В каждом полёте с режимами невесомости специалисты видели, что ещё надо усовершенствовать в привязной системе. Её изменяли, проверяли, испытывали в следующих полётах с невесомостью. И снова дорабатывали. Работали напряжённо, но спокойно. А в одном полёте случилась чрезвычайная ситуация, чуть не закончившаяся нашей гибелью.
Очередной полёт. Выходим уже на пятую «горку». Разгон, ревут моторы. Сижу, жду начала перегрузки, смотрю в иллюминатор. Вдруг вижу — из дальнего конца крыла выходит, как густой дым белая струя толщиной с полметра. Встаю, быстро пробираюсь к кабине пилотов. Анастасьеву, бортинженеру, кричу в ухо (ведь рёв моторов всё глушит): «Идём! Посмотришь!». Наверное, выражение моего лица заставило его без вопросов кинуться к иллюминатору и сразу потом — к пилотам. Что же случилось? Даже мне было ясно, что из-за предыдущих перегрузок лопнул топливопровод в крыле, и керосин стал стекать к его дальнему концу. Мы на высоте 6 км, из-за этого топливо, вытекая, превращалось в белый пар, плотным шлейфом остающийся за самолётом. Ситуация близкая к катастрофе. Если керосин, плескаясь в крыле, коснётся раскалённого двигателя, то - пожар и мгновенный взрыв топливных баков в обоих крыльях.
Лётчики берут курс на наш аэродром. Маневрируют так, чтобы правое крыло было хоть немного опущенным, пусть керосин стекает к его концу, а не к двигателю. Белый шлейф за крылом продолжает тянуться. Анастасьев передает всем приказ первого пилота: «Приготовиться к покиданию самолёта!»
В тот день мы проверяли усовершенствованную привязную систему космонавта к катапультному креслу, потому испытателем был представитель фирмы (НИИ ПДС) — изготовителя этой системы — парашютист-испытатель Кир (Кир Владимирович) Чернобровкин. Он в скафандре космонавта, на спине закреплён специальный, «космический» запасной парашют. Все разобрали и надели брошенные на пол парашюты, а Чернобровкин, имея парашют на скафандре, естественно, не взял в самолёт ещё и обычный парашют, как у каждого из нас. Говорю ему: «Ну вот, ещё раз опробуешь парашют космонавта». Чернобровкин смеётся: «Да, но он — весовой макет». Это значит, для наших испытаний пожалели дать настоящий парашют, и у Кира за спиной в парашютном ранце точно по весу реального парашюта аккуратно сложены шёлковые обрезки, куски строп и парашютные металлические детали. Когда в самолёте об этом услышали, лица у всех стали серьёзными, а вот мне почему-то вслед за улыбкой Чернобровкина стало смешно. «Скидывай свой макет, — говорю, — прыгнем вдвоём с моим». Удлинил на всю длину привязные ремни своего парашюта С-3. Анастасьев уже открыл люк в полу позади кабины пилотов, над передним колесом самолёта; Колесо уже опущено вниз и в люке, как через «колодец» глубиной больше метра стала видна земная поверхность как очень детальная карта. В салоне все молчали, знали, что ещё мгновение — и… всё запылает. Не суетились; почему-то стало ясно, что первыми прыгнем через этот колодец «под брюхо» самолёта мы с Киром на моём парашюте. А нам почему-то всё ещё было смешно. Действительно, картинка: космонавт в скафандре спускается с неба вместе с обычным земным человеком. Кир на краю «колодца» сел на мой парашют, я к нему на колени, застегнули у меня на груди привязные ремни. Я проверил — удобно ли будет дергать за кольцо для раскрытия парашюта. Сидим, и нам становится всё смешнее, ждём команды, чтобы свалиться вниз. Все смотрели на нас с пониманием. Абсолютно невозмутимым, с ничего невидящим взглядом, был лишь один человек — кинооператор Виктор Иванович Павлов, но о нём особый разговор.
По счастью, мы сидели, самолёт снижался, а пожара всё не было. Приземлились нормально. Нас ждали пожарные и машины скорой помощи. Всё обошлось. Мы с Киром «рассупонились»: расстегнули мой парашют, он снял свой скафандр. Анастасьев вызвал ремонтников. Отчитавшись за испытания привязной системы, проведённые в невесомости в этом полёте, я и Кир, с лёгким сердцем, как обычно, поехали, — две остановки на электричке, — в ресторан при аэродроме в Быково. Там после полёта плотно пообедали второй раз за этот день. Первый раз — перед полётом, тоже обед из четырёх блюд в укромной столовой для лётчиков. Было замечено, что после невесомости резко усиливается аппетит. Но не у всех. Только у тех, кто при знакомстве с нею испытал кратковременный страх, сменяющийся беспричинным радостным смехом. А вот тех, кому в невесомости казалось, что они якобы взмывают вместе с самолётом вверх, после этого тошнило и рвало. Им было не до смеха — настроение, аппетит надолго портились.
Если страх вызван опасностью, то, когда она отступает, люди чувствуют радость. Можно сказать — это эмоция триумфа победы над испугавшим врагом, над хищным животным. В глубокой древности «поверженного» врага победители весело съедали. Вот и у нас после пугающей, затем веселящей невесомости разыгрывался аппетит, чтобы съесть кого-то поверженного. Я рассказал об этом явлении профессору А. В. Лебединскому. Он предположил, что такое «навязанное обжорство» вызвано воздействием невесомости и кратких перегрузок на таламический участок головного мозга и обещал подумать о том, что делать, если вдруг такой аппетит появится у космонавтов и в длительной невесомости. Но в орбитальных полётах «вынужденного обжорства», как правило, не случалось. Однако, некоторые космонавты жаловались на нежелательную прибавку веса тела.
