Тонкая синяя дымка висит над тайгой, растворяясь вдали и напоминая о скорой осени с ее холодными дождями и пронизывающим ветром. Но пока еще лето, август идет по дороге, неспешно пожевывая травинку и весело поглядывая по сторонам. Он знает, что ему никто не указ. Захочет и задержится до октября, а решит, так и упорхнет прямо сейчас, затянув небо серыми тучами. Самый свободный летний месяц, август-сорванец. Птицы, которым вот-вот улетать, тоскливо мечутся в небе, не зная, куда себя девать. Вроде бы и лететь еще рано, и здесь уже душа не держит, просит неба. Деревья нет-нет, да и выбросят пару желтых листиков, как будто примеряя новый наряд. На обширных покосах нахохлились стога и красуются раскиданные в строгом порядке большие рулоны пахучего сена. Из тайги пахнет грибами и осенью. Заходишь на десяток метров в начинающую прозрачнеть чащобу, ловишь рукой летящую неспешно паутинку, вдыхаешь запах прели, и чувствуешь, как подкрадывается на мягких лапах невесомая грусть. Воздух прозрачен по-особенному, словно стремится поярче выделить яркие предосенние краски, и дышится им тоже по-особенному. Он сам наполняет собой тебя всего, без остатка, заставляет дышать много и часто.
Я сижу на нашей скамейке и осмысливаю все, что только что услышал по телефону от своего друга. Дышу прозрачным предосенним воздухом и думаю. Друг попросил совета в таком деле, в котором советовать себе дороже. Но он попросил, и отмолчаться нельзя, а что сказать, я совершенно не представляю. В самый разгар дня, когда полный зал гостей, и мы все носимся из зала в кухню и обратно, телефон в моем нагрудном кармане требовательно зажужжал. Глянул на экран. Там высветилось «Лихой». Хм, Санек, чего это он среди недели?
Саня Лихоманов, друг детства, вполне соответствовал своему прозвищу «Лихой», и в юности мы немало с ним набедокурили по окрестным деревням. Но лет пятнадцать назад он встретил Настену, и вся его лихость сразу переплавилась в домовитость. Они любили друг друга так, как пишут в книгах. Они просто дышали друг другом, существовали только вместе и все остальное считали зряшным прожиганием жизни. Настена до встречи с Саньком была вполне успешной, работала в одной крупной компании на позиции коммерческого директора и все свои помыслы устремляла в Москву, куда собиралась перебраться в ближайшие пять лет. Но однажды в их солидной фирме случилась совсем несолидная кража, и прибывший на вызов в составе наряда старлей Лихоманов лихо задержал Настену как главную подозреваемую и увез в неизвестном направлении.
Как позднее выяснилось, увез он ее в совершенно чумовое местечко – только-только открывшийся тогда загородный ресторан с авторской кухней и полным уединением. Они исчезли на трое суток, и вернулись абсолютно счастливыми и ошалевшими друг от друга. Через неделю они поувольнялись, собрали вещи и снова отбыли в неизвестном направлении. Только через месяц Саня мне отзвонился и сообщил, что они с Настеной обустроили себе небольшое поместье в деревеньке с милым названием Заимка и ждут меня на свадьбу в ближайшие выходные. Погуляли мы тогда так, что в деревне теперь его иначе как Александр Палыч и не зовет никто. Мы созванивались с ним каждые выходные, и я в целом был более-менее в курсе его жизни. Они с Настеной не раз бывали у меня в гостях, и на Ванькины концерты стараются приезжать по возможности. И все бы хорошо, но Бог не дал им детей. Сколько ни старались они, каких только врачей не проходили, все было тщетно. И вроде оба здоровы, но…
И вот он звонит в среду, и в голове сразу звенит колокольчик беспокойства – что-то случилось.
- Алло, Сань.
- Дим, здоров. Как сам?
- Живой. Ты как? Случилось что?
Саня помолчал, тяжело дыша в трубку, и, наконец, ответил:
- Мне совет твой нужен.
- Совет?
Санька терпеть не мог, когда кто-то начинал ему подсказывать, всегда своим умом жил. Тем неожиданнее прозвучала его просьба.
- Советчик из меня… Спрашивай.
Он снова помолчал, видимо, собираясь с духом, а потом выпалил, словно руку в огонь сунул:
- Мы с Наськой хотим ребенка усыновить.
И замолчал.
Я тоже молчал, не зная, что сказать.
