Общежитие, где мы познакомились, состояло из двух башен по девять этажей каждая. Внизу ютилась одноэтажная пристройка, нарезанная архитектором, словно на три ломтя. В первом ломте всегда сидела строгая вахтёрша и зорко следила за окружающим миром.
Вообще вахтёрш было несколько, все одинаково строгие, менялись они раз в сутки, а отличались между собой лишь длинной волос и толщиной стёкол в очках. Их мир состоял из бесконечной вереницы растений заботливо расставленных по периметру входа в общежитие и кропотливого вязания. Так же в этом мире водились любвеобильные кубинцы, строгие похожие на пауков жители Африки и шумные вьетнамцы. Там бегали и поляки, и испанцы, и немцы, но этих было меньшинство. Больше всего было африканцев. А за ними требовался глаз да глаз. Ведь чёрные весельчаки так и норовили протащить к себе в гости белых доверчивых студенток. Потом от таких визитов появлялись маленькие чёрные дети, не знавшие своих отцов. Жениться в холодной России африканцы не хотели и уезжали обратно на свой загадочный континент, где водились слоны, львы и пирамиды. Уезжали часто недоучившись и не получив диплома.
Во втором ломте пристройки располагался буфет, где продавали фантастические по вкусу эклеры, а в третьем спортивный зал. Мускулистые негры любили поднимать тяжести. Ещё они активно играли в футбол. Помню веселого сомалийца. Он всегда играл в разноцветных кроссовках. С его точки зрения это приносило удачу. Утверждения были небеспочвенными. Ведь он блестяще умел закручивать мяч. Я как-то стоял в воротах, когда он пробивал пенальти. Мяч я принял, но ей-богу, лучше б не принимал. Меня словно смёл ураган, и я оказался лежащим внутри ворот вместе с мячом. Мне одобрительно похлопали, но гол всё равно засчитали. Ещё помню парня из Чада, который мне рассказывал в детстве, что Аллах и христианский бог это одно и то же. Рассказывал тихо и вкрадчиво, перебирая чётки. Мне кажется, он стал в итоге проповедником, а не физиком. Хотя мог стать и воином. В его стране уже тогда было принято бегать с советским автоматом, и относиться к смерти философски.
Иностранцы жили в левой башне, а русские в правой. Ну как русские? Сейчас бы их причислили к носителям русской идентичности и русского мира. Русский мир сегодня стал тяжелым как могильная плита, он теперь состоит из грубого вооружения, георгиевских ленточек и патриотизма. А в моём детстве ничего этого не было. Мы все считались советскими гражданами. Позже дядька по телевизору заявил, что мы «дорогие россияне». Все эти россияне собрались из осколков разбитой на части империи.
Империя до сих пор представляется мне как сувенирное блюдце. Оно висело у кого-то на стене с выцветшими желтыми обоями. Потом случился семейный скандал. В каком-то зловещем угаре его сорвали оттуда и швырнули на пол. Дребезги разлетелись по вселенной. Склеивать их не было никакого смысла. Всё равно трещины смазанные клеем «Момент» будут видны. Такое блюдце нельзя вешать обратно на стену. Гости наверняка засмеют.
В Таджикистане тогда было неспокойно. По широким улицам Душанбе катались БМП и бродили небритые люди увешенные оружием. Каждую ночь на окраинах стреляли. Кто-то делил власть, кто-то религию, а кто-то и тропинки, по которым в Россию ехал героин. Жизнь становилась невыносимой, и сбежать оттуда стало синонимом слова выжить. Восточная сказка превратилась в зловещего скорпиона, который жалил без разбора всех вокруг. Вот оттуда, из такого осколка и переехал мой друг Лешка. Вернее его привезли родители. Добрые и образованные люди.
Я хорошо помню отца у Лёшки. Дядя Коля по образованию был учителем русского языка, но в России он неожиданно открыл в себе таланты сантехника. В школе платили мало, а жить на что-то было надо. Плюнув на интеллигентность, дядя Коля пошёл чинить краны и варить трубы. Видимо в том месте, где раздают таланты, к навыку водопроводчика автоматом выдают ещё профессию алкоголика. Как в магазине на распродаже. Купив соковыжималку, вы получаете в подарок миксер. Так вышло и тут. Ну, только вместо миксера выдали кое-что другое. Пил дядя Коля несильно, но регулярно. Нет, я никогда не видел, что б он где-то валялся и беспробудно спал. Просто от него всегда исходил характерный запах чеснока и перегара.
