Он написан на другой сюжет, не тот, который мы знаем, о нем мало кто рассказывает, там вообще такая очень странная сказочка. Никто не может объяснить, кто же все-таки написал этот сюжет, откуда истоки. Чайковский хотел только, чтобы было с превращениями и полетами, вот ему и сделали либретто с превращениями и полетами.
В «Лебедином озере» я не станцевал только Одетту-Одиллию. Все, что можно, все мужские роли, начиная от вальса, все народные танцы, где участвуют мужчины, я станцевал.
Я очень люблю этот спектакль Григоровича, потому что я на нем вырос – и как зритель, и как артист. Там есть потрясающая вещь, там придуман этот треугольник: Принц, Злой гений и Девушка, в каждом акте она своя – либо белый лебедь, либо черный. И самая любимая моя сцена в этом спектакле, которой нет нигде, больше ни в одной версии, называется «Обольщение». Это когда трио в сцене бала, когда появляется Злой гений вместе с Одиллией, Одиллия в центре и два абсолютно полярных персонажа ведут между собой беседу.
На самом деле, скажу честно, Злого гения танцевать интереснее. Потому что музыка там интереснее, у этого персонажа, он более окрашенный. Принца танцевать очень сложно, в том плане, что какое должно быть добро? Откуда мы знаем, какое добро? Сладкое, пухленькое, худенькое? Надо с первого выхода быть очень положительным персонажем, это очень сложно. Наверное, еще потому, что я человек такой достаточно яркой выраженной внешности и, наверное, больше отрицательный персонаж, нежели положительный.
Принца в «Лебедином» я не любил, я его много танцевал, но никогда не горел желанием, а вот Злого гения я очень любил. Я танцевал в Мариинском театре, когда надо отрывать крыло, это действительно очень забавно. Но это сказка. Есть версии, где не надо отрывать крылья, где они сами ломаются.
Но мне в спектакле Григоровича нравится... я танцевал и старую версию, где Злой гений погибал, и версию, где погибает Одетта, и принц приходит к «разбитому корыту». Очень важна одна вещь. В этом спектакле есть смысл. Злой гений – это персонаж, как у Фауста: «Я часть той силы, что вечно хочет зла, но вечно совершает благо».
У каждого человека есть, наверное, внутренний искуситель, который толкает его к разным поступкам. И вот это альтер эго ему все время предлагает выбор, он ему не говорит «пойди туда», он его просто толкает и говорит «посмотри». Но он ждет, что Принц сделает выбор. И момент, когда он выбирает, –это очень интересно поставлено, я очень это люблю.
Вообще для меня спектакли Григоровича очень интересны тем, что они, прежде всего, режиссерски сделаны гениально. Сейчас модно ругать спектакли Юрия Николаевича и ассоциировать их то с советским прошлым, то бог знает с чем, но все забыли, что балетмейстер – это не только тот человек, который заставляет людей «дрыгаться» на сцене бессмысленно, а еще и тот человек, который составляет режиссуру, чтобы зрителю было интересно. Конечно, каждый из вас, смотрящих, понимает по-своему, правда? И каждый как-то по-своему трактует даже конкретную, определенную трактовку артиста.
А Юрий Николаевич вообще очень властный человек, он очень редко разрешал кому-либо что-нибудь менять в своих спектаклях и никогда не допускал вольностей. Но если он встречался с действительно талантливым артистом, он всегда шел на уступки, этому много примеров. Не то что на уступки, а он позволял сделать немножко в своем ключе. И когда ты это делал, и если это даже шло в развитие его режиссерского замысла, то становилось еще интереснее.
Один из главных отличительных моментов спектаклей Юрия Николаевича то, что Одиллия – это не дочь Ротбарта, это не его спутница, это – двойник. Это фантом. А может быть, ее даже нет, может быть, всем кажется, что она есть, просто она один в один похожа на Одетту.
И вторая вещь: Сулико Багратович Вирсаладзе и Юрий Николаевич Григорович не приветствовали перьев из кафе-шантана у Одиллии в голове! Потому что, опять-таки, это двойник. Психологическая нагрузка у этой роли совершенно другая.
Часть первая:
Часть вторая: