С ведома поэта Александра Чума публикую на своем канале его поэму о разложении людей в России.
Стена пошлости
В далекой сумрачной стране,
В земной безлюдной глубине
Стена высокая стоит,
К ней не идет никто, не зрит.
Она замшела и пыльна,
Но крепко, прочно сложена
Из каменных гранитных плит,
Огромных в массе и на вид.
Не помню, как то было в точь,
Но ту стену я зрил воочь.
«Что значит та стена в заслон?» -
Смотрел и думал я о том.
Вгляделся я в ближайший блок,
И камень вдруг – не взять мне в толк –
Стал на глазах в экран светлеть,
И уж картину разглядеть
В экране том, не щурясь мог…
На время потерял я слог,
Стоял и созерцал все сам –
Живые люди были там
И к ним прикован был мой взгляд:
То школа?.. Нет, еще детсад –
Девчонки стайкой птиц малых,
Одна по центру среди них.
- Смотрите, мой каблук длинней!..
Она на цыпочки туфлей
Привстала, тело шатко сжав,
Но равновесье не сдержав,
Чуть не упала с ног вперед…
- Так ей и надо! – издает
Другая девочка в толпе…
- Ты – дура!.. На, вот – на тебе!..
И тут же бьет рукой в разбег
Та, чей каблук длиннее всех.
И крик, и слезы льют из глаз…
Но тут экран пред мной погас.
С виденья стал я в дух неметь,
Но следом стала вдруг светлеть
Плита другая, рядом с той,
В экран белесо-голубой.
Не тот ли виден там детсад?..
Мальчишки только врозь галдят
И что-то обсуждают все
На придорожной полосе.
- Пойдем сейчас ко мне играть, -
Один с них начал предлагать, -
В компьютер и приставка есть…
- Да у тебя же предки здесь!
- Тогда ко мне, - зовет другой, -
Шнурки все - мать и отчим мой,
Уехали на дачу днем,
Чтоб без меня побыть вдвоем.
- Зачем?.. – Да, трахаться чтоб им!..
И общий смех…. И будто дым
Экран плиты той заволок,
Я видеть ничего не мог.
То были нижних две плиты
И в землю словно бы влиты
Под основанье – ряд таких,
Стена держалась вся на них.
Я, было, дух свой перевел,
Но выше вдруг экран зацвел:
То школа, кажется, была,
И в холле музыка плыла…
Как дискотеки гулкой стук,
В углу девиц небрежный круг,
Одетых на свербенье глаз,
Уже, как видно, старший класс.
И разговор ленивый тек…
- Гляди, Натаха, твой Валек
Кроссы крутые нацепил,
И где ж он бабок раздобыл?
- Ты – дура! То ли вон – Хозрой,
Уж он-то не в туфту крутой,
Папашка – дир на банке – yes! –
На выпуск точно сдарит Мерс.
Смотри, тогда мне не перечь,
Уж коль успею я залечь
Под Хоза – локотки кусай,
А захочу – возьму, ты знай!..
Едва экран погас тот весь,
В плите соседней мрак исчез,
Там, вроде, дискотека та ж,
Но только «вьюношей» типаж.
- Ты, Точечка, ты что – дупёл?
Ты где доху свою увёл?..
От дедушки наследство, знать!..
Дедок крутейший был, видать.
- Не, то от бабушки доха,
Связала бабка для лоха!.. –
Так обсуждался тот жакет,
Что был на паренька надет.
Крепился он, все вняв всерьез,
С последних сил, чуть не до слез,
Тут вдруг один его толкнул,
Другой по носу стуканул…
- А, вы!!! – отчаяния взрыв, -
Еще друзья!.. И к ним порыв,
Но слезы брызнули из глас…
И тут экран пред мной погас.
И сжался дух во мне ярясь,
Но вскоре новая зажглась,
Чуть выше той, одна плита,
Как время выждав неспроста.
Автобус, кажется, салон:
Она сидит и рядом он,
Глядятся мужем и женой,
Он смотрит прямо пред собой.
Она – чуть сбоку на него…
Сошли с автобуса того.
- Я видела, как ты смотрел…
Кобель! Все зенки проглядел!..
- Да на кого? Ты что – пьяна?
- На ту блондинку у окна…
Кобель проклятый, что посмел –
Глазами всю ее раздел…
- Ты – дура!.. – рыкнул он, взорвясь. –
Достала!.. И в лицо ей – хлясь!
Та дернулась наискосок,
Он повернулся, плюнул вбок,
Пошел, не оглянувшись вновь…
Она платком утерла кровь,
Вдруг насторожилась совой
И укрываясь за листвой,
Как пес, что взял намертво след,
За ним отправилась вослед… -
«Куда его вдруг понесло?..»
Но тут все гаснет, как назло.
Едва чуть перевел я дух,
В плите соседней… - мне на слух
Пришел, глазам наперегон
Бокалов, рюмок перезвон.
То ресторан, быть может, бар:
Дым недокуренных сигар,
За столиком – два мужика,
И речь вальяжная текла.
- Я, знаешь, БМВ разбил…
Вчера ужратый в дупель был,
От телки гнал домой своей…
Да, ладно – Мерс возьму скорей.
Мне надоела уж та бл…,
Пора уже и поменять.
Ты знаешь, нужно как с бабьем? –
Как можно больше и внаем…
- А я одно дельцо кручу –
Еще квартирку отхвачу
На инвалидный льготный счет
За бабку…. Пусть пока живет,
А там – спроважу, дам ума,
Иль, мож, скопытится сама.
За зелень ту квартирку сдам…
Еще мелькнуло что-то там,
И вновь – гранита немота, -
Вернулась в камень та плита.
И блоков всех тяжелый вал
Как обреченностью предстал.
Я присмотрелся к той стене:
Уже наверх прозрели мне
До половины блоков тех…,
Судьбы являя путь наверх.
Но, не успев передохнуть,
Я снова устремился вглубь
Срединной вспыхнувшей плиты
Средь тишины и темноты.
Сначала, будто, плач и крик…
К экрану ближе я приник –
Квартира, беспорядок в ней,
Глаза заплаканных детей…
- Да, замолчите вы!.. – она
Кричит на них, гневна, страшна. –
Отец ваш был подлец, урод!..
Я догадался – был развод…
Но те от крика больше в плач…
Она шипит, как сдутый мяч:
- Подлец! Мерзавец!.. Ну – свинья!..
Я покажу тебе, кто я!..
- Ой, мама, папа не придет? –
Ребенок голос подает.
Ее как будто прорвало:
- Придет – так я прибью его!
А коли станет вас искать –
Не смели рта чтоб открывать!
А коль подарки даст, свинья, -
Возьмете – руки вырву я!..
Я сжался болью выше сил,
Но детские глаза покрыл
Уже плиты холодный мрак…
Я продохнул, не знаю как.
Но уж соседний темный блок
Стал сизым, светом вдруг подтек…
То не квартира – целый зал,
С людьми он был, не пустовал.
Насколько я понять там мог –
Президиум и он в нем строг.
То совещанье ль, инструктаж?..
И голос продирает аж…
- Так!.. Сколько можно вас учить?
Ну, чем головы лечить? -
Раз не поймете просто так,
Что нужно делать, где и как?
По залу смех прошелестел,
Услышав, он рассвирепел:
- Я головы всем поснесу!
Выговора всем повнесу!..
- Да невозможно то сейчас, -
Раздался среди зала глас…
- Я вам сказал! – не слышит он,
Войдя в горячечный разгон.
- Я в порошок всех истопчу!
Несоответствия вкачу!..
Я вам клянусь!.. – все рвется в крик,
Но вот экран, погаснув, сник.
А выше новая плита
Уже окрасилась в цвета:
Она сидела за столом,
Письмо писала как на нем.
И под пером неровный бег
Я ясно видел строчек тех.
Хоть чуть смущению и внял,
Но строчки те за ней читал:
«Я изменилась вся теперь…
Другой я стала – ты поверь!
Любимый, если мы начнем
По новой жизнь опять вдвоем?
И дети – дня и не пройдет:
«Когда наш папочка придет?..»
Давай мы встретимся с тобой,
Когда захочешь, в день любой…
И фото вынула его,
Водой обрызгала всего,
Мазнула воском и иглу
Вонзила на сердце ему.
И зашептала, словно вор,
Подприворотный заговор,
И искры, слезы ли из глаз…
И, наконец, экран погас.
А рядом новую плиту
Прорезал свет сквозь темноту.
Заметил я – на глаз видать –
Быстрее стали прозревать
Ряды последних верхних плит,
И скорость их явленья мнит
Скорей закончить сей показ –
Знакомый в умопомраченье сказ…
Тем временем, там снова он –
С залысинами, но взбодрен,
Штаны спортивные и верх –
Закончен, видно, только бег.
Гантели две, эспандер, жгут
Последовательно в ход идут.
Массаж погрудный, жим в упор
И напоследок – тренажер.
Потом прием контрастных ванн,
Экстрактов овощных стакан…
Вот в кабинете он своем:
Рабочий стол, а под стеклом
Цитаты можно разглядеть:
«Коль шестьдесят – то это треть
Всего лишь жизни прожил ты»,
Иль вот еще – «Всегда цвети!»
И книги – не исчислить всех –
Малахов, Шелтон и Поль Брэгг,
«Диета жизни», «Кармы свет»,
«Уринотерапия»…. Нет –
Не перечислить даже треть…
И начал тут экран темнеть.
