Я жила в деревне, вместе с бабушкой. Однажды я увидела, как бабушка плачет над какой-то фотографией и спросила: «Бабушка, а кто это? И почему ты плачешь?»
И она мне рассказала:
«Замуж я вышла совсем молоденькой девушкой за вдовца с 4 детьми. Старший сын моего мужа Андрейка на тот момент был уже подростком. Но такой ласковый, хороший мальчик. Первый среди всех детей стал называть меня мамой, всегда помогал.
У нас в деревне была маленькая церковь. Пришло время борьбы с религией. Церковь разгромили в прямом смысле этого слова. Местные жители как могли, спасали церковную утварь, особенно иконы. И я тоже взяла себе иконы. И вот пришла я домой, а мой сынок иконы на растопку в щепки крошит. Я ему: «Сынок, что же ты делаешь. Ты хоть понимаешь, какой это грех?» Он мне отвечает: «Мать Бога нет и хватит этого мракобесия в нашем доме!» Андрей был комсоргом, причем очень фанатично настроенный. Что мне оставалось делать? Плакала я всю ночь, а потом соседка посоветовала сходить к женщине, которая в нашей деревне слыла знахаркой. Делать нечего, пошла. Пришла к ней рассказала. Ну, она мне и посоветовала: «Ты Нюра собери щепочки от икон и иди на берег речки, пусти эти щепочки по течению. Если щепочки поплывут, то простил Бог твоего сына, а если нет, не обессудь, нет ему прощения». Вот я пошла, пустила эти щепочки, а они плыть не хотят, пихала я их от берега, пихала ни в какую.
Собрался сын в армию, уходил не один из нашей деревни. Провожали мальчишек как положено с песнями и плясками. Оставалось только ждать. Когда он уже должен был демобилизоваться от него пришло письмо в котором было написано, что демобилизация откладывается так как на границе неспокойно. И вот началась война. Первое письмо от него пришло в сентябре 1941: «Благополучно вышли из окружения. Служу при штабе».
В 1943 году пришло официальное письмо с сообщением о том, что он пропал без вести. И все. С тех пор он мне только снится, а я плачу. Односельчанки получали на своих сыновей похоронки: «Ваш сын погиб в боях под Сталинградом. Ваш сын погиб в боях за взятие Берлина», другие, слава Богу, вернулись живыми, а мой сын где? Мой где?»
Семья у нас большая. Мы все независимо друг от друга делали запросы, куда только можно. Ответ один: «В списках живых и мертвых не значится» Даже в военкомате, откуда он призывался, о нем нет никаких сведений. На всех с кем он уходил служить есть, а на него нет. Человек стерт. За все время мы не нашли ни одного однополчанина, ни одного свидетеля, который хоть что-то помнил или знал о нем. Его как будто не было. Жив он только в нашей памяти. Иногда думается: «А был ли мальчик?»
Разговаривала я с батюшкой, можно ли за него подавать записки о поминовении. Он сказал, что конечно можно, так как своей смертью он заслужил прощение у Бога. А какой была его смерть? Он умер от полученных ран в госпитале? Получил пулю, когда шел в атаку? А может его замучили пытками и голодом в концлагере?
Получается что Бог Всемилостивый, но не Всепрощающий? Как вернуть человека из небытия?