- Что думаешь? – не вытерпел моего молчания Санька.
- Не знаю, Сань – честно ответил я. – У меня ведь и своих нет, я в этих вопросах дуб дубом.
- Так в этом все и дело. Ты такой же, как мы с Наськой, понимаешь? Ты так же воспримешь ситуацию, и, может, что-то дельное скажешь…
- Прости, что спрашиваю… На своих надежды совсем нет?
Саня замолчал. И молчал долго, минуты три. Я слышал, как он прикуривает, как выдыхает дым и даже как стряхивает пепел. Я не торопил. Боль надо перетерпеть.
- Нет.
Это слово упало тяжело, как ртутная капля, разом припечатав все дальнейшие расспросы.
- Давай я приеду? По телефону как-то… - я не закончил, но Саня все отлично понял.
- Лучше я. Наська в раздрае, не хочу ее бередить своими сомнениями. Ты в баре будешь?
- Конечно.
- Скоро буду.
Скоро? От его дома до дверей бара ровно двести десять верст.
- Давай.
И вот я сижу на скамейке и думаю. Что в таком деле вообще можно советовать? Сказать «Конечно, усыновляй! Это же правильно и вообще!»? Или наоборот, взывать к осторожности и просить не спешить?
- О чем думаешь? – Эрика присела рядом и протянула не чашечку кофе. Она варила умопомрачительный кофе, я так не умею.
- Об усыновлении детей – я сделал маленький глоток кофе и зажмурился от удовольствия.
- Я тебе рожу, если захочешь. Дочку.
- Что значит «если»? – я крепко прижал ее к себе. – Конечно, я хочу. И дочку, и сына, и еще дочку.
- А зачем ты думаешь об усыновлении?
Я сделал еще один глоток кофе, прислушался к тайге. Где-то совсем рядом недовольно цокала белка, а чуть поодаль дробно стучал дятел.
- Помнишь Саньку Лихого с Настасьей?
Эрика кивнула.
- Хотят ребенка взять. Санька звонил, совета спрашивал. А я ума не дам, что тут можно советовать. Что бы ты посоветовала?
Эрика взяла мое лицо в свои ладошки, крепко поцеловала, посмотрела в глаза долгим взглядом и сказала с улыбкой:
- Ничего. Можно только поддержать любое их решение, для этого и нужны друзья.
- Он просит именно совета – я вздохнул.
Эрика посмотрела на небо и задумчиво сказала:
- Дождь будет. Дождь это к счастью…
Саня приехал, когда на бар опустился густой августовский вечер, пахнущий близким дождем и остывающим асфальтом. Зал был заполнен больше чем наполовину. Гости неспешно ужинали, общались, слушали музыку, и Нинка с Витькой вполне справлялись с заказами.
Я по обыкновению устроился за стойкой и натирал бокалы, стараясь добиться от них невозможной прозрачности, когда звякнул колокольчик на входной двери, и вошел Саня. Меня он увидел сразу, уверенно прошел к стойке, протянул руку:
- Здоров, брат.
- Привет. Как доехал?
- Доехал – пожал он плечами. – Куда мне упасть?
- А вон столик свободный с табличкой «бронь» видишь? Вот туда. А я сейчас подойду. Голодный?
- Поем.
Я попросил Витьку сварить нам пельменей, прихватил бутылку водки из холодильника, пару стопок и пошел за стол. Саня оценил мою предусмотрительность.
- Насчитывай пока.
Он устало выдохнул, потер лицо ладонями, поднялся и пошел умываться. Пока он ходил, я разлил водку по рюмкам и принес тонко нарезанный лимон. Вернувшись, Саня поднял свою рюмку, буркнул «Будем», опрокинул, закусил лимоном, прислушался к ощущениям…
Я отставать не стал. Водка прокатилась по пищеводу ледяным комком и взорвалась в желудке приятным теплом. Хорошо…
- Как я устал, Димка – Саня смотрел на меня, подперев подбородок кулаком. – Никогда не думал, что это так тяжело.
- Ты толком расскажи.
- Настька извелась вся, что ребенка мы родить не можем. И где-то полгода назад начала осторожно заводить разговоры насчет усыновления. Мол, а кого бы я хотел, сына или дочку? А я больше блондинок люблю или брюнеток? А что я думаю о детдомовских детках? В общем, я ее напрямую спросил, а она в слезы. – Он вздохнул. – Сказала, что чувствует себя страшно виноватой.
