Мое знакомство с Пахомом началось традиционным для меня способом, через музыку.
В 2006 году я по заказу клуба «Декаданс» делал там серию культурных четвергов и представлял каждую неделю интересный музыкальный проект - в формате концерта, что для танцевального и очень пафосного клуба было крайне неожиданно.
Чтобы добить обычных посетителей и ударить по их пафосу, владелец «Декаданса» дал мне полную свободу по части выбора артистов и приветствовал в первую очередь яркость и качество проекта, вне зависимости от степени его маргинальности.
И иногда мы действительно хулиганили по полной.
Один из таких концертов мы организовали по наводке нашего хорошего знакомого АК Троицкого. На тот момент, помимо своих традиционных занятий, он ещё стал продюсером группы Gulag Tunes. Продюсерство это было скорее символическим, «свадебно-генеральским». От Артемия Кивовича требовалось прежде всего расхваливать проект везде где возможно. Что он и делал с большим азартом, благо и сам коллектив вызывал у него настоящие симпатии.
Замысел проект был прост и соответствовал постмодернисткому духу времени. Маститый ветеран московской сёрф-сцены Михаил Вивисектор вместе с командой единомышленников попробовал сыграть блатные песни и прочий традиционный шансон в сёрф-обработке.
Получилось свежо и круто. Я привез проект в «Декаданс». Народу на концерте было немного, только истинные гурманы и знатоки стиля. Но с самим Михаилом, двухметровым добродушным гигантом, и его женой, по совместительству директором группы, мы подружились.
И в дальнейшем сделали с ними ещё несколько концертов в Петербурге.
Однажды, уже в 2007 году, когда я уже работал в клубе The Place, Лена предложила в нашу программу новый арт-проект «Пахом и Вивисектор». Это было музыкальное упражнение, сочиненное на двоих все тем же Вивисектором и загадочным по тем временам Пахомом.
Он был известен в узких интеллектуальных и радикальных кругах, прежде всего в качестве исполнителя главных ролей в авангардных фильмах «Зелёный слоник» и «Пять бутылок водки» скандального режиссёра Светланы Басковой. Фильмы эти, до невозможности маргинальные, обитающие где-то за пределами эстетики, рассудка и здравого смысла были чем-то вроде опознавательного знака принадлежности к своим для московской и частично петербургской богемы. Содержание и стиль их предельно ужасны и шокирующи. Я так и не смог заставить себя их посмотреть. Но фигура их самого заметного участника, Пахома (Сергея Пахомова) меня безусловно заинтриговала. Да, и материал альбома был восхитителен.
В те времена верхом радикального и свободного высказывания была группа «Ленинград». Люди ещё радостно вздрагивали от распознавания в песнях нецензурной лексики. Это ещё вызывало в них эстетический восторг и приятное чувство лёгкого прикосновения к запретному. Другое дело, что «Ленинград» на самом деле был продуктом буржуазным, целиком заранее просчитанным. И доля мата, какая бы концентрированная она не была, и принцип его использования был сознательно или интуитивно продуман так, чтобы создавать иллюзию скандала, но по большому счёту оставаться в пределах зоны комфорта. Матерные хуки, внешне похожие на удары, на самом деле были аккуратными поглаживаниями, не выводящими из равновесия эго потребителей. Никакой хтони, первородного ужаса и эсхатологии.
У Пахома все было иначе. Слушая его, каждый раз с ужасом и восторгом думаешь, куда же, в какие ещё маргинальные толщи смыслов вывезет его кривая.
Под меланхоличную гитару и невыразительные биты он пел про Шукшина, офисного менеджера, любовь и грязь. И это было очень круто. И очень страшно.
Параллельно мне рассказали о том, что за пределами музыки Пахом занимается современной живописью, являясь крайне востребованным художником, работает арт-директором журнала Elle, а также для забавы устраивает сеансы альтернативного стэндапа. На них собирается вся модная тусовка Москвы, особенно гламурные барышни. Он начинает издалека и осторожно. Но спустя некоторое время обязательно выводит все на такую жесть, что барышни падают в обморок и со стыдом выбегают из зала.
В общем, персонаж загадочный, судя по всему наш человек. И разумеется я захотел с ним познакомиться, поэтому сразу согласился организовать в Петербурге и его концерт и его стендап.
И Пахом не подкачал. В жизни он оказался милейшим человеком и весёлым собеседником, открытым и детски непринуждённым. Мы с ним съездили на радиостанцию, где он послушно рекламировал свои выступления, и по его интервью вообще невозможно было предположить какой экспрессивный и пограничный персонаж прячется у него внутри.
