Я когда был маленький
книжек не любил
Всё страдала маменька
- вырастит дибил...
Я - ничто и я - никто
не Мольер и не Кокто,
не Ньютон, не Менделеев.
Честно? Я один из геев!
К сорока в сосанье хуя
я достиг высот Ануя,
а к пятидесьти годам
в жопу каждому я дам,
и таджику, и киргизу,
чурка сверху, а я снизу.
Будь жива моя мамуля -
похвалила бы сынулю.
Жил, как все, я - худо-бедно,
знал, что много жрать мне вредно,
мать кормил одной лишь пшёнкой,
баловал себя тушёнкой.
Но минули счастья годы,
начались одни невзгоды:
страшно пузо раздобрело,
мать к несчастью заболела,
в цирке больше не кривлялась,
вся в моче она валялась.
Пролежав в моче два года
мать скончалась. Всё! Свобода!
Как учила тётя Маша-
с мамою соседка наша:
если маме вдруг капут,
то избавлюсь я от пут.
Ежедневно спозаранку-
покупал я ей не манку,
не овсянку, лишь пшено
-мне помочь должно оно.
И на пачку этой пшёнки
покупал гнилой тушёнки.
Как считала тётя Маша-
вся тушёнка будет наша.
Когда мамочки не стало
банок тех осталось мало...
А мне приснилась мама:
- на голове панама,
на теле - распашёнка,
пред нею каша пшёнка,
тому кошмару вторя -
стиш0к сей в мониторе.
Мамин муж, ну, мой родитель
катафалка асс - водитель
и когда не станет мамы
повезёт её он в храмы:
час в мечети, в синагоге
в церкви той, что у дороги.
А потом отец Викторий
с нами съездит в крематорий.
После рядом - в чебуречной
мы всплакнём о жизни вечной.
А в то время в печке мама
для меня ведь это драма -
расстаёмся с ней навек
съем-ка пятый чебурек.
Знаю точно - так и будет
разве, кто-нибудь забудет
Предсказал шаман, ебать,
что моя подохнет мать.
Даром время не теряя,
доберусь скорей до Рая,
предъявлю я Visu Vesta
Забронирую ей место.
Ну а если светит Ад,
То ему я буду рад.
Ничего нет лучше Ада
Денег там платить не надо.
Я Павлик, известный как толстая Витя,
танцую, а в лифе - фальшивые тити.
За мною, как в ужасах, белая дверь
За дверью, послушай и просто поверь
страдала томилась несчастная мама,
хотела сбежать, подтверждение - рама,
на раме - следы недоеденной пшёнки,
а также подсохшей свинячьей тушёнки.
Побег провалился - мамуля свалилась
- недолго ж она на тушёнку молилась.
Но я и в тот вечер опять танцевал
устроил я траурный гейкарнавал.
ПОМИНКИ
Как я устроил поминки по маме?
Фрукты живые, а не в рекламе
их подавали в огромной корзине
съехались гости, они в лимузине,
дамы прикрыли обвислые груди,
их кавалеры - обвислые муди,
я же стоял у портрета и плакал,
я вспоминал, как малюткою какал.
Все вспоминали несчастную мать -
как было просто её отъебать:
как за тушёнку брала она в рот
в жопу давала за баночку шпрот;
тут я напился, заплакал, упал,
подле разлился коричневый кал,
он и напомнил об умершей маме,
чья фотография в траурной раме;
принялись дамы жевать виноград,
спиздил из вазы банан один гад,
в жопу мою тот банан он засунул,
а под пиджак ананас себе сунул.
Весело кончились эти поминки,
только молился раввин без запинки.
Да! Затесался какой-то раввин
мамы моей был побочный он сын,
маму со мною водил в синагогу,
денег давал нам с собой на дорогу.
На ночь порой оставался раввинн
в комнате были один на один.
Чем занималися мы тет а тет -
может молитва, а может минет.
Мама обоих нас видела вместе,-
скромность её удостоилась лести:
лестно о ней отзывался раввин
сводный мой брат, моей матери сын.
Мать не мешала и нашим утехам,
лишь оглашала весь дом своим смехом...
Нет уже мамы, мы с братом остались
- после поминок пошли поебались,
днём схоронили несчастную мать,
- вечером - снова друг друга ебать.
Слёзы льются из очей,
обслужить хочу хачей
ЛИЧНОСТНОЕ
Возомнил себя однажды
натуралом. Пидарас!
Грязно выругался дважды
и налил холодный квас.
Я решил, что этим жестом,
как своим причинным местом
всем сумею доказать,
что мужик я, а не блядь.
Тут открылась дверь широка,
глядь, а в ней дитя порока.
Шевельнув огромным задом
и пахнув анальным смрадом
ко мне, гею, не шутя
направляется дитя.
Я так сильно испугался,
что очком аж в стену вжался,
весь трясусь, нога дрожит,
а дитя ко мне бежит.
Меня обнял бедолагу,
мне налил простую брагу,
говоря, что хлебный квас
пьёт лишь только пидарас.
Захмелел, как натурал,
выпив браги, я упал.
Толком мозг понять не может,
что меня в очке тревожит,
что там движет и щекочет,
сам не знаю - чего хочет.
А наутро в сотый раз
понял я: я - пидарас.