Судьба щедро одарила Павла Васильева – поэтическим талантом, мужским обаянием, отчаянным характером. А потом беспощадно ударила.
Родился Павел Николаевич в 1909 г. в семье простой, но хорошо образованной и любящей книгу: отец закончил учительскую семинарию, мама – прогимназию. Много читал, знал наизусть великое множество стихов, сам писать начал в 12 лет. В 17 уехал в Москву, твёрдо зная, что он поэт! И окружающие его в этом убеждают: печатается много и часто, выступает в клубах и домах культуры, ведёт себя уверенно и весело.
Первый брак распался довольно быстро, осталась дочь. Второй жене посвящает стихи, Елена Вялова по-настоящему любила Павла и прощала ему всё, в том числе увлечения другими женщинами. Но ведь было множество людей, которые прощать что-либо Павлу Васильеву не могли и не желали. У очень многих этот яркий, безумно талантливый, знающий себе цену и такой неосторожный человек вызывал искреннюю неприязнь – у нас всегда не любили «шибко умных». А поэт ещё и подставлялся постоянно: в 1929 г. он пишет «Песню о гибели казачьего войска». Это яркая, метафорическая история гражданской войны, прочувствованная поэтом.
Песня моя, не грусти, подожди.
Там, где копыта прошли, как дожди,
Там, где пожары прошли, как орда,
В свежей траве не отыщешь следа.
Что же нам делать? Мы прокляли тех,
Кто для опавших, что вишен, утех
Кости в полынях седых растерял,
В красные звезды, не целясь, стрелял,
Кроясь в осоку и выцветший ил,
Молодость нашу топтал и рубил.
Как сказал один из умных критиков, «это история сражения чёрного ворона с соколом», но кто сказал, что те, кого приставили наблюдать за идеологией, должны быть умными? Нет, они должны быть бдительными! Полный текст поэмы был изъят почти из всего тиража «Нового мира». Любое изображение казака, вызывающее сочувствие, влекло за собой неизбежный набор политических обвинений, которые рано или поздно должны были достигнуть своей цели. И Васильева «пристёгивают» к выдуманной белогвардейской подпольной организации «Сибирская бригада». Поэт получает 3 года ссылки, пишет прощальное:
На далёком, милом Севере меня ждут,
Обходят дозором высокие ограды,
Зажигают огни, избы метут,
Собираются гостя дорогого встретить как надо.
А как его надо — надо его весело:
Без песен, без смеха, чтоб ти-ихо было,
Чтобы только полено в печи потрескивало,
А потом бы его полымём надвое разбило.
Чтобы затейные начались беседы…
Батюшки! Ночи-то в России до чего ж темны.
Попрощайтесь, попрощайтесь, дорогие, со мной,
Я еду
Собирать тяжёлые слёзы страны.
Но надуманность обвинения так очевидна, что Васильева реабилитируют. А он ничего не понял, не притих, не затаился. Влюбившись в очередной раз, он пишет Наталье Крандиевской:
Сшей ты, ради бога, продувную
Кофту с рукавом по локоток,
Чтобы твоё яростное тело
С ядрами грудей позолотело,
Чтобы наглядеться я не мог.
Я люблю телесный твой избыток,
От бровей широких и сердитых
До ступни, до ноготков люблю,
За ночь обескрылевшие плечи,
Взор, и рассудительные речи,
И походку важную твою.
И весело отмечает возвращенье из изолятора, и читает стихи – не о любви к партии, а о любви к женщине, которая скоро станет женой С. Михалкова.
Появляется в "Правде" статья озаботившегося литературными нравами молодежи Горького "О литературных забавах", где про Васильева говорилось, что «от хулиганства до фашизма расстояние короче воробьиного носа». Это отметили: сама «Правда» предупреждает! Надо бы ему что-то патриотическое, про красных конников, про славных будённовцев, а он пишет:
И вот солдаты с котелками
В харчевню валятся, как снег,
И пьют веселыми глотками
Похлебку эту у телег.
Войне гражданской не обуза –
И лошадь мертвая в траве,
И рыхлое мясцо арбуза,
И кровь на рваном рукаве.
И кто-то уж пошел шататься
По улицам и под хмельком,
Успела девка пошептаться
Под бричкой с рослым латышом.
И гармонист из сил последних
Поет во весь зубастый рот,
И двух в пальто в овраг соседний
Конвой расстреливать ведет.
А дальше будет драка: комсомольский поэт Д. Алтаузен позволит издевательски, цинично пошутить о Наталье. Она Павлу не жена и уже не любовница, но он мужик, похабщины не простит!
В суд подано заявление: «Павел Васильев устроил отвратительный дебош в писательском доме, где он избил поэта Алтаузена, сопровождая дебош гнусными антисемитскими и антисоветскими выкриками и угрозами расправы по адресу советских поэтов. Этот факт подтверждает, что Васильев уже давно прошёл расстояние, отделяющее хулиганство от фашизма…» Подписал А. Безыменский и ещё 20 советских поэтов. Уже не хулиганство – антисоветская была драка! Не просто бил – антисоветски бил!
Васильев исключён из Союза писателей, арестован и осуждён за «злостное хулиганство»; срок отбывал в Рязанской тюрьме. Из тюрьмы пишет жене, благодарный:
Слава богу,
Я пока собственность имею:
Квартиру, ботинки,
Горсть табака.
Я пока владею
Рукою твоею,
Любовью твоей
Владею пока.
И пускай попробует
Покуситься
На тебя
Мой недруг, друг
Иль сосед, -
Легче ему выкрасть
Волчат у волчицы,
Чем тебя у меня,
Мой свет, мой свет!
Ты – моё имущество,
Моё поместье,
Здесь я рассадил
Свои тополя.
Крепче всех затворов
И жёстче жести
Кровью обозначено:
«Она - моя».
Освобождён поэт весной 1936 года, но вскоре снова арестован – идёт 1937 год –обвинен в терроризме и подготовке покушения на Сталина, после недолгого следствия расстрелян. По этому же делу расстрелян Юрий Есенин – сын С.А. Есенина, и Артём Весёлый – автор романа «Россия, кровью умытая». Успокою правоверных сталинистов – все они дали признательные показания: да, готовились убить вождя. Протоколы допросов сохранились.
Реабилитирован в 1956 году. Могила так и не найдена.