А потом был концерт, во время которого даже я, видавший на своём веку всякое и вообще не способный чего либо испугаться, в какой-то момент схватился за сердце. Пахом на тысячу процентов отрабатывал сценический образ юродивого. При этом, как я понял позднее, он этот образ честно и бескомпромиссно тащил в любые публичные свои проявления. Он постепенно, шаг за шагом выстраивал свой общественный образ странного человека, для которого нет ничего святого, но при этом относящегося к любому акту искусства как священному ритуалу. Он лепил своего персонажа, используя все средства, в том числе медийные. Именно поэтому позже он зашёл на шоу экстрасенсов, чтобы заработать популярность у широких и внушаемых масс и таким окольным и обманным путём, под маской человека из телевизора, вбивать в голову ни о чем не подозревающего обывателя самые радикальные каноны маргинального искусства.
При этом, последовательно выдерживая свою тактику везде, где это возможно, оказываясь в медийных полях, в частной жизни он оставался дружелюбным и открытым человеком без капли заносчивости и звездности.
Я привозил его ещё несколько раз в те годы. Не могу сказать, что он собирал большие залы, но всегда отрабатывал на полную мощность и неизменно приводил публику к катарсису, больше похожему на культурный шок.
В те времена он только-только завязал с алкоголем. Потому что все юные годы по честному пил много и без тормозов. Когда мы познакомились, он похоже только-только учился отделять публичный образ от частного. Мне крайне неудобно, но дважды из-за наших с ним встреч, он развязал. Смеясь он говорил, что не может устоять перед алкогольными флюидами Петербурга. Да мы и сами не могли перед ними устоять, понятное дело.
Когда он приехал в третий раз, мы уже вместе с ним прикладывали все усилия, чтобы даже не пробовать начинать распитие. У нас получилось. Проблема, насколько я знаю, решена и не возникает до сих пор.
После первых визитов я ещё несколько раз организовывал визиты Пахома в Петербург в очень разных ипостасях.
Однажды он был у меня в жюри кинофестиваля. А заодно прочитал сложную научную лекцию, замешанную на математике. Математику он не особо знал, но артистично импровизировал высшие научные знания. Никто даже не обнаружил подвоха.
В другой раз он приехал в Эрарту уже в статусе звезды Шоу экстрасенсов. Набрался полный зал бабушек и прочих любителей мистического. А Пахом притащил с собой знаменитого Московского электронщика Алексея Борисова, сам сел за рояль и под аккомпанемент электронных битов и шумов невозмутимо в течение двух часов импровизировал на рояле. Но играть он не умел, поэтому спонтанно бил по клавишам и для большей убедительности что то выл и рычал в микрофон.
Зал опустел на три четверти за полчаса. Остались только настоящие фанаты, пришедшие на выступление не из за Шоу экстрасенсов, а из любви к «Зелёному слонику» и тому подобным вещам.
Самым ярким, факультативным воспоминанием, связанным не с выступлением, а с его последствиями было внезапное посещение концерта Пахома в моем клубе «Танцы» Стасом Барецким. Они тогда то ли дружили, то ли делали совместный проект, то ли Стас просто случайно забрёл посмотреть на московского собрата-сюрреалиста.
В итоге, Барецкий импровизировано поучаствовал в выступлении Пахома. Но самое интересное началось позже. Сразу после мероприятия в клубе начиналась ночная хип-хоп вечеринка. Пока Пахом и Барецкий отдыхали после выступления, диджеи уже заиграли свои пластинки, а бибои расстелили оргалит и начали разминаться нижним.
Этот процесс искреннее заинтересовал Пахома, а вслед за ним и Барецкого. Пахом сорвал рубаху и топлес ринулся на оргалит, оттеснив танцующих. Там он стал извиваться и корчиться, имитируя нижний брейк. Через минуту к нему подключился и Барецкий, правда, не снимая красного пиджака. Он прыгнул плашмя поверх Пахома и они принялись извиваться вместе.
Это был настоящий страшный аутентичный древнерусский брейкданс. Не дай вам бог увидеть нечто подобное!
И тогда и сейчас и, уверен, много лет потом Пахом будет с головой бросаться в самые радикальные эксперименты и экзерсисы. Обязательно даст всем нам прикурить. Но совершенно точно останется открытым, трогательным и даже ранимым человеком для тех, кто знает его чуть ближе.
Я и сейчас время от времени с ним переписываюсь и мы все время обсуждаем какой-нибудь очередной его привоз. Который, разумеется, в очередной раз порвет всё и всех.
PS. Ещё о Пахоме, вместе с примерами его творчества - читайте здесь.