Но почему перед возможной гибелью мы с Чернобровкиным смеялись? От чего его и меня тогда одолело веселье? Нет, это не был нервический, истерический смех, какой случается из-за перенапряжения психики, переходящий нередко в плач для защиты её. Нет! Мы были просто веселы. Но всё же надо признать, что у нас было не банальное, не обычное веселье.
Да, мы готовили космический полёт, и напряжённо работали, чтобы он благополучно закончился. Проводя испытания, мы становились причастны к важному, можно даже сказать, исторически значимому делу. Вероятно, никто из его участников не думал, не упивался этим. Но всё же, исподволь затаённые (в подсознании?) радость и гордость, конечно, были у нас. Это создавало бодрый, радостный настрой. И вот, вдруг — опасность и, главное, её необычность резко напрягает наши эмоции. Радостный, но затаённый настрой не угасает, усиливается, проявляясь в веселье и смехе. Чем оно подпитывается? Вспомним молоденьких девушек и мальчишек, вступающих в пору отрочество. Как часто их одолевает, казалось бы, беспричинное веселье. Они смеются, щебечут, хохочут, наслаждаясь счастьем открывающейся перед ними жизни. Она подпитывает их веселье. Их смех — это её торжество. Во время описываемой чрезвычайной ситуации, требующей от нас с Чернобровкиным смелых действий, наш исходно бодрый настрой усилился и вспыхнул как весёлая радость. Наш смех «питался» торжеством готовности защитить свою жизнь.
При изучении психологии стресса в боевых ситуациях на Чеченских войнах XX-го века я не раз становился свидетелем (и исследователем) смелости-лихости, как это ни банально звучит, упоения боем и близостью смерти. Такое «упоение» проявлялось в трёх эмоциональных состояниях: 1) как лихая отвага и готовность к смерти, как будоражащий душу праздник; 2) как ярость и злоба к врагу; 3) как отрешённость от всего, кроме нацеленности на убийство противника; при этом боец очень напряжён, а внешне — спокоен. Нарастающая опасность пожара в двигателе и взрыва самолёта пробудила у нас с Чернобровкиным состояние первого типа — празднично-смешливое.
Парашютный прыжок — вдвоём на одном парашюте — виделся нам, чуть ли ни как клоунада? Наша смешливость подпитывалась парадоксальностью того, как мы будем выглядеть, спускаясь: космонавт в скафандре, несущий из космоса будто бы пойманного там человека в будничной одежде. Невероятность ситуации, её неуместность создавали контраст смешного и опасного. Но у нас не возобладал страх, он не командовал нами. Напротив, «победил» смешной компонент ситуации, усиленный, возможно, карнавальностью нашего (моего и Кира) героизма, избранности как участников уникальных исторических событий. Однако, смеялись лишь мы. Остальные в Ту-104 сидели напряжённые, мрачные, никто даже не пытался помочь нам застегнуть парашютные ремни. Происходило психологическое отторжение нас нашими товарищами из-за того, что мы будто бы оскорбляли их естественную тревогу; наша «клоунада» укрепляла их страх перед жутью ждущей катастрофы. Но ведь мы не паясничали, «клоунады» не было мы искренне веселились, хотя это было неадекватно тому, что надвигалось несчастье. Мы смеялись как дети. Можно ли это назвать смелостью-глупостью, бесстрашием свалившегося на нас инфантилизма?
Такая «беспечная смелость», да ещё и с ёрничанием — не редкость при смертельной угрозе, когда она — то ли будет, то ли нет, когда её нужно только ждать. Подобное смешливое поведение я видел перед боем у солдат на Чеченских войнах. Опытные ветераны смотрели на них молча, зная, что это состояние — не худший вариант готовности к борьбе и к смерти.
Есть и физиологические компоненты нашей смешливости. При улыбке, смехе — лицевые артерии расширены поднятыми уголками рта, — кровь лучше подаётся в лобные доли головного мозга. Быстрее и лучше думается, точнее оценивается ситуация. Это приятный стресс, его называют — эустресс.
И ещё. При смехе в кровь выбрасываются эндорфины — гормональные вещества, блокирующие боль и страх. Смех помогает выжить, если раненому человеку надо действовать, не чувствуя боли. Общая радость, дружный смех снимают, а то и стирают чувство опасности, открывая путь для смелости и отваги. В этот раз смеялись лишь мы двое.
Подавленный, не проявленный эмоциями страх, потом возвращается в кошмарных снах и воспоминаниях. Но у нас с Чернобровкиным не было страха перед несостоявшимся парашютным прыжком. Его не было ни в полёте, ни потом. Вспоминая ту ситуацию, понимая, что приземление вдвоём на одном парашюте закончилось бы переломами многих костей, мы смеялись. Восторг опасности и наша смешливость полностью уничтожили (нигилировали) наши страхи. Бурный смех с реально радостным настроем, описанный выше можно рассматривать как «смеховую атаку», один из вариантов эмоциональных атак. Любопытный читатель сможет прочитать об этом в моей монографии [Китаев-Смык Л. А. Сознание и стресс. М.: Смысл., 2015]
Друзья, понравилась статья? Ставьте лайки и подписывайтесь на канал «Проникновение в космонавтику».
Дайте прочитать вашим родственникам и знакомым. Пусть они тоже подпишутся на канал. Читайте предыдущие материалы и те, что будут публиковаться дальше.
С уважением, Леонид Александрович Китаев-Смык.