Помню я и тётю Любу – маму Лёшки. Восточная женщина с нерусским отчеством. Она сумела каким-то образом устроиться в университет. Посветила себя полностью работе. Тихая, мудрая и рассудительная. С моей мамой они подружились сразу, потому что оказались на одной кафедре. Хотя нет, там они познакомились, а подружились по какой-то другой, мне неизвестной причине. Ну и как-то так я и встретил Лёшку. Детей в общежитии было немного. Сложно было не встретиться.
Он оказался выше меня, жилистее, сильнее. В отличие от меня умел подтягиваться несколько раз. Но главное он бегал с невероятной скоростью. Догнать во дворе его не мог никто. Это было удивительно. Даже Вася, который был нас старше чуть ли не на целую жизнь, то есть в два раза и тот не успевал за Лешкой. А ведь Вася занимался несколько лет футболом и бегал по утрам в парке.
Как начитанный и естественно занудный мальчик я быстро нашёл этому разумное объяснение. Всё дело было в кухне. Мы часто бывали друг у друга в гостях и естественно вместе обедали и ужинали. О, господи, да мы засиживались друг у друга иногда до часа ночи! В общежитии было безопасно, двери не закрывались. А чего друг от друга прятать? В нашей русской башне жили преподаватели. Жили бедно. И все обладали одинаковым набором вещей. Советские плойки, синие и зелёные бигуди, посуда примерно одинаковых тонов, неброские костюмы и неудивительные телевизоры. Обязательные мясорубки, которые крепились перед большими праздниками к столам и в исключительных случаях недорогие магнитофоны. Да, магнитофоны тоже встречались, но редко. Чаще слушали радио или смотрели телевизор. Хотя и он был редкостью.
Так выглядел мир взрослых вещей. Нам с Лёшкой было ещё проще. У нас вообще всё было схожим. И угловые комнаты, и панцирные кровати, и игровые приставки, и роботы. Но у нас полностью отличалось питание.
Мама у Лешки часто готовила плов. Пробовал я у него и какие-то мудрёные каши из чечевицы и риса. Помню яркий вкус чая и необычные варенья. Такие варенья точно никто не умел больше делать. Кабачки, арбузные и апельсиновые корки, тыква и даже каштаны! Всё это шло в варенье, которое было густым, приторно сладким как я люблю, и имело невероятный вкус. Лёшка в свою очередь удивлялся консервированной клубнике, крыжовнику и борщам, которые готовила уже моя мама. Так мы и росли на пересечении таджикской и украинско-русской кухни. В соседней башне кухня была ещё экзотичнее, но туда нам доступ был закрыт. До определенного времени.
Лешка оказался не только быстрее меня, но ещё и хитрее. Именно он и додумался, как туда проникнуть безнаказанно и незаметно от вахтерши. Пожалуй, я не совру, если скажу, что первые мои приключения связанны именно с ним.
- А хочешь, покажу тебе кое-что? – Мы сидели на брусьях как сидят курицы на жёрдочках в деревенском сарае.
- Интересно что?
- О, тебе понравится. Только надо отойти в кусты.
- В кусты будешь девок звать. – Отреагировал я.
- Да брось ты. Пошли на бревно.
- Ну, погнали. – Спрыгнув, мы проследовали через спортплощадку и скрылись в зарослях черёмухи. Там у нас было оборудовано место для игры в карты. И там действительно лежало распиленное бревно.
- Смотри, только никому не рассказывай, идёт?
- Идёт. – Я глянул на странную чёрную упаковку в руках Лёшки и безошибочно определил, что там хранится колода карт. Только эти карты оказались необычными. На каждой картинке фотограф запечатлел обнаженных женщин в разных позах. Пролистывая одну за другой, я понял, что взволнован. Даже когда меня вызывали к доске рассказывать стихи, я так не волновался. Да чего уж там. Когда я расколотил стекло в учительской и то ощущения были куда менее тревожные. И уж точно намного более понятные и знакомые.
На картинках происходило что-то невероятное. Я внимательно рассматривал подробности женской анатомии. И словно проваливался в незнакомый мне мир.
- Вот эта мне особенно нравится. Хороша, да? – Передо мной сидела блондинка.
- Листай-листай дальше. Там ещё есть хорошие. – Лешка понимал, что я взволнован до предела, но ему было интересно наблюдать за моей реакцией. Послушно я листал колоду до конца. В конце выдохнул.