Я налил еще по одной. Выпили молча.
- Я и ругался с ней, и уговаривал, и плакал в обнимку – бесполезно. Она вбила себе в голову, что виновата передо мной и должна как-то эту вину искупить, понимаешь?
- Нельзя брать ребенка ради искупления вины, прости за прямоту.
Саня вскинулся, глаза блеснули злостью, но он тут же успокоил себя, взял в руки.
- Я ей сказал то же самое. И снова слезы, споры, уговоры…
В этот момент Витька принес большое блюдо с пельменями, вазочку с горчицей, сметану и хлеб. Сверху на пельменях плавился кусок масла, все было обильно обсыпано крупно помолотым черным перцем. Саня невольно сглотнул слюну и потянулся за вилкой…
Пока ели, Саня напряженно что-то обдумывал. Он вообще сегодня был очень сосредоточенным и серьезным, хотя обычно сыпал шутками и много улыбался. Ну да его можно понять. Отложив в сторону вилку, Саня откинулся на спинку дивана.
- Спасибо, Дим. Двое суток не ел толком, кусок в горло не лез.
- На здоровье – я улыбнулся. – Кофе?
- Давай лучше чаю.
Я сходил на кухню, а когда вернулся, Саня курил, сидя на нашей скамейке. Я вышел к нему, сел рядом. Он протянул мне пачку, я молча мотнул головой.
- Знаешь… Настька до последнего момента не была уверена, что хочет взять ребенка из детдома. Не свое оно и есть не свое… ты не представляешь, сколько вопросов вертится в голове. Как выбирать ребенка? Он ведь не товар в магазине, обратно не вернешь, и важно не ошибиться. А какого ребенка лучше брать? Младенца, годовасика или лет пяти? Или десяти? Мальчика или девочку? А если у него проблемы со здоровьем? А как проходит процедура выбора? Ты приходишь в детдом и смотришь всех детей? А они с надеждой тебе в глаза смотрят, да? И когда ты проходишь мимо, их мир опять рушится? И что потом? Привез ты ребенка домой, а дальше?
Саня выкурил сигарету в три затяжки и потянулся за следующей. Я тоже закурил. Очень уж тема тревожная, болезненная.
- И мы с Настькой все эти вопросы по десять раз… - он махнул рукой. – А толку-то? Ни она, ни я ничего в этом не понимаем и не знаем. Поехали в соцзащиту, консультироваться, справки все нужные собрали. А там сидит тетка такая, которая всех людей вокруг терпеть не может, сквозь зубы разговаривает. Отправила нас на специальные курсы для будущих усыновителей. Не знаю, может, где и по-другому, а у нас всех потенциальных родителей на этих курсах всеми силами пытались отговорить. И такие проблемы будут, и еще вот такие, да и мы со своей соцзащитой будем к вам что ни день с проверками ходить. И если что не так, то…
Он замолчал, глядя в пространство перед собой. Я попытался представить себя на его месте, и не смог.
- Но знаешь, Дим, странное дело. Чем больше проблем и сопротивления по пути мы встречали, тем сильнее крепло наше решение взять ребенка. Настька нашла в интернете целое сообщество усыновителей, и там те, кто уже воспитывает приемных детей, делятся с новичками опытом, дают какие-то советы, помогают. Настька перестала страдать, начала погружаться в тему и меня в нее погружать. Оказалось все не так уж страшно. Просто относиться ко всему нужно как к задачам, а не как к проблемам, и сразу становится легче.
Саня замолчал, посмотрел в небо, словно искал там ответ на какой-то невысказанный вопрос. Я его не торопил. Нельзя в такие моменты торопить.
- А я, знаешь, подумал, что если ей так легче, то и пусть. Не верил я как-то в серьезность этого всего, хоть ты тресни. Вроде и по кабинетам сам ходил, и бумажки все собирал, а внутри веры во все происходящее нет. Будто в кино играю.
Он потянулся за очередной сигаретой, но одернул сам себя и сказал:
- Пойдем внутрь, а то я от курева с ума скоро сойду.
На столе нас ждал чай в большом, завернутом в шарф заварнике, и мед в сотах.
- Вот это дело – Саня взялся за соты. – Я такого меда лет сто не ел.
- Ешь давай, я тебе еще и с собой выдам.
В этот момент к столу подошла Эрика:
- Санечка, привет!
- Эрика! – обрадовался Саня, поднялся, обнял ее.
- Как там Настя? Как у вас вообще дела? – защебетала Эрика.
Саня что-то ей ответил, но что именно, я не разобрал, потому что к бару подкатил большой автобус, и сразу стало не до разговоров.
Гости давно заняли столики, кто-то уже вовсю обедал, кто-то еще ждал заказ. Мое внимание привлекли двое, явно отец и сын. Пацану лет семь, юркий, но все время оглядывается на отца. отец здоровенный мужик лет сорока пяти. Высокий, поджарый, широкоплечий, костистое лицо со шрамом поперек правой щеки, обветренное и злое, большие крепкие кулаки со сбитыми напрочь костяшками. Вояка, точно говорю. Я таких навидался, они все еще там, на своей войне. Стоило сыну сделать что-то не так, отец тут же наклонялся вперед, зло щурил глаза и начинал что-то говорить свистящим шепотом. Мальчишка сразу скукоживался, как кусок пенопласта в огне, прятал глаза и старался слиться с диваном. Витька принес им заказанную еду, и они оба начали синхронно и быстро с ней расправляться. Отец съел свою порцию быстрее, довольно осклабился и показал сыну две растопыренные пятерни. Пацан вздохнул, выбрался из-за стола, упал на пол и принялся отжиматься! Я не выдержал, подошел:
- Извините, вы не могли бы попросить сына не отжиматься? У нас не спортзал, люди здесь пищу принимают.
Мужик смерил меня оценивающим взглядом и процедил:
- Мы им не мешаем, пусть принимают.
Пацан к этому моменту успел отжаться свою десятку и вернулся за стол.
- Вопрос исчерпан? – мужик смотрел на меня недобро.
- Надеюсь – я вернул ему такой же исполненный миролюбия взгляд и вернулся за стойку. Вот же упырь…
Автобус уехал, забрав довольных обедом гостей, и я вернулся к Сане. Увидев меня, он продолжил рассказ:
- Недели две назад прихожу я домой, а Настена сидит за столом, глаза на мокром месте.
Я к ней. Что, говорю, случилось? Она молча подает мне планшет, а там фото: ребятишки, человек пятнадцать, и воспитательница с ними.
- Санечка… какой на тебя глядит?
Спросила, как мешком по голове ударила. Взял я планшет, на фото смотрю. Ни один не глядит на меня, понимаешь? Ни один. Не ворохнулось ничего в душе. Я планшет ей вернул и молча на кухню, к холодильнику. Достал флакон, накапал полстакана, выпил. Стою, думаю, а надо ли нам это все? Зачем себя так мучить? Настька подошла со спины, прижалась и говорит:
- И мне ни один не глянулся. Может, и не надо нам, а? Попробуем еще сами…
В общем, в тот вечер я напился в пыль. Наутро на работу сбежал, пока Настька не проснулась. И на обед не пошел. Не мог в глаза ей смотреть. Она смотрит так… как будто я вот сейчас возьму и все решу, понимаешь? А я не решу! Я не знаю, как решать. – Саня уже просто орал шепотом.
Эрика молча поднялась и ушла в кухню. Правильно, не нужно ей Санькину слабость видеть. И Саньке не нужно, чтобы видела. Это наше с ним. Я потянулся к так и стоящей на столе ополовиненной бутылке, но Саня отрицательно мотнул головой.
- Не хочу больше, не надо. – Он помолчал. – С работы пришел, а Настька на меня не смотрит. Обиделась. Я к ней, а она только плачет, и все. Я ее тогда сграбастал, силком на колени усадил и прямо спросил: «Нась, ты этого хочешь?».
Она долго молчала, минут пять.
- Не знаю.
- Завтра едем в детдом, отгул я уже взял.
Видел бы ты, как она обрадовалась. Вида не подает, но я-то знаю. Ночь Настька не спала и мне не давала. Только я начинаю дремать, она меня за руку теребит. «Санечка, а если кто понравится?», «А если никто не понравится?», «А если нас не пустят» и еще сто вопросов. К утру я готов был отказаться от поездки, но поглядел в ее счастливо-неверящие глаза и смирился. Всю дорогу до города она молчала, глядя в окно, и я пару раз чуть не уснул. Но в итоге добрались.
