Их прадед был легендой лондонских «Тоттенхэм Хотспур» и «Миллуолла». Их отец (пусть и не добился столь впечатляющих успехов) также неплохо играл в футбол, любил эту исконно британскую игру и искренне старался свою любовь передать сыновьям. Они же, отринув семейные традиции, футбол если не возненавидели, то относились к нему совершенно безучастно и добились успеха совсем в других областях…
«Отфутболенные»
Речь о братьях Бостриджах. Младший из них – Йен - окончив Оксфорд и Кембридж, написав диссертацию «Колдовство и его перевоплощения. 1650-1750», по достижения тридцати одного года начал певческую карьеру. Он стал известным оперным певцом и неоднократно выступал на самых престижных мировых сценах (среди них Ковент-Гарден, Ла Скала и Карнеги-Холл).
Старший брат – Марк Бостридж - преподавал историю в Оксфорде, а впоследствии добился признания как писатель и сценарист на BBC. Спустя много лет в небольшом эссе «Суть игры» (2006) он постарался осмыслить причины своего (и брата) равнодушия к футболу, столь много значившему для его предков, и, как принято считать, для всякого настоящего мужчины.
М. Бостридж пишет: «Моя неумелость была позорной. Простая игра в ловлю мяча, затеянная отцом, заканчивалась для нас обоих конфузом, ведь я постоянно терял или ронял мяч. Во время школьных матчей я был одним из тех жалких типов, которые простаивают около ворот, боясь испачкать коленки; и всегда являлся игроком, которого ни один капитан никогда не хотел видеть на своей стороне ("Господи, только не Бостридж"). В восемь лет в моем школьном отчете было сказано все: отсутствие командного духа и несерьезное отношение к игре.
Реакция моего отца на подобное не могла быть доброй. Ему нравилось подзадоривать меня девчачьими словечками, такими как «принцесса», взывая к моей гордости и давая понять, что футбольное мастерство является неким эквивалентом мужественности. Я же был совершеннейшим книжным червем и недостаточно бойким сорви-головой. До известной степени отец пребывал в разочаровании и искреннем недоумении из-за того, что я из себя представлял. Но когда мой брат достиг такого же возраста и начал проявлять себя схожим образом, он подуспокоился. Разочарование сменилось смущением и гордостью за нашу академическую успеваемость.
Мой отец - бизнесмен, добившийся всего своими силами, - много выиграл от социальных сдвигов послевоенного времени и направил своих детей по пути, который привел нас сначала в привилегированную частную школу, где спорт был несколько в стороне, а затем в Оксбридж. Здесь мы предавались нашей страсти к книгам и музыке - занятиям, которые так и остались для отца загадкой». (Впрочем, позднее Йэн вспоминал, что когда Бостридж-старший услышал его пение в церковном хоре, он безусловно испытал гордость за своего сына, пусть это и было не совсем то достижение, которого он всегда желал).
Прадед
Посокрушавшись относительно собственной футбольной никчемности, Марк Бостридж неожиданно сообщает весьма примечательный факт:
«… я смутно припоминал - и это подтвердилось одной старой фотографией из семейного архива, - что дед моего отца, мой прадед, профессионально играл в футбол, хотя я не знал подробностей его карьеры. ‹…› я решил провести расследование и с удивлением обнаружил, что он был знаменитым игроком в первые годы профессионального футбола и выступал в десятилетие перед Первой мировой войной в качестве вратаря за ряд клубов, включая "Блэкберн Роверс", "Миллуолл" и "Тоттенхэм Хотспур" (следует упомянуть также и «Саутгемптон» - прим. автора). Мало того, теперь я узнаю его и на современных фото: в телепередаче об Уолтере Талле, единственном чернокожем игроке в футбольной лиге до войны и одном из товарищей моего прадеда по команде в "шпорах"; а когда я иду по улице в Брайтоне, он смотрит на меня с фотографии, сделанной на матче Кубка Англии 1913 года».
Марку Бостриджу не позавидуешь… Каково в самом деле являться потомком футбольной легенды и не чувствовать никакого влечения к этой игре? Положение не самое приятное и не самое обычное одновременно…
«Его сложно не заметить, - продолжает Бостридж. - Джон "Крошка" Джойс походил на огромного неуклюжего медведя. Я смотрю на него, стоящего в своем сером вратарском свитере, и испытываю сильное чувство генетической оторопи. У меня его рост - больше шести футов, но на этом сходство заканчивается, и я понимаю, что мой прадед представлял собой крайний тип альфа-самца, которого я бежал всю свою жизнь.
"Тот, кто видел Крошку Джойса в «раме» "Тоттенхэма", забывал о его дородной фигуре", - написал журналист в одном фанатском журнале. "Веся около 16 стоунов (примерно 101-102 килограмма - прим. автора), он, должно быть, казался неприступным для нападающих, но, когда выскакивал в поле, чтобы завладеть мячом, то с легкостью перемещался по штрафной площади".
В игре, которая была сильна атакой и только должна была развить оборонительный менталитет, звездный час Крошки Джойса в «Тоттенхэме» пришелся на 1914 год, когда он стал первым вратарем в истории этого клуба, забившим гол. Ну а самое известное его выступление случилось несколько месяцев спустя, во время турне по Германии, когда враждебность немецкой толпы переросла в драку, и Джойсу разбил голову "грубиян, нанесший ему удар зонтом под аплодисменты остальных зрителей".
Карьера Джойса стартовала в 1893 году, в важнейших индустриальных районах центральных графств и на севере, где футбол стал новым видом досуга у рабочего класса. А завершилась она незадолго до Второй мировой войны в «Миллуолле» - клубе, за который Джойс сыграл почти 300 матчей и в течение многих лет отработал помощником тренера».