимался самообразованием. Изучал литературу в лучших европейских библиотеках, слушал лекции в Сорбонне, посещал уроки рисования в парижской мастерской художницы Елизаветы Кругликовой.
Он был масоном, водил караваны по пустыне, закладывал камни в основание первого антропософского храма. А также, стоял особняком, вне поэтических и художественных групп, не примыкая ни к одному из течений.
С 1903 года в Коктебеле начинает строиться тот самый «Дом Поэта», открывший двери и давший приют столь многим.
Грузный, маленького роста, короткошеий, с пышной шевелюрой, Макс не мог считаться красавцем. Но природное обаяние, ум, эксцентричное поведение и вызывающая манера одеваться неизменно привлекали женское внимание.
Первая жена, Маргарита Васильевна Сабашникова, была воспета в образе вымышленной египетской царицы Таиах.
Он до конца дней своих хранил в мастерской гипсовый слепок с древнеегипетской скульптуры, так похожей на его первую любовь.
Молодая художница и писательница, она была родом из купеческой семьи, дочерью крупного чаеторговца, правнучкой бурятского шамана, племянницей владельца крупнейшего в России издательства и второй жены Бальмонта.
После свадьбы молодые уехали в Париж. Потом собирались в Мюнхен, но Макс уговорил жену ехать в Коктебель. Неравноценная замена. Не удивительно, что ей в Коктебеле не понравилось.
Они уезжают в Петербург, где селятся в «башне» Вячеслава Иванова. На этом, собственно, и заканчиваются их семейные отношения. Маргарита уходит от Волошина к чете Иванова и Зиновьевой-Аннибал. Макс переживал разрыв страшно.
Забегая вперёд, стоит отметить, что из этого «тройственного союза» ничего не вышло, кроме тяжеленного нервного срыва Маргариты Васильевны. Ну не готова она оказалась к «высоким отношениям».
Но вот в Коктебель приехал со спутницей Николай Гумилёв. И тут уже Макс выступает в роли разлучника.
Поэтесса Елизавета Ивановна Дмитриева родом из небогатой дворянской семьи, дочь учителя чистописания и акушерки. Получила прекрасное образование.
Миловидная, пухленькая, непропорционально большеголовая, хромая, по причине перенесённого в детстве туберкулёза костей, она была полной противоположностью того образа, который сочинил для неё Волошин.
Черубина де Габриак — восемнадцатилетняя графиня, на половину испанка, католичка, утончённо красивая, очень талантливая и очень несчастная. У неё бронзовые кудри, бледное лицо, ярко очерченные губы и томный голос. Отец-деспот и наставник монах-иезуит держат её в чёрном теле.
Письмо в лиловом конверте с одной только буквой «Ч» вместо подписи пришло в редакцию журнала «Аполлон». А из него на стол просыпались засушенные лепестки цветов и надушенные страницы, исписанные изящным почерком. Стихи были талантливы. Но большую роль сыграла таинственность дамы. Никто её не видел, были только письма и редки разговоры по телефону. Вскоре весь Петербург затаив дыхание следил за жизнью прелестной поэтессы. В неё заочно была влюблена добрая половина города, включая редактора «Аполлона» Маковского.
А Гумилёв тщетно пытался назначить ей свидание.
Тем скандальнее оказалось разоблачение мистификации и, последовавшая за ним, дуэль между Гумилёвым и Волошиным. Считается, что Макс отвесил пощёчину своему предшественнику за то, что тот дурно отозвался о Дмитриевой.
Но Алексей Толстой, будучи секундантом Волошина, отрицал подобное:
«Я знаю и утверждаю, что обвинение, брошенное ему, — в произнесении им некоторых неосторожных слов — было ложно: слов этих он не произносил и произнести не мог.
Однако из гордости и презрения он молчал, не отрицая обвинения, когда же была устроена очная ставка и он услышал на очной ставке ложь, то он из гордости и презрения подтвердил эту ложь».
Как бы то ни было, скандал и потеря отношений с обоими поэтами повлекли за собой мощный творческий кризис в жизни поэтессы.
После революции Волошин окончательно осел в Коктебеле. Его гостеприимство не знало границ. У него в доме останавливалось до 600 человек в год.
Во время Гражданской войны Крым переходил из рук в руки, а Макс укрывал у себя всех: и красных, и белых.
В 1922-м году выезжал на грязи в Саки для лечения артрита.
С 1923 года начинается активная травля поэта. Кому-то сильно не даёт покоя гостеприимство Волошина. В связи с чем, он, с одобрения Наркомпроса естественно, превращает свой дом в бесплатный дом творчества. Его он впоследствии завещает Союзу писателей.
Это сюда пешком из Старого Крыма приходил уже смертельно больной Александр Грин. В доме до сих пор хранится морской камешек с надписью химическим карандашом, который он преподнёс Волошину в день рождения, за неимением денег на другой подарок.
Настоящей хозяйкой дома была, конечно Пра (так называли многочисленные «обормоты» мать поэта). Когда она заболела, ухаживать за ней была приглашена фельдшерица Мария Степановна Заболоцкая. Она-то и стала последней спутницей Макса. А также, тем человеком, который сохранил его наследие для нас.
Маруся, как все её звали, не рисовала, не писала и не сочиняла стихов, казалась слишком заурядной для этого богемного дома. Но не всё так просто, как кажется.
Дочка поляка и латгальской староверки, девочка из крайне бедной семьи, была взята на воспитание в дом родственников художника Николая Ярошенко.
В его имении Степановском девочка познакомилась с Чеховым, Горьким, Цветаевым, Комиссаржевской. Вот под чьим влиянием формировался её художественный вкус.
Последние годы Волошин болел. Астма и ожирение давали о себе знать. В июле 1932 года тяжёлое, на фоне астмы, течение гриппа осложнилось воспалением лёгких. Это окончательно подорвало здоровье поэта. В июле случился первый удар. После него Макс утратил членораздельную речь. Его понимала только жена.
Волошин скончался после повторного инсульта в августе 1932 года в возрасте 55 лет.
Он завещал похоронить себя на холме Кучук-Енишар, ограничивающем Коктебельскую бухту слева, с которого прекрасно виден его профиль в скале Карадага.
С 1928 по 1961 год в СССР не было издано ни одной его строчки.