1892 г., Петербург. Директор полицейского управления Дурново в срочном порядке вызывает из якутской ссылки Степана Фаберовского, бывшего лондонского сыщика, и Артемия Ивановича Владимирова, художника-передвижника, бывшего агента III отделения. У него нет выбора. "Да, я знаю, что среди департаментских чиновников, особенно из Третьего делопроизводства, ходит убеждение, что сделать Фаберовский с Владимировым могут все. Но лучше продать душу дьяволу, чем связываться с ними". Но даже он не подозревает, в какой невероятный балаган превратят эту историю двое сыскных агентов.
По пути обратно в столовую поляк заглянул в спальню, и теперь, когда револьвер приятно холодил живот, чувствовал себя уже увереннее. Артемий Иванович, опасливо относившийся к огнестрельному оружию, сжимал в руке медную кочергу.
— Дело в том, что русское императорское правительство пригласило меня сюда в Россию для борьбы со страшным вибрионом, поражающим мозг человека и вызывающим приступы паранойи. В периоды обострения больному кажется, что его преследуют шпионы, он подозревает всех окружающих в каких-то дьявольских кознях и пугается даже собственной тени.
— Я, как бывший владелец аптеки, полагал, что такого рода заболевания более по части психиатрии, — важно сказал Минус.
— Разумеется, если речь идет об обычном душевном заболевании. Здесь же мы имеем дело с эпидемической болезнью, характер которой недавно был выяснен в клинике Пастера в Париже. Особая опасность ее состоит в том, что в России она с ужасающей быстротой стала распространяться среди закрытых сообществ, таких как гвардия и духовенство, и почти не затрагивает обычных людей. Очаги ее были выявлены в Семеновском полку, в Штабе гвардейского корпуса и среди некоторых офицеров полиции…
— Так вот почему жандармы все сплошь… ! — вскричал было Минус, но осекся и приложил палец к губам.
— Скажите, граф, а среди православных священников эта болезнь не может распространиться?
— Вы можете спокойно ходить на исповедь, заразе подвержены только монашествующие особы.
— А я вот теперь уже и боюсь ходить на исповедь, потому как подозреваю, что и среди белого духовенства появились больные.
— Подозреваете? — обернулся к ней Артемий Иванович, и задетая ногой кочерга, приставленная к ножке стула, с грохотом упала.
— Что это? — дернулась Сеньчукова.
— Ничего-с. Обычная кочерга. А вы сами, случаем, не заразились?
— Какой ужас! Вы так думаете?
— Все может быть, — трагическим тоном сказал Фаберовский. — А что привело вас к подозрениям относительно распространения болезни среди священников? Они стали задавать вам на исповеди неприличные вопросы?
— Если бы! Мой деверь внезапно заимел какие-то странные дела со священником Полюстровской церкви.
— Расскажите-ка поподробнее, — заинтересовался поляк и подвинулся к ней ближе. — Неужели эпидемия расширяется?
С. Чернов. Три короба правды, или Дочь уксусника
В серии "Тайные агенты":
Новый цирк, или Динамит из Нью-Йорка (1)
Барабаны любви, или Подлинная история о Потрошителе (2)
Операция "Наследник", или К месту службы в кандалах (3)
Три короба правды, или Дочь уксусника (4)