- Ну как?
- Круто. – Отдавать колоду обратно почему-то не хотелось. Тут я заметил, что карт было больше чем обычно. - А чего-то карт много.
- Ну да. Их тут пятьдесят четыре. В покер играть. Только я не умею.
- Я тоже.
- Ага, ты тоже. А хочешь увидеть в реальности такое? – Вдруг перевёл разговор в другую сторону мой друг. Кто бы ни хотел? Естественно я кивнул головой. – Ну, пошли. Я на той неделе это просёк. С нашей крыши можно перелезть на соседнюю. И спрятаться там.
- А зачем?
- Так ты слушай. Там иногда китаянка загорает голой. Прикинь?
- Совсем? – Удивился я.
- Ну не совсем. – Замялся Лёшка – Но сиськи видны будут. Правда, они у неё маленькие, но всё равно интересно.
- И откуда ты знаешь?
- Её Толик спалил. У него батя военный и дома есть бинокль. Так вот он её и рассмотрел.
- Толик? – Уточнил я.
- Ну да.
- А ты сам её не видел?
- Нет. – Я повернул голову к соседнему от общежития двору. Даже не поворачивая, я и так знал, что увижу там дом в пять этажей. В нём жил Толик. Затем перевёл взгляд на крышу, куда нам предстояло залезть.
- Мне кажется он брешет.
- С чего бы?
- А как можно увидеть нашу крышу от него? Там пять этажей. У нас девять. Я ж не вижу, что у тебя происходит на голове. Наоборот можно, а так нет.
- Хм, а и правда. – Лешка задумчиво остановился. – Ну а вдруг можно?
- Сомневаюсь.
- Да ладно тебе. Скажи, что ты просто зассал?
- Пошёл ты. – Мы дружно засмеялись. Мой аргумент был не слабее его. И в итоге мы всё равно пробрались на ту крышу. Пожалуй, это был один из самых безрассудных поступков в моей жизни.
На последнем этаже нашей башни возле лифта расположилась железная лестница, ведущая к выходу. Аккуратно, стараясь не издавать звуков, мы пробрались по ней до двери ведущей наружу. Дверь была тяжелой, но легко поддалась. Соскочив на рубероид, Лёха захлопнул её за нами и поманил меня в направлении соседней башни.
- Короче смотри. Тут просто можно перелезть. – Передо мной были бортики, за которыми начиналась пустота. Единственное место, где не было пустоты это точно такое же ограждение соседней башни. Два сооружения в девять этажей соприкасались лишь одним углом. На этот угол и указывал мой друг. – Мы запросто перелезем и спрячемся вон там.
- Что бы ждать китаянку?
- Ну да.
- Так чего мы ждём?
- Погнали. – Первым перелез Лёха. Он потратил на этот процесс секунд десять. Не больше. Следом подошёл я. Передо мной был бортик, состоящий из двух частей. Между ними было пространство достаточное для того что бы там мог пролезть ребёнок. Худой ребёнок. Вот Диса точно со своим брюхом не пролез бы. Я так и представил, как он похожий на шмеля в своём полосатом свитере семенит пухлыми ножками между стальными полосами и, застряв, зовёт на помощь. Мне вдруг стало смешно и, согнувшись, я спокойно пролез на другую сторону. Задержался я лишь на секунду что бы посмотреть вниз. Внизу было всё знакомо, но только в уменьшенном виде. Ещё мне запомнился ветер, гудевший в щели между двумя зданиями одного общежития.
- Ну как?
- Что как?
- Страшно?
- Не особо.
- Ладно, тихо. Надо спрятаться. – Мы просидели минут десять за возвышением, ведущим к лестнице. Никакая китаянка естественно не пришла. Нас бы устроила и африканка или вьетнамка. Да кто угодно. Но никто не пришёл. Спустя полчаса ждать нам надоело.
- Знаешь, а ты был прав. Толик точно трепло.
- У меня и не было сомнений. Полезли назад?
- А давай тут и спустимся? – Предложение Лёхи было небезопасным. Если с крыши я свалиться не боялся, то вот встретиться взглядом с одной из вахтерш было выше моих сил. Тем более она потом бы обязательно рассказала моей маме о том, что я хожу в башню к неграм и вьетнамцам. Мама естественно меня бы наказала. Потом я вспомнил и о картах, лежавших у Лёхи в кармане. Ещё чего доброго и о них мама узнает. Ничем хорошим это всё точно не могло кончиться.
