4 жития в одном флаконе: петли времени, множественные исцеления и отсечение головы в комплекте
Объем: 451 web-страница
У меня двоякие впечатления от этой книги. Мне понравилось чтение, но не понравилась сама история. Это тот вариант, когда текст написан ради текста, в нем есть лингвистические казусы – временами удачные, временами не очень, есть до ужаса банальная идея круговорота времени в природе, поданная в довольно оригинальной обработке, и есть многоликий и многорукий персонаж в 4 ипостасях с отсутствующей личностью, причем временами он отсутствует насколько, что прочим юродивым приходится разъяснять, что к чему, чтобы Читатель и другие герои не закидали второе перерождение (Устина) камнями.
Здесь куча отсылок к историческим, культурным и литературным реалиям, куча, потому что они совершенно разной степени уместности и удобоваримости, что создает эффект хождения по воде: ты то с удовольствием скользишь по водной глади, восхищаясь ладности текста, то в недоумении тонешь в текстовой мути, не веря, что и то, и другое добровольно смешано одним человеком в одном произведении.
После «Лавра» я взялась за другую книгу «Повсюду тлеют пожары», читаю в переводе. И, конечно, в такой недостойной компании Водолазкин просто Бог и слова, и мысли. Русский язык здесь не портят даже его древние формы (хотя нет, временами это просто жесть) и «Лавр» для меня, как человека говорящего на русском, при всех его минусах (о коих ниже), безусловно, пример хорошей литературы, особенно, когда он красуется на одной полке с выше обозначенной книгой («Повсюду тлеют пожары») и ей подобными.
«…блюдиеся молчание злаго мужа, акы отай хапающего злаго пса»
Я ничего не хочу плохого сказать про старую форму великого и могучего, сначала это даже забавно, но в тексте встречаются прям диалоги. И если с хапающим псом еще худо-бедно все ясно, то некоторые фразы понятны только благодаря контексту и то не все и не всегда.
«Имам, отче, пшеницу жати, где бо зимою брашно обрящем?»
Почти «угадай мелодию». Я угадывала смысл этой фразы по 4 знакомым словам. Угадала/не угадала – уже не имеет значения. Вообще в «Лавре» многое не имеет значения, потому что время то движется по спирали, лет через 100 перечитаем, возможно, попонятнее станет, ну или совсем того, слово «пшеница» забудется – экология нынче ни к черту, так вот в 15 веке чешешь в лаптях по лесу, повсюду пластик не переработанный валяется. Ничего удивительного, что глобальное потепление и пес этот хапающий, и чума, и коронавирус. Так-то самоизоляцию не вчера придумали, а может завтра, тут не поймешь, круговорот всего в природе, однако.
В общем, для меня всякого «блюдиеся сея скорби, сыне» многовато. Я предпочла бы стилизацию, благо сам Автор приходит к этому ближе к середине книги, и чтение становится менее смешным, но более понятным человеку на текущем витке исторического свитка.
Злостный не переработанный плагиат
Хождение Лавра по мукам – это, как хождение по грани литературной вседозволенности, можно и поперхнуться. Круто вписать чужое и великое в свое остроумное и дерзкое, но Читателю (любому Читателю даже с минимальным читательским опытом) должно быть понятно, что Автор не Автор, что исконная идея чужеродна, а вот юморок (местами удачный даже очень) – вот он авторский.
Самое вопиющее неудачное заимствование это, безусловно, Экзюпери. Цитата из «Маленького принца» «Мы в ответе за тех, кого приручили», никак не обыгранная и просто от себя произнесенная одним из персонажей.
«Порой уже не существенно, кем и когда слово сказано», - будто оправдывая такой беспардонный плагиат, пожимает плечами Водолазкин.
Или видение будущего Холокоста при проходе через Польшу. Ну, допустим, но к чему привязать этот грустный исторический факт. Будто у всего этого было какое-то менее линейное обоснование, но его безжалостно отрезали, оставив бессмысленную и для сюжета, и для Читателя констатацию Освенцима. Возможно, Автор хотел приделать средневековому мору отсылку к коричневой чуме нацизма, но сделал это уже с другим Лавром, давно завязавшим с вскрытием бубонов, поэтому она (отсылка) не читаема, а возможно и мной надумана.
В завершении о неудачных и очень неудачных (с моей точки зрения) играх с языком.
«Нога… доездился бл.», - сетует средневековый разбойник.
Разбойнику по всем канонам, конечно, не положено быть вежливым, тем более в 15 веке, но глаз режет. А все желание Автора приблизить нас к реалиям сложившихся в лесу обстоятельств, другого слова не подберешь, особенно, когда время не властно над речью.
«Ты кто?
Х.й в пальто, ответил Фома»
Фома тоже не обязан быть культурным человеком. Самый культурный здесь Лавр и то, я подозреваю, потому, что он все больше молчит. А если и делится впечатлениями, то уж со своей мертвой возлюбленной, а при женщинах так грубо выражаться не принято в любом временном отрезке (хоть что-то остается незыблемым).
Ну и самый смак:
«Корова (что вымени тебе моем?) не имела ничего против».
Да, да – отсылочка к Солнцу и Звёздам русской, прости хосподи, Литературы. Я сама Пушкина не очень (хотя сказки у него реально хороши), но уж так посредственно над ним издеваться, даже обидно за Светило. Дети дразнят Сережку «геем», а Водолазкин машет Александру Сергеевичу выменем. Каждому возрасту свое, благо время не линейно.
Не могу не упомянуть часть про роды. Роды в пересказе Водолазкина (а им уделено излишнее число страниц с излишним описанием подробностей) больше похоже на изгнание бесов. Да и сам Герой долгое время не может определиться звать повитуху или священника, и да, естественно, дело заканчивается священником. Кстати, второй раз с акушеркой тоже не получилось. Зато карма отработана.
Чудеса тем, кто верует
Самое лучшее, что есть в книге – это удавшаяся часть самого худшего, то есть игры с текстом. Некоторые перлы написаны с весьма удачным ироничным сарказмом, выданном в нужное время (хотя здесь это не столь важно) и в нужном месте.
«…он был убежден, что правил личной гигиены следует придерживаться даже в Средневековье», - вскользь упоминает Автор, описывая травника.
«Вы мои друзья по борьбе с плотью, сказал Арсений комарам»
«Арсений был их врачом, а раздражать врачей боялись всегда»
Чуете, как удачные моменты не нуждаются ни в каком пояснении и даже сюжете? Для них достаточен контекст этого безэмоционального жития, они прекрасно смотрятся на нем, они его соль.
«…не поднимал, когда записи сваливались на пол, смутно предвидя их позднейшее обнаружение в культурном слое»
«В ожидании конца света у многих сдают нервы…»
В общем, прекрасных и ужасных зарисовок примерно поровну, но в моем веке было принято ставить оценку в сторону сдающего, хотя такое сравнение с моей стороны многим может показаться излишне самонадеянным. Если это так, представьте, что я это напишу лет так через 20, ну когда достигну небывалых литературных высот. В «Лавре» этот способ у многих прокатывал.
Приятного чтения!
Литературный диалог: ВКонтакте, в Инстаграмм
