Боль пронзила всё моё естество. Каждая частичка меня в унисон начала кричать в осознании своего существования.
По началу их голоса были не стройные и почти невыносимые, что хотелось кричать. Поддавшись этому желанию я впустил в себя нечто, что угомонило «шум толпы» и по чуть-чуть стало выстраивать его в мелодичный хор.
Теперь уже можно различить разные партии, воспевающие свою уникальную тему, но всё равно ещё слишком сложные, чтобы наслаждаться ими.
Прислушиваясь то к одной, то к другой мелодии приходило понимание о «тепле», «уюте», «осязанию» и другим таким разным, но неразрывно связанным друг с другом вещам.
Внезапно вступила новая пронзительная и бесконечно сложная часть. «Зрение» внесло столько же суматохи, сколько и порядка.
Предо мной явился целый мир, заполненный светом, который с лёгкостью заглушил всё сущее.
Немного попривыкнув к новым участникам хора, я попытался дирижировать ими. Приглушив «зрение», стало возможно расслышать, что кроме света ещё есть вибрация, которая так же окружала меня. Мало того я и сам вибрировал.
Внутри меня били барабаны, гудели духовые, пела скрипка и над всем этим солировало «сознание». Оно наконец-то уложило всё по полочкам и заставило играть в унисон. Теперь стало приятно дышать и принимать тепло солнца. Уровень адреналина начал приходить в норму, что позволило оторвать внимания от себя и обратить его к миру. И он оказался прекрасен.
Продолжая дирижировать я усилил пение «обоняния» и «слуха». Как же это хорошо!
Вне меня тоже была музыка запахов звуков и света. На много проще, конечно, но не менее прекрасная.
Вдруг я почувствовал другой хор. Он лишь от части похож на мой, но всё равно умудрялся петь с моим в дуэте.
- Любимый, я там чай налила, пойдёшь ко мне или тебе сюда принести?
«Любимый», интересное слово, вызвавшее во мне новый виток мелодии, ознаменовавший «чувства».
Любопытно, а было ли что-то до него?