Приветствую всех, кто зашёл на мой канал!
Когда наступало лето родители с удовольствием сбагривали меня на летние каникулы к тете в деревню.
Мы жили в небольшом районном городе и в деревню ехали на автобусе по трясучей дороге. Народу всегда ехало очень много, стояли даже в проходе.
В автобусе часто встречались люди знакомые друг с другом и начинались разговоры и воспоминания, которые обрывались только при выходе пассажира. У всех были большие сумки и много всяких пакетов, так как люди были из окрестных деревень и ездили в город за покупками и по делу.
Дорога называлась «большак» и рейсовый автобус был основным видом транспорта для перевозки пассажиров.
Дорога казалась бесконечной, люди необыкновенными, кто-то вёз в кошёлке цыплят, кто-то и маленького поросёнка, купленного в городе на базаре. Торговые ряды в городе рынками не называли, а именно базар.
Это сейчас эту дорогу от города до деревни на машине пролетаешь за полчаса. И ничего необыкновенного в этом нет. А в детстве эта поездка на переполненном автобусе была целым событием.
Людей в автобусе становилось всё меньше, вот наконец и наша остановка. Отец, мать и я выходили и шли полем к дому, в котором ждала нас тётя Ириша.
Сейчас вспоминая её, я понимаю, что тогда она была совсем не старая, но полное отсутствие зубов и привычка нюхать табак, представляли её в моих глазах совершенной бабкой.
И иначе как баба Ириша я её не называла, за что родители меня ругали, а я не понимала за что. Но тётка моя была весёлая и добрая и против такого имени не возражала.
Оставив меня на попечение тётки, родители утром уезжали. А у меня начиналась настоящая вольница.
Тётя с утра выгоняла скотину: чёрно-белую корову Марину и штук семь овец с бараном, в стадо, которое прогонял пастух мимо нашего дома, собирая скот со всех окружающих домов. Щелканье кнута, блеяние овец и коровье мычание удалялось. А через некоторое время слышался стук двери, тётя Ириша уходила на работу. И наступала тишина, в которую я проваливалась как в перину.
Изба была бревенчатой и изнутри пазы проложены паклей, что мне очень нравилось. Мне она казалась такой уютной. По углам висели иконы. Тётя не была особо верующей, во всяком случае она на тему религии никогда не разговаривала.
Верующей была её сестра, вторая моя тётя, которая жила в Москве. А иконы просто были везде. Это были иконы прадедов и поскольку всё перемешалось, кто верил, кто не верил, то они хранились в доме, стояли на чердаке, висели по углам избы, а одна лежала в столе с продуктами вместо подставки.
Дверь в избу закрывалась только на ночь. Днём в деревне никто двери не запирал. Если уходили куда-то, то ключ клали сверху за дверной косяк.
Вставала я когда вздумается, быстренько напяливала сарафанчик, с косичками получалось уж как-нибудь.
Затем завтракала. Открывала заслонку на печке, вытаскивала котёл с пшённой кашей, который казался мне просто громадным. Наевшись, я шла кормить цыплят. Вообще-то эта каша и варилась для цыплят, на воде. Тетя Ириша очень удивлялась моему пристрастию к этой каше и всё время предлагала сварить на молоке. Но мне эта каша на воде казалась очень вкусной!
Ощущение полной свободы накрывало сразу, как только открывала тяжелую дверь на улицу. На улице тишина, залитая солнцем и ни одного человека. Взрослые на работе, дети ещё спят.
В деревне тогда было много детей, и я всегда знала, что скучно с ними не будет. Собирались и всей гурьбой шли за малиной, за земляникой, за грибами или купаться на речку. Речка была неглубокая и прозрачная. Каждый камешек виден!
День пролетал как один миг, а вечером возвращалась тётя с работы. Работали тогда в колхозе за трудодни.
Ставила самовар на углях, варила в нём яйца, уложив их как-то сверху. Разворачивала из марли творог, который из деревенского молока получался такой плотный, что его резали ножом.
Потом доставала сгущёнку, которую нам присылала тётя из Москвы, дефицит по тем временам. И мы с ней ужинали. Вдвоём нам было очень уютно!
В окнах полыхал закат. И тут слышался стук кнута, топанье стада, голоса соседок, вышедших встречать свою скотину.
Чуть позже дойка, парное молоко с кислым, ноздрястым деревенским хлебом. Приходят соседки и я, уморившись от всех дневных похождений, слушая их разговоры, закрываю глаза и просто отключаюсь.
Пролетало лето, никто меня не воспитывал, родители работали, приезжать им было некогда. Тётя Ириша уважала меня, во всем доверяла и относилась как к взрослой. Мудрая женщина!
И вот за мной приезжает отец, тётка накручивает ему в старые газеты целую корзину яиц, потому что «в городе таких нет», и мы с ним идём на вечерний рейсовый автобус.
Давно уже нет в живых моей любимой «бабы Ириши», нет деревни, когда-то такой населённой, и заброшенный домик тихо и грустно врастает в землю.