Настька как ворота увидела, побледнела, глазищи напуганные. Но я уже внимания не обращаю, за руку ее хвать и вперед, напрямую к директрисе детдома этого. Там на входе нас сторож встретил, дядей Колей назвался, хороший мужик. Директрисы, говорит, нету пока, скоро будет. Так вы у меня чайку попейте, подождите. И так он Настьку разговорил, успокоил, что гляжу, а она уже улыбается вовсю.
- Вы – говорит – дитенка себе присмотреть, ага?
Мы кивнули оба, а он давай соловьем разливаться. Детки, мол, у них тут хорошие, душевные. Шкодят, как без этого, но чтобы всерьез пакостить, так такого и в мыслях нету. И ну давай нам их всех продавать. Про каждого что-то хорошее скажет, каждому характеристику краткую, но емкую, выскажет. Короче, к приезду директрисы мы уже все про всех знали. Настька совсем расслабилась, трястись перестала, и к директрисе в кабинет мы вошли уверенно. Тетка оказалась нормальная, выслушала нас внимательно, бумаги глянула, и повела сначала к младшим. У них там дети от трех лет живут, и вот она нам эту ясельную группу первой решила показать. Зашли, посмотрели и вышли, ни слова не сказав. Настька как закаменела вся, руку мою стиснула, но глядит решительно. Директриса на нас посмотрела, правильно все поняла и повела в следующую группу.
Здесь ребятня оказалась не такой молчаливой. Все носятся, орут, толкаются, что-то делят. Мы как только зашли, я сразу его углядел. Мальчонка лет семи, худенький, белобрысый стоял напротив пацана постарше и смотрел тому прямо в глаза. Вроде как спор у них вышел из-за чего-то. И вот мелкий не сдается, а старший не решается. Я на Настьку смотрю, а она от этого же мальца глаз не отводит.
- Это Ваня – прокомментировала директриса. – Хороший мальчишка, только неуживчивый очень. Чуть что, сразу в драку. Но это с возрастом пройдет. А так вежливый очень, много читает, спортом занимается.
- Можно с ним поговорить?
- Конечно. Давайте только не при всех. Вы в моем кабинете подождите, я его приведу.
Мы в кабинете как на иголках сидели, ждали, когда же директриса Ваню приведет. Привела.
Дверь открылась, и у меня сердце в пятки ухнуло, а Настька наоборот, сидит, улыбается.
- Ваня, знакомься, это дядя Саша и тетя Настя, они очень хотят с тобой познакомиться.
- Зачем? – Ваня смотрел на нас без всякого доверия.
Как ответишь на такой вопрос? Настька беспомощно на меня смотрит, я на Ваньку. А он голову упрямо наклонил и смотрит исподлобья прямо мне в глаза. Я понял, что кривить душой никак нельзя, надо говорить как есть.
- Мы сына ищем.
- Я не ваш сын.
- Но можешь им стать. Если захочешь.
- А зачем вам?- он перевел взгляд на Настьку. У нее глаза намокли, лицо кверху задрала, слезы держит. Справилась с собой и сказала просто:
- Дом без детей пустой стоит, неживой как будто. Мы очень хотим ребенка.
- Зачем? – Ваня стоял такой напряженный, словно от нашего ответа зависело что-то такое важное, что важнее и нет ничего. А, может, так оно и было. – Саня поднялся из-за стола. – Пойдем, покурим, не могу я что-то.
Мы вновь вышли на улицу. Закат уже отгорел, и на трассе разлеглись густые темно-синие сумерки. Проносящиеся изредка машины вспарывали их светом фар и исчезали вдали, моргнув на прощание стоп-сигналами. Саня жадно закурил, посмотрел на меня в упор.
- Ты представляешь, как отвечать на такие вопросы? Зачем вам ребенок… - он зябко поежился.
- Честно – я пожал плечами – Ничего иного не остается.
- А если сами для себя еще не решили зачем?
- Тогда рано приехали. Или вообще зря.
Саня в молчании докурил сигарету и потянулся за следующей. Повисла тишина, нарушаемая только чьим-то писком из ближайшего подлеска. Из бара вышли гости, сели в машину и уехали, моргнув на прощание фарами.
- Все у тебя просто – проворчал Саня, провожая машину взглядом.
- Сань, оно и в жизни все просто. Мы сами все усложняем. Вот ты мне здесь и сейчас скажи – зачем тебе ребенок?
Саня посмотрел на меня затравленно, но все же ответил:
- Потому что нельзя без детей, в них весь смысл.
