Русь у рокового рубежа.
Междоусобица и Батый.
Рязань
От Рязани до Коломны
Под звуки барабанов, неспешным шагом, утаптывая снежное крошево, навстречу русским выдвигались конные лучники. Тучи стрел взвились с обеих сторон, пронзительно свистели перья русских самострелов. Следом за лучниками шли, сжимая сабли, непривычные к пешему бою «нукеры». Ощетинились ежами вражеских стрел червленые щиты, но стояли крепко. Оставляя в окровавленном снегу тела людей и убитых коней, отхлынула лавина конных лучников, навстречу невольной пехоте тонко пели русские стрелы, облаком взлетели легкие сулицы. И «закипела сеча зла». С яростными криками, словно из одной мощной глотки, бросались на врага злобные «богатуры». И … повисали на выставленных вперед копьях. Телами своими передовые склонили русские копья к земле, но и тут, «засада», не достать русского короткой кривой саблей за мощным щитом. И последнее, что видели воины Батыя – безжалостную сталь русских мечей. Ударили щитами, навалились толпой. Но не было прорех в русском строю, и с той стороны тоже уперлись, со спины подперло ополчение. Прочно стояли на земле и привычные к пешему бою латники и тяжело топтавшие родную землицу крестьяне. И шаг за шагом, оттесняли визжащих «батыров». Еще нажать, «навались», «р-р-раз-ом». И враг не выдержал – побежал. Пронизывая строй тяжелой пехоты, гончими бросились вперед ополченцы. Бить, резать, гнать поганых, до самых их степей.
Но это был еще не конец. По утоптанному предшественниками снегу летели вперед конные бунчуки чингизидов. Сейчас они врежутся в слепую от жажды крови толпу ополченцев и тысячи вдов и матерей завоют о «живот положивших за други своя». Но не прост и воевода Еремей Глебович. Вовремя увидел опасность своему ополчению. И, в ответ на дымы из-за надолбов, из леса с ревом боевых рогов, вылетели конники. В снежных вихрях, вздымаемых мощными холеными конями, русская конница пробилась через белую целину, стоптала убегающих пехотинцев и ударила на лавину чингизидов. Словно игрушки раскидывали могучей грудью неприятеля добрые кони, рубили мечи и протыкали копья, и красный клин все глубже входил в серо-коричневую тушу вражеского конного войска. Закрутило в водовороте мохнатые бунчуки, и склонились они перед княжской хоругвью.
В ярости скрежетал Батый зубами и топтал ногами ковры. Говорил же, что нужно дождаться по уговору, новгородских союзников, но чингизидам нужна слава. У него остался последний резерв, собственные телохранители, да отошедшие с поля конные лучники. Но удержат ли они опьяненных кровью русских? Казалось, битва проиграна, но тут на той стороне тоскливо взревели боевые рога русских, стены Коломны окутались сигнальными дымами. И улыбнулся хан, то подходили новгородцы.
В момент победа превратилась в поражение. Железный строй латных новгородцев змеей охватывал поле битвы, выходя с Москвы-реки. Бегом ринулись к надолбам владимирские дружиниики, с криками поскакали отзывать ополченцев назад вершники воеводы. По наступающим ударили коломенские стрелометы…
Батыю повезло. Не пришлось ему видеть злорадство союзника, не было Ярослава с новгородской дружиной. Но все равно, как унизительно, привел новгородцев – мальчишка, княжич Андрей Ярославич. Конечно, не сам, с ним новгородские воеводы. Впрочем, и чингизидам не весело. Во время атаки русской конницы погиб Кюльхан. Щенок, который хвастал притащить русского воеводу на аркане, теперь лежит в погребальных одеждах. Это вам всем наука, слушать Бату-хана. Впрочем, погиб не один Кюльхан. Почти пятнадцать тысяч воинов побиты, затоптаны, проткнуты стрелами. Больше половины войска уже никогда не встанет в строй. С кем продолжать поход? Вот и седой Субэдей виновато повесил нос. Кто же мог подумать, что русские свою засаду вели кругом, чтобы оставить нетронутым снег перед лесом, И что они не только в атаку ринутся по непроторенной целине, но после этого силы останутся для битвы. Шайтан-люди, шайтан-лошади.
Продолжение следует