Но только он совсем погас,
Как словно загорелся газ
В плите еще, чуть выше той…
Я присмотрелся: блеск златой
Паникадила и икон,
Алтарь под ними и амвон.
Да, точно – церковь то была,
Чуть дымка от свечей плыла.
Пятном густым толпа людей –
Ее вдруг различил я в ней.
Платок главу обвил, приник,
Набожно-строгий внешний лик,
На проповедь, читал что поп,
Крестила часто грудь и лоб.
- Блуд и измена – тяжкий грех! –
Гремел басистый голос вверх…
- Ох, тяжкий - хуже «не убей!»... –
Соседка тихо шепчет ей.
- Чтоб их телами ад был взгрет,
Прелюбодеев всех!.. – в ответ
Она с поклоном говорит. –
Пусть каждый там, в аду, сгорит!..
А коль настанет Страшный суд,
Пусть всех тогда творивших блуд
Зажарят в медленном огне!.. -
Еще чуть слышно было мне,
Хоть голубой экран уж гас,
Но рядом вспыхнул свет тотчас
В соседней сумрачной плите…
Его увидел я… Кто те
Мужчины, что зашли с ним в дом?
Не знаю, хоть их вид знаком.
И вместе сели за обед -
Едят под течь густых бесед…
- Я – атеист! Всегда им был! –
Он гордо голову вздыбил. –
Мне лично вера не нужна,
Мне разум все открыл сполна.
Ну, а народ – наоборот!
Ему религия дает
Узду от революций бед,
А то – «бей, Ванька, - Бога нет!»
Ведь темная же масса вся!
Невежество!.. То ль дело я!
Известен жизни мне секрет,
И мистики тут вовсе нет.
Жизнь – это пища! Если быть
Разумным – двести лет прожить
До смерти можно рубежу…
Не верите – я докажу!..
Еще он что-то там вещал,
Но свет в плите уже пропал,
И голос утонул за сим
Средь бездны каменных трясин.
И словно замерла стена…
И тут увидел я – одна
Вверху осталась пара плит,
Еще не прозревавших в вид.
И вот в одной уж брызнул свет!
И вдруг я испугался!.. Нет,
Скорее это был не страх –
Крыла души тоскливый взмах…
Квартира, сумраком полна…
А кто в ней?.. Кажется, она.
А что с ней?.. Кто ее простер
На пыльный под окном ковер?
Холодный блеск горящих свеч,
Слюны из губ густая течь,
Безумным ужасом полны
Зрачки до дна округлены…
Вот что-то силится сказать,
На помощь, может быть, позвать –
И мылится в губах пузырь…
Но, вздрогнув, распростерлась вширь.
И вслед за хрипами тотчас
В глазах последний свет погас,
Забыта всеми, холодна,
Осталась так лежать одна…
Едва я вынес жуткий вид –
В плите соседней свет горит,
И снова, скорби не тая,
Зашлась в тоске душа моя…
Я спальню, вроде, разглядел:
Кровать, ночник, и он сидел
На коврике, что там лежал,
И ноги под себя поджал.
Вдох медленный, задержка в нос
На выдохе чуть не до слез,
И снова медленно вдыхать
Он стал по-йоговски, видать.
Потом, привставши на носок,
Испил какой-то желтый сок,
Раздвинул руки, сделал вдох
И на кровать спокойно лег.
И, лежа на одном боку,
Он потянулся к ночнику…
Что дальше вдруг произошло -
Меня в немой столбняк взяло.
Над головой три полки книг
Висели у него больших.
Рукой случайно, может быть,
Свет потянувшись погасить,
Их зацепил, когда завис…,
Но полки вдруг сорвались вниз,
И масса, тяжестью меся,
На голову упала вся –
На горло и круша в висок…
Прикрыться не успел, не смог –
Конвульсии пошли волной,
И он затих под книг горой…
И я увидел наверху,
Блестя обложкой на боку,
В жестокий юмор или бред
Лежала книга «Жизнь – секрет!»…
Картиной страшной поражен,
Стоял я, вздох сменив на стон,
И навсегда на этот раз
Экран плиты пред мной погас.
И вновь молчанием страшна,
Застыла мертвая стена,
И тяжестью холодных плит
Давил безжизненный гранит…
Не знаю, что произошло, -
Как вихрем вдруг меня взяло –
И очутился у стены
Я с той, обратной стороны…
Гляжу на плит тех оборот
И замираю духом…. Вот –
Слезами горькими полна,
Течет та самая стена.
С вершины от гранитных риз
Лились ручьи их сверху вниз…
Да, та стена на мой вопрос
Открылась вдруг стеною слез…
И я внимал там, перед ней,
Трагедиям земных людей,
А слезы горькие текли
И уходили вглубь земли…
Другие произведения А. Чума на его канале - здесь