- А Ване этому важен твой смысл? – я сделал ударение на слове «твой». – Ты его спросил, зачем ему папа с мамой?
Саня обессилено опустился на скамейку, свесил натруженные руки и уставился на пустынную пока трассу.
- А я тебе скажу – продолжал я. – Ему нужно, чтобы его любили. Любили – я произнес это слово по слогам. – Потому что за всю его короткую жизнь его никто не любил, понимаешь? У него душа как воробей на морозе, нахохлилась и мечтает отогреться. А ты про смыслы…
Саня вдруг улыбнулся, хорошо так, открыто, и сказал:
- Значит, Настька все правильно сказала. Она сказала, что у нас накопилось очень много любви, и нам нужно поскорее кому-то ее подарить.
- Женщины мудрее нас, Саня – я сел рядом с ним. – Дай-ка мне сигарету…
Мы сидели на скамейке, мимо изредка проезжали припозднившиеся машины, в бар заходили и выходили гости. Говорить не хотелось, да и надобности не было. Пару раз выглядывала обеспокоенная Эрика, но сразу уходила, не говоря ни слова. Сумерки сменились темнотой, в небе зажглись сочные звезды, примолкшая было тайга зашумела на особенный, ночной лад. Шорохи, скрипы, крики ночных птиц. Из-за бара выполз старый знакомый, большой сердитый еж. Он помедлил секунду и деловито направился прямо к нам.
- Вот бы Ваньке его показать – сказал вдруг Саня. – Как думаешь, Иван Александрович Лихоманов звучит?
- Звучит. Ванька Лихой – я усмехнулся.
- Не, он не такой, он лучше, чем мы.
- Это конечно – спорить с очевидным не имело смысла.
- А еще… у него глаза как у Настьки. Синие-синие, как небо в марте – Саня смутился.
- Сань… Тебе какой совет нужен?
- Знаешь, мы за два месяца все документы на усыновление Ваньки собрали, все инстанции и проверки прошли. И все эти два месяца Ванька ждал. Не наездишься ведь в город каждый день, я ему телефон купил, по скайпу общаемся по вечерам.
Внезапно задул сильный ветер, зло засвистел в верхушках деревьев.
- Дождь будет – Санька поднялся. – Пойдем в тепло.
- Эрика говорит, дождь к счастью.
Внутри после промозглой улицы показалось особенно уютно, и я с удовольствием расположился за нашим столиком. Витька тут же организовал нам чайник чаю, Эрика принесла «Медовик» и пристроилась рядом со мной, положив голову мне на плечо. Саня уселся напротив, и я с радостью заметил, что он успокоился, перестал переживать и теперь просто наслаждается хорошим вечером.
- Счастливые вы – сказал он, глядя на нас с Эрикой.
- А то – согласился я. – Вы тоже счастливые, просто даже не подозреваете, насколько.
По окнам тугой волной хлестнул дождь, окончательно размывая трассу за окном.
- Вот и дождь – задумчиво проговорил Санька словно бы сам себе. – К счастью…
Эрика достала из кармана свернутый листок бумаги и протянула его Саньке. Саня взял его, развернул…
- Можно я вслух?
Эрика пожала плечами и снова устроилась у меня подмышкой.
Саня прокашлялся и начал негромко нараспев читать:
Как хорошо, что дождь.
Мы через сон услышим:
Дробь побежит по крышам
Из-под его подошв.
Дождь пришел постучать
К нам из лиловой дали,
Встану и в одеяле
Выйду его встречать.
Голос его то хор,
Словно со дна колодца,
То он поет, смеется
тоненько, как фарфор.
То он мчит во весь дух,
То прекращает гонку,
Чтоб почитать дождёнку
Детскую книгу вслух.
Люди мрачнеют вмиг,
Только мелькнет он в окнах
Я открыл дверь и в мокрых
Тапочках в дождь проник.
Запах его и шум
В холод его крылатки
Встретил его и сладко
И глубоко дышу.
Стены, асфальт, металл,
Пишущий свежей краской,
Дождь мой любимый, здравствуй,
Я о тебе мечтал.
(Вера Полозкова, Кате Гордеевой)
Саня аккуратно сложил листок и убрал в карман.
- Дожденку… - он улыбнулся и отвернулся к окну.
- Сань…
Он повернулся ко мне, улыбнулся и сказал:
- Мне больше не нужны советы, Дим. Я за сыном еду…
Продолжение следует
Поддержать автора
2202200793435098 Сбербанк