Вверх по течению Стикса
Книга погружения
2 часть
Впрочем, может быть, я действительно расслышал тогда этот голос – как знать? Не все ли равно, каким ключом я отпер невидимую дверь в область, обычно избегающую человека. Куда важнее то, что именно за пространство открылось мне в дверной щели.
Я не случайно вспомнил пророка космической эры. Циолковский был не просто холодным умом, искавшим постижения необитаемых сфер в пределах чистой философии, но человеком, составившим практическую смету их будущего освоения (в общем-то, русский космизм и отличает такой утилитарный подход к решению сверхчеловеческих задач). Чем-то похожим занимался и я, тоже пытаясь попасть в пространство, недоступное человеку, - с той лишь разницей, что этот космос существовал не снаружи, а внутри него. Я говорю о смерти.
Звенья моей жизни смыкались так, что я стал нейрофизиологом, изучающим околосмертное состояние мозга. Выбор профессии был не столько следствием детского откровения (да и помнил ли я о нем?), сколько естественной оправой моей натуры, всегда, почти до безрассудства, стремившейся быть первой. Строго говоря, для науки все неизведанное есть космос, и она всегда стремится разглядеть, что за его краем, будь то рождение звезды или угасание человека. Однако даже в первом оно продвинулось дальше, чем во втором, и сегодня чернота космоса не столь плотна, как чернота смерти. Не это ли высший вызов для ученого?
Но что мы знаем о смерти? Далеко ли шагнули в ее понимании?
Да, мы смахнули со смерти флер сакральности. Даже средний обыватель способен сегодня объяснить естественными причинами старые суеверия вроде роста ногтей у мертвых. Человек с более широким кругозором может знать и о том, что эффект тоннеля во время клинической смерти вызван высоким уровнем углекислоты в крови. Но что же более? Даже сама клиническая смерть – термин, которому лишь несколько десятков лет. Мы совсем недавно нащупали эту переходную область – и ведем наступление на нее со всех сторон. Нам кажется, что мы продвинулись далеко вперед: совсем недавно смерть была грозным безудержным духом, жнецом, под чьим черным серпом безропотно склонялись колосья, или волчьей опричной стаей, без стука вваливавшейся в любой дом, разоряя его по своему произволу, а сегодня смерть больше похожа на террориста, захватившего Вавилонскую башню: враг силен, но здание оцеплено по периметру, лучшие умы думают о способах его нейтрализации, каждый его слабый шаг сужает кольцо вокруг.
Но такое давление не проходит даром. Быстро счистив шелуху, мы обнаружили твердую сердцевину, безупречный черный монолит, нечувствительный к воздействию извне. И чем больше человечество обживает околосмертные области, тем яснее ему становится недосягаемость того, что лежит внутри ее пределов.
Если продолжить сравнение, начатое двумя абзацами выше, то нетрудно заметить, что исследователь смерти заведомо проигрывает исследователю космоса. Космос – это открытая система, кокетливо позволяющая изучать себя, а смерть – это что-то вроде массивной черной дыры, поглощающей все, что приближается к ней на небезопасное расстояние. Представьте, что если бы каждый запуск ракеты с исследовательской аппаратурой был обречен на катастрофу, и наши знания о космосе равнялись бы лишь каталогу причин аварий? Но именно таков горизонт возможностей у каждого ученого, изучающего смерть.
Да и можно ли нас назвать исследователями? Все-таки этот статус обязывает к стремлению понять предмет своих изысканий. Вот только часто ли мы слышим словосочетание «понимание смерти»? В десяти случаях из десяти там, где оно было бы уместно, мы услышим нечто совсем иное: борьба со смертью.
Я хотел изменить этот подход.
В искусстве, пытающемся поднимать философские вопросы, есть один блуждающий сюжет. В ходе внезапного контакта земной и инопланетной цивилизаций человечество встает перед выбором из двух возможных реакций: агрессивной, не признающей диалога, и бесконфликтной, подразумевающей поиск путей к взаимопониманию. После того, как люди ценою многих потерь осознают бесперспективность первого пути, торжествует второй подход. Получается, что в теории мы знаем – путь ненасильственного постижения гораздо продуктивнее, а на практике – наращиваем арсенал средств для тотального уничтожения противников другого с нами порядка, к которым, несомненно, можно причислить и смерть. И поэтому нам очень не хватает посланника, который отважился бы сделать шаг в направлении неизвестности и ступить на борт ковчега, отбывающего в иной мир.
Этим посланником стал я.
<< Предыдущая часть ||| Следующая часть >>
Понравился текст? Хочешь узнать, что было дальше, или, наоборот, понять - про что это вообще? Скачай книгу целиком на Литрес! Бесплатно на промопериод!