Август, двор частного дома, за длинным поминальным столом сидим мы: мама, отец, три сестры и два брата, наши дети, наши друзья, соседи, да бабульки в одеждах «на выход». А куда им еще наряжаться, только на похороны да на поминки. Гости сидят, разговоры говорят, мы суетимся, подаем еду. Стол накрыт хороший. Тут и наваристый борщ, куры жареные, котлеты, пюре картофельное, блинов гора, нарезки разные, овощи, кутья и компот конечно.
Сидят бабульки и завидуют: Ох, хорошо проводили, достойно. И гроб ладный, и в новенькое одета, и пронесли на руках от дома, и венки были, и цветочки на дорогу кидали, и автобус хороший заказали, все уместились. Вот и на поминки денег не пожалели.
Теперь уже и не узнать
Люся, преподаватель французского языка, речь на правах старшей сестры произнесла, рассказала о жизни Тётки. Прожила она 83 года. Жизнь была тяжелая. Теперь уже и не узнать, почему у неё не было ни мужа, ни детей. То ли отец наш к ней, к тёте по отцу, приткнулся, когда сиротой остался, то ли она к нему. Звал он её Тётка. Прилипло, вместо имени стало. Вот и мы, подражая родителям, ее так же звали, а она не возражала.
В ее жизни были и революция 17 года и война.
Не была Вятка под фашистами, а было и голодно и холодно. Суровый северный климат. В войну всех на лесоповал отправляли. А Тётка ростом метра полтора была, сухонькая. Проводила Тётка племянника в 41-м на войну, он и Варшаву брал и до Берлина дошел, а потом и в Манчжурии повоевать пришлось, вернулся позже всех солдат аж в 46-м году. Вскорости женился на Шуре. Шура возвратилась из Австрии, куда на принудительные работы угнана была из Сталинграда. Потом и мы, дети, пошли один за другим каждые два года.
В Казахстан
В 55-м году решились наши родители на переезд в Казахстан из голодной Вятки, устали от продуктовых карточек. Снабжение строящегося Соколовско-Сарбайского горно-обогатительного комбината по первой категории было. Да все наверно слышали, как летчик, пролетая над теми местами, обратил внимание на поведение компаса. После уж геологи подтвердили большие залежи железной руды.
Детей-то нас четверо было, а пятый родился в Казахстане. Поехала Тётка с семьей в голые степи. Жили в теплушке, в бараках, потом уж времянку свою построили, а следом и дом большой поставили.
Родители работали на шестидневке, это потом, в 67-м году, сделали два дня выходных, а Тётка на всю семью наварит, наготовит. Ели простые блюда, но всегда свежее, семья как-никак восемь человек. Корову держали и свиней да и куры были. Огород сажали на шести сотках рядом с домом и в поле давали участки под посадки. Картошку сажали.
Бережливая
Тётка деньгами на продукты для семьи распоряжалась, бережливая была. Бывало останется у ней в кармане рубль, так она обежит все магазины в окрестностях, чтобы потратить его с умом. В другой раз увидит, что муку привезли, или крупы какие, займет очередь, бежит за нами, детворой, тянет нас в очередь, в руки много не давали, когда один, а когда два килограмма. Никому она не отчитывалась за потраченные деньги. Завидовали этому её подружки. Всегда при деньгах была. А если не было, так соберет бывало несколько пучков зелени, сбегает, продаст, а нам конфет или печенья купит на эти деньги да разделит всем поровну.
А выпросить у Тётки денег было настоящим подвигом для нас. Собираешься в баню. Да-да, удобства во дворе, а баня один раз в неделю. «Общая» стоила 15 копеек, а «душевая» за 20 копеек. Дает тебе 15 копеек на общую баню и 3 копейки на газированную воду. Начинаешь клянчить еще 5 копеек на душ и 3 копейки на газировку с двойным сиропом из автомата. После жаркой бани ничего слаще не было. Ох, Тётка рассердится, если уж сильно ее донимать, кинет в сердцах три копейки, а на душ ни за что не допросишься. Нечего барствовать. Маленькая, сухонькая, а как упрется, не сдвинуть с места.
Смертный узелок
Последние годы, когда еще в памяти была, любила перебирать свой смертный узелок с кем-нибудь из нас и наставлять: платок-то домиком надо лбом сделайте, не завязывайте, а на булавку застегните, чулки без резинок должны быть. Перебирает вещи, разглаживает руками. Все новенькое. Майка длинная, блузка ситцевая, кофта, чулки да тапочки, да белая косынка, несколько юбок. Отмахивались да отшучивались мы от её разговорах о смерти.
А теперь сидим за столом и вспоминаем.
Вот о чем она думала, когда выключала свет и в темноте, полулежа на кровати, вязала очередные носки или рукавицы нам? Какие мечты были у безграмотной Тётки?
Только поняли, что не можем ее больше так называть. Не было у нас других бабушек, да и дедов не было. Бабой Леной она нам была все эти годы. Не ласкала, не обнимала, а только за нас горой стояла, в обиду не давала.
Задумалась Люся: Ну почему мы не говорили Бабе Лене, что проводим ее хорошо! Вот бы она порадовалась!
