На столичном вокзале было суетно и многолюдно. Толпа шумела и колыхалась, словно поле молодой пшеницы. Поезда прибывали и отбывали. Полупрозрачный навес из металлических конструкций парил над перроном, сквозь огромные арочные окна проглядывали городские постройки.
Попутчики попрощались быстро, скомкано. Ипполит Андреевич по-мужски пожал руку своей спутнице, хотел было что-то сказать, но толпа его оттеснила, и он только помахал рукой вслед удаляющейся от него Феклуше. Пройдя сквозь богато украшенный световой зал, путешественница оказалась на огромной площади. Башня с циферблатом на здании вокзала возвышалась над городом. Извозчики, ожидавшие пассажиров, выстроились в ряд вдоль обочины дороги рядом с вытянутым зданием на другой стороне площади. Когда Феклуша пересекала проезжую часть к ней подскочил один молоденький извозчик и потянул за мешок, таким образом, видимо, предлагая донести его до своей повозки. - Не желаете? По какому адресу доставить? Феклуша отшатнулась в сторону и замахала руками.
- Нет! Не трогай меня!
- Странная какая-то… - засмеялся паренёк, - Не бойся, я не мазурик. Не обижу!
Феклуша отошла от бойкого молодца на несколько шагов.
- Какая это церковь? – спросила она, указывая на массивный пятикупольный храм, расположенный с левой стороны площади.
- Знаменская, - отвечал тот. – Так и эта площадь зовётся. Впервые в столице?
Феклуша утвердительно кивнула и поспешила своей дорогой. Слава Богу, ещё в поезде Ипполит Андреевич подробно описал, как найти нужный ей адрес. Знаменская церковь была одним из ориентиров.
... И вот - знаменитый Невский проспект. Мимо Феклуши, словно во сне, проплывали высокие многоэтажные дома, каждый из которых казался дворцом; козырьки-навесы и призывные афиши заведений – кафе, магазинов, ателье; извозчики с пассажирами в шикарных колясках; разношерстная столичная публика. Зелени на улицах почти не было. Фонари давали мягкий лоснящийся свет и высвечивали лица прохожих, шляпы, цилиндры, бабочки на накрахмаленных воротничках. Многочисленные обрывки впечатлений, словно в калейдоскопе, так и не сложились в Феклушином сознании в единую картину. Главное было - не сбиться с пути и найти нужный адрес.
На углу Невского и Литейного девушка повернула на право. До следующего поворота оставалось несколько кварталов. Она сжимала в руке письмо отца Иллариона, адресованное некому Петру Ивановичу. Фамилия была сложной, немецкого происхождения. Её Феклуша и таки не выучила наизусть. Кто этот человек? Как её примут? Феклуша думала о предстоящей встрече и заметно волновалась.
Остановившись на углу Бассейной улицы, Феклуша поправила измявшуюся после долгого пути одежду и повернула на право. Здесь было тише. Фонарей в глубине улицы не было, только отблески света из окон домов освещали дорогу. Сделав ещё один поворот, Феклуша оказалась у двухэтажного особняка с нужным адресом. В конце дома был пристроен деревянный флигель. Видно, хозяева были не из богатых. Феклуша постояла перед входом, собираясь с духом, прочла про себя «Отче наш» и с силой постучала в дверь.
- Там же звонок есть! Чего стучать? – послышался из-за двери женский голос. Последовали быстрые шаги. Дверь распахнулась - на пороге стояла миловидная девушка.
- Бог в помощь, матушка! – голос её был певуч и подействовал успокаивающе на смущённую гостью.
- Я к Петру Ивановичу Штокен… - Феклуша споткнулась о сочетание согласных в злосчастной фамилии, - с посланием от отца Иллариона.
- Проходите, - произнесла хозяйка, приглашая путницу в прихожую. – Сейчас я его позову. \
Прихожая была маленькой, тесной. Большое старинное зеркало с позолоченной рамой казалось в ней неуместной роскошью. Узкая деревянная лестница вела на второй этаж. Вскоре спустился хозяин - человек лет сорока пяти-пятидесяти, полноватый, с длинными, всклокоченными волосами, бородой и мясистым носом. Вид у него был заспанный, недовольный. По пути он запахнул свой домашний полосатый халат. Феклуша обратила внимание на странные туфли – восточные, с загнутым носом, они совсем не вязались с обликом зрелого мужчины. Феклуша поздоровалась с хозяином и ещё раз повторила цель своего визита. Услышав имя отца Иллариона, тот встрепенулся, словно очнулся от сна. Он кинулся к гостье, схватил за руку и начал бойко трясти.
- Неужто?! От него?! С весточкой! Ох, радость-то какая! Ну что же вы стоите? Проходите, проходите в гостиную, дорогая! И Пётр Иванович распахнул перед гостьей дверь в соседнюю комнату.
- Не забыл нас дорогой Илларион Александрович! - приговаривал хозяин, разжигая керосиновую лампу. – Уважил!
Гостиная была достаточно просторной и представляла собой странную смесь роскоши и обветшания. На стенах виднелись остатки обоев, кое-где даже проступала деревянная дранка. На потоке, в углу чернело пятно от плесени. Посредине комнаты стоял большой обеденный стол и стулья с резными ножками и богатой обивкой, у стены - диван и два кресла. На станах красовались живописные полотна .
Феклуша села в предложенное ей кресло и передала хозяину послание от отца Иллариона.
- Помнит, помнит меня! Ах, какой человек! Золотое сердце! Где же вас Бог свёл? На каких путях? - разворачивая исписанные мелким почерком листы, расспрашивал взволнованный хозяин.
- В святой обители, сударь!
- Да, да! Он же теперь монах, священник. А какой талантливый был живописец! - продолжал свою речь Пётр Иванович, пробегая глазами текст письма. – Мы с Илларионом Александровичем ещё с Академии знакомы. Вот, полюбуйтесь! Он поднёс лампу к одному из полотен. - Какой колорит! Настоящий мастер! Не чета мне, право…
Феклуша не успела толком разглядеть картину, как хозяин перенёс лампу на стол – он спешил прочесть письмо.
- Отец Илларион был художником? – удивилась Феклуша.
- Да, был. Жаль, что такой талант пропадает. Разбросала нас судьба… – Пётр Иванович замолчал и углубился в чтение. Закончив, он встал и прошёлся по комнате, о чём-то размышляя.
- Сударь, - обратилась к хозяину Феклуша, - отец Илларион должен был писать Вам о моём деле.
- Я об этом как раз и думаю. Вы ведь с дороги? Устали? Отдохните пока. Дуняша поможет, а потом соберёт нам на стол, тогда всё и обсудим.