- Как мы внизу пройдём?
- Да прошмыгнём как-нибудь. Давай. Будет приключение же. – Приключений на один день было более чем достаточно, но я всё равно пошёл вместе с Лёхой. Мы прошли несколько этажей, но выявили лишь, что с девятого по шестой этаж общежитие было оккупировано африканцами. Ниже шли то вьетнамцы, то монголы, то кубинцы. Второй этаж был отдан полякам, а на первом и вовсе находился медпункт. Больше всего мне запомнились куриные лапки на одной из кухонь, которые варились в кастрюльке. Такое блюдо наши мамы не готовили.
- А может это колдун какой-нибудь? – Обронил шёпотом Лёха.
- Ага, приехал зелье варить.
- Может плюнуть туда?
- Ага. Нассать. – Мы тихо засмеялись.
- Ладно, пошли выбираться через вахту. – Самое опасное нас ждало внизу. Но мы справились и с этим. Каким-то чудом прошмыгнули мимо вахтёрши и растворились во дворе. Так в один день я увидел голых женщин. Полностью голых! Перелез с одной башни на другую и узнал, что можно приготовить какое-то блюдо из куриных лап. Голую китаянку, правда, не увидел, ну да ладно. Не может же всё случиться за один раз. В конце концов, впереди была целая огромная жизнь. Нам было тогда лет по девять. Может быть десять, но точно не больше.
На углу улицы Комсомольской и МОПР есть пятиэтажный дом. Местные краеведы выяснили, что это наша первая панельная «хрущевка» построенная в 1963 году. Хотят повесить там памятную табличку. Мне этот дом интересен другим. Однажды я там стоял во втором подъезде с отцом Лешки, и он показывал мне на кучу картонных коробок постеленных под лестницей на первом этаже.
- Тут живёт теперь, понимаешь? Почему он так себя ведёт? – Ответа на этот вопрос у меня не было. Я молча рассматривал картон и представлял, как Лёха свернувшись калачиком на нём спит. Представить это было несложно.
Начиная с седьмого класса наши дороги с Лёшкой медленно, но верно стали расходиться. Он уходил из дома. Где-то блуждал и что-то искал. То ли себя, то ли приключений. Поиски закончились колонией для малолеток. Дальше вся жизнь Лёхи стала состоять из пунктиров. Вышел-сел. Вышел-сел. Вышел-сел. Если произнести это вслух, то может показаться, что так тикают часы. Огромные страшные часы быстро отсчитывающее время, отведённое нам всем на этой планете. Если призадуматься, то его не так-то уж и много. Только в детстве секунды тянутся медленно. Чем дальше, тем быстрее качается маятник.
К двадцати годам Лёшка стал вором рецидивистом и имел за плечами четыре судимости. Этого было достаточно для нанесения татуировок. На одном из его пальцев теперь красовалась роза ветров. Ещё помню паутину и паука на руке.
К моему удивлению в какой-то период Лёха решил завязать с воровской жизнью и даже устроился продавать кур гриль. Торговля продлилась где-то полгода. Несколько раз я заходил к нему в гости. Мы пили пиво по ночам и вспоминали детство. Потом это всё Лешке опять надоело, и он загремел уже на шесть лет за какое-то ограбление. Вышел и вроде бы снова сел. Что с ним происходит, сейчас не знаю. Во всяком случае, спросить о нём мне некого. Отец у него умер несколько лет назад. С мамой он общаться перестал и того раньше.
Судьба человека загадочная штука. Ребенком уехать из бушующего Таджикистана и оказаться в итоге заключенным. Зачем всё это было? Почему? Ведь он мог стать переводчиком, инженером или водителем троллейбуса. Да кем угодно. Хоть водопроводчиком или проводником в поезде. Мир огромен, непостижим и невероятен. Вместо этого он выбрал баланду, браслеты и наколки.
Наверное всё это было только лишь для того что б я вам об этом рассказал. Иначе жизнь получается вообще бессмысленная штука. Интересно прочитает ли Лёха по прозвищу Хак эти строчки? Надеюсь что да. Не может не прочитать. Ведь больше ни с кем и никогда я не ел такого вкусного варенья. И знай, дружище, однажды не будет ни тебя, ни меня. А это всё останется. И варенье останется, и порнографические карты, и весь тот ослепительно